Смотрю на мир глазами волка
Евгений Монах








Автор остросюжетного романа в повестях «Смотрю на мир глазами волка» — человек известный в криминально-уголовной среде.

Имеет за плечами три судимости. Последняя — за умышленное убийство при отягчающих обстоятельствах — автоматически поставила его в разряд особо опасных преступников, в категорию людей, навсегда отверженных от нормального общества, представляющих интерес только для администрации лагерей, а когда они выходят на волю — для отделов по борьбе с организованной преступностью и МУРа.

Но Евгений Монах (псевдоним) сумел найти в себе силы изменить свою, казалось бы, навсегда загубленную судьбу. В немалой степени здесь сыграло роль то обстоятельство, что Указом Президента РФ ему гуманно сокращен последний срок — с 13 до 10 лет.

Монах не преследует в своей повести нравоучительных целей, он просто и правдиво дает картину сегодняшнего преступного мира, захлестнувшего Екатеринбург и всю страну, показывает малоизвестную еще волну отечественной мафии, легко идущей на контакт и партнерство как с правоохранительными органами, так и с коммерческими структурами.

Для этого автор избрал оригинальный литературный прием — повествование идет от первого лица — профессионального убийцы и главаря одной из екатеринбургских бандгрупп по кличке Монах.






ЕВГЕНИЙ МОНАХ

СМОТРЮ НА МИР ГЛАЗАМИ ВОЛКА





ПОБЕЖДАЮЩИЙ НАСЛЕДУЕТ ВСЕ





Могильщик


Пиво было кисловатым и с осадком, как и тринадцать лет назад. Словно не прогремела победно перестройка и страна не поменяла цвета — с красного на бело-голубой.

По крайней мере на качестве отечественного бочкового пива это никак не отразилось. Разве что на цене.

С неприязнью обвел взглядом полуподвальное помещение пивнушки. Даже в Екатеринбургской исправительно-трудовой колонии номер два, где я «чалился» последнюю пару пятилеток, хотя бы частично поменяли плакаты-лозунги.

А здесь как висели: «Чистота — залог здоровья», «Потехе — час, работе — время», так и висят на давно нештукатуренных стенах.

Хотя, как понял, забегаловка уже давно не государственная, а частная. Вон за липкой стойкой и хозяин заведения — «новый русский», с позволения сказать. Толстый боров с мясистым в прожилках носом на лице, чем-то напоминающем куриную попку.

Ладно, — сказал я сам себе, — не будь занудой. Все же демократия… Вот курить теперь в заведении разрешено.

Что-то маловато посетителей, раньше, помню… Хотя ясно — осень, холодновато для пива. Мужики предпочитают более горячительный опохмел — благо, водку сейчас можно взять в киоске в любое время суток.

Так что кой-какие успехи и достижения у общества все же есть. Просто надо пошире открыть глаза и держать нос по ветру — глядишь, и на мою долю кусочек от новой капиталистический жизни отломится.

Но главное условие благополучия и процветания при капитализме — сам капитал. Коего в моем голодном бумажнике всего восемь тысяч — примерно пять рублей по уровню того года, когда я «влетел» за мокруху, забыв, по молодости, вовремя избавиться от свидетеля.

Правда, свидетелем был мой кореш. Но все одно — продал, сука, когда припекло. Ладно, не люблю вспоминать грустное.

Дверь на стальной пружине распахнулась и с пушечным треском захлопнулась за новым посетителем.

— Эй, хозяин! — весело заорал он. — У тебя не дверь, а петарда! Замени пружину, а то сломаю.

Боров за стойкой сердито-оценивающе смерил вошедшего взглядом, но, по-видимому, приняв во внимание спортивную фигуру и нагло-бесшабашные глаза, с деланно-равнодушным видом занялся протиранием кружек вафельным полотенцем грязно-желтого цвета.

Знакомая личность. Ну конечно — это же Вадим по кличке Могильщик, «откинулся» примерно год назад.

Вадим тем временем взял три кружки бархатного и сел напротив, хоти вокруг скучали пустые столики.

— Привет, Монах, — обронил он так, будто мы только вчера расстались. — Как делишки? Давно от «Хозяина»?

— Полмесяца, как освободился. А дел никаких. Сам же видишь — лакаю паршивое пойло и мечтаю встретить кого-нибудь из корешей, может, помогут опериться…

— И как успехи?

— Да ты первый.

— И сколько тебе надо?

— Чтобы комфортно себя чувствовать? — невинно уточнил я. — «Лимона» два хватит. На первое время.

— Ого. Да я столько «с дела» имею.

— Ну так дай мне такое дело.

— Узнаю хватку. Ладно, позже обсудим. Сейчас тебе надо отдохнуть хорошенько, расслабиться. С «капустой» у меня ништяк как раз. Поехали?

— Веди, Сусанин. С тобой хоть на лесоповал.

Мокрый асфальт, обледенелый по краям дороги, бесшумно бежал под колесами такси и вскоре привел нас к помпезным воротам сауны «Маргаритка» с призывным разноцветным плакатом поверху «Добро пожаловать, господа!»

В небольшом уютном холле нас встретила радушно-приклеенная улыбка полноватой брюнетки в красном бикини.

— Господа желают только сауну или комплексные услуги?

— Комплексные, сударыня, комплексные, — заявил Вадим, вытаскивая бумажник и отсчитывая деньги. — За двоих. Пойдем, Мон… Евгений.

В боковой комнатушке, уставленной номерными шкафчиками, мы разделись и «нырнули» в сухую парилку.

— Что-то клиентуры не видать, — заметил я, усаживаясь на низкую дубовую полку. — Ну и душегубка!

— А ты в курсах, какие здесь цены? Да и утро еще. — Вадим разлегся, отдуваясь. — Все-таки турецкая баня отлично похмелье вышибает. Лепота!

Когда обжигающе-горячий воздух расплавил мое разомлевшее тело в мало что уже соображающий кусок бифштекса, а легкие, смирившись со своей участью, почти перестали сокращаться, Могильщик вытолкнул меня в соседнюю комнату-залу с бассейном посередине, выложенным голубой кафельной плиткой.

Он оказался неглубоким, а то я точно пошел бы ко дну, едва не задохнувшись в ледяной воде. Правда, уже через минуту вполне освоился, чувствуя, как мускулы наливаются свежей, словно бурлящей кровью. Живительная вода растворила томную усталость, превратив ее в бодрую энергию.

Тут только я заметил, что у бассейна стоит на коротких ножках столик, а рядом в шезлонгах сидят две девушки, с веселым любопытством наблюдая за нашим плесканием. Купальники им заменяли обернутые вокруг бедер красные махровые полотенца. Высокие молодые груди с вызывающе торчащими сосками не прикрывались ничем.

— Это десерт — массажистки… — поймав мой взгляд, расхохотался Вадим. — Девочки, айда купаться! Обожаю секс в воде.

«Массажистки» не заставили себя уговаривать, тут же сбросили полотенца и, глуповато хихикая, прыгнули в бассейн.

— Чур, моя рыженькая! — предупредил Вадим и в два мощных взмаха, разбрызгав тысячи изумрудно-фиолетовых капель, очутился рядом с ней.

Мне досталась девчонка с пепельными, явно крашеными волосами, а ля Патрисия Каас. Не дожидаясь проявления активности с моей стороны, она мягко обхватила мою шею руками, а ее ноги, перекрестившись у меня за спиной, уперлись пятками в мои ягодицы. Податливо-упругое лоно касалось мужского начала, щекоча колечками волос.

— Тебе понравится, — улыбнулась юная массажистка и, слегка подпрыгнув, насадила себя, как кольцо серсо на шпагу.

Через некоторое время мы расслаблялись за столиком, в центре которого гордо возвышалось серебряное ведерко с двумя бутылками шампанского. Перемежая секс с шампанским, меняя партнерш, через два часа я пресытился платными ласками чуть не до отвращения.

Как ни странно, в подъезде у Могильщика была относительная чистота, даже кошками не пахло. Хотя фатеру он имел на окраинно-трущебном Уктусе. Ясно — в центре жилплощадь не по карману.

— Дело не в деньгах, — словно прочитал мои мысли Вадим, отпирая дверь длинным, похожим на гаражный, ключом. — Тут лес рядом, речушка. Первейшее средство от нервишек. Сам в курсе — в зоне только о природе и вспоминаешь.

Принимая во внимание сложный многобородчатый ключ, я ожидал увидеть по меньшей мере дорогие апартаменты, уставленные престижной мебелью и техникой. Посему был немного разочарован убожеством обстановки однокомнатной «хрущевки».

Тяжелый доисторический комод соседствовал с обшарпанным кожаным диваном и парой продавленных кресел около обеденного стола. Из техники присутствовали всего лишь отечественный телевизор «Горизонт» и трехпрограммный радиоприемник.

— Располагайся, — кивнул на диван Могильщик, направляясь на кухню. — Я в момент что-нибудь пожевать сварганю. Хавка, конечно, не из «Пекина», но и не лагерная баланда.

— Слишком не усердствуй, — напутствовал его я. — В зоне мой гурманский пыл начисто отбили. Потребность упала до минимума — с меня довольно яичницы и стакана чифира без сахара.

— Маска бедного скромного родственника тебе плохо идет, — усмехнулся Вадим. — Я-то уж тебя знаю от и до. Если желаешь, закажем ужин из ресторации. Телефон в наличии, через полчаса привезут.

— Не суетись, Могильщик. Ты ведь на разговор позвал. Так что давай перекусим наскоряк и займемся делом. Или телом? Мокруха намечается?

— Ну ты сразу, Монах, норовишь быка за рога. У меня принцип — на голодный желудок о делах ни полслова. Потерпи децал.

Пока Вадим химичил на кухне, я по возможности скрупулезно осмотрелся. Факт, что бытовые мелочи ярче всего характеризуют хозяина.

В первую очередь бросалась в глаза крупная настенная фотография молодой улыбчивой женщины в траурной рамке. Должно быть, это и есть жена Вадима, за убийство которой он «оттянул» восьмеру. Так гуманно схлопотал потому, как сам прибежал с повинной к ментам. Банальный «бытовик» — второй сорт в уголовной среде.

Не удержавшись, сунул руку в бельевой ящик комода. Почему-то почти все люди обычно под бельем прячут самое сокровенное. Так и есть — под рубашками рядом с пухлым бумажником нащупал револьвер. Это оказался наган сорок третьего года выпуска с навинченным на конце ствола цилиндриком глушителя. Откинул крышку барабана. Медные птенчики смерти тускло поблескивали во всех семи гнездах.

Что ж, думаю, эта «фигура» нужна мне не меньше, чем Могильщику. К счастью, мы никогда не были кентами и с его интересами я считаться не обязан. Сунул наган за брючный ремень сзади. Глушитель нахально уперся в копчик, ну да черт с ним. Стоящее приобретение никогда не обходится без некоторых жертв.

И как раз вовремя — Вадим уже входил в комнату, неся на вытянутых руках расписной жестовский поднос с холодными закусками и бутылкой «Арарата» посередине.

Через час, когда две трети золотой жидкости из литровой емкости благополучно перекочевали в наши желудки вместе с немудреным овощным салатом и дежурными бутербродами из хлеба, сыра и колбасы, Могильщик удовлетворенно откинулся в своем допотопном кресле и щелкнул крышкой портсигара, доставая два «косяка».

— Пыхнем, Монах. Жизнь плотно забита неожиданностями, как эти папиросы анашой. Так что давай расслабляться. Может, это последний кайф, что мы словим…

— Рановато ты копыта отбрасывать собрался, — усмехнулся я, закуривая предложенную «беломорину». — Я вот выходить в тираж в обозримом будущем не намерен. Кстати, откуда пошла кликуха Могильщик?

— Не в курсе? Я ведь по воле могильщиком вкалывал. А попросту — землекопом на кладбище. Стольник в день, как с куста. Золотая жила, но и соблазнов вагон с двумя тележками. — Вадим щелкнул прокуренным ногтем по стакану. — Там и пристрастился к этому делу… А может, просто гены деда-алкаша проснулись. По пьяне и жену порешил. А на следствии выяснилось, что зазря ревновал — не изменяла Наташка… Ты ведь тоже за мокруху парился? Расскажи, что по чем, все одно тебя никуда не отпущу… на ночь глядя. Под травку истории слушать — самый кайф.

— Рассказывать тоже, — я взял из раскрытого портсигара новую папиросу. — Слушай, если охота. Но заранее предупреждаю — коли заснешь, разбужу ударом в челюсть. И тогда без обид — сам напросился, а вспоминать я люблю обстоятельно…

Марихуана возымела свое обычное действие — тело ощущалось как нечто чужеродное и малозначительное, а мысли плавно и стройно кружились в ласково-теплом тумане, ненавязчиво-мягко окутывающем сознание. В таком состоянии время и пространство перестают существовать и поэтому я с необычайной легкостью перенесся в прошлое, которое виделось так ясно и отчетливо, словно не прошло с тех пор томительных тринадцати лагерных лет.




Взгляд в прошлое


Неожиданно хлынувший мелкий сентябрьский дождь освежил разгоряченное лицо.

Я остановился у шестиэтажного здания ЦУМа и взглянул на себя в витрину. Модный симпатяга. Светлый костюм и черная расстегнутая кожаная куртка неплохо гармонировали с моим загорелым, чуть скуластым лицом.

Огляделся. Место как будто подходящее. Людно, и рядом стоянка автомашин. Подошел, фланируя, к киоску «Союзпечать» и стал разглядывать выставленные на стенде марки какой-то недоразвитой африканской странешки. Краем глаза внимательно-настороженно следил за прибывавшими легковушками.

Сегодня должно выгореть… Уже два дня ребята ждут в гараже. Если опять сорвется, Мохнатый по головке не погладит. Хотя, скорее всего, погладит, но после этого вряд ли встанешь без посторонней помощи.

Щелкнул газовой зажигалкой, закуривая. Душистый болгарский табак хорошо бодрил, давая нервам разрядку.

К стоянке подкатили лимонные «Жигули». Фигура водителя, невзрачного мужичонки в широкой блинно-плоской кепке скрылась в ЦУМе. Я отбросил сигарету и пересек улицу, направляясь к машине. Наверно, хозяин отлучился ненадолго, но рискнуть стоило. Тянуть в таких делах хуже некуда — перегораешь и теряешь уверенность в себе.

Еще издали заметил, что кретин в кепке даже не позаботился поднять боковое стекло. Подойдя, уверенно просунул в щель руку, дернул рычажок и открыл дверцу. Стараясь не глазеть по сторонам, чтобы не сбиться с ритма из-за чужого взгляда, натянул резиновые перчатки телесного цвета, поднял капот и запустил мотор.

Машина взяла с места рывком. Увидел бегущего по тротуару хозяина «Жигулей». Он что-то кричал, размахивая руками.

— Погуляй пешочком, папаша. Для здоровья пользительно! — Мои губы дрогнули в полуулыбке. — Все. Дело выгорело. Мохнатый будет доволен.

Самое сложное позади. Осталось отогнать машину в гараж на окраине города, где ребята заменят госномера, ночью пошоферить — и можно расслабиться на всю катушку до следующего дела.

Вдруг, взглянув в зеркало на ветровом стекле, увидел шедший за мной милицейский «коробок» ПМГ. Что это? Случайность? Или…

Резко свернул с проспекта на боковую улочку. ПМГ не отставал.

Руки в тонких перчатках стали влажными. Дьявольщина! Научились менты оперативности. Со злостью вдавил педаль газа, выжимая из мотора предельную скорость. Но менты висели на хвосте, как приклеенные. Ясно — наверняка, у них стоит форсированный двигатель.

Долго так не продержаться! — В душе колыхнулось отчаяние. — Перекроют дороги и — финита ля комедия. Надо бросать машину и уходить на своих двоих.

Проезжая мимо проходного двора, до упора нажал на тормоз, нимало не беспокоясь, что может полететь коробка скоростей. Раздался страшный скрежет, автомобиль остановился. Я выскочил и, срывая с рук перчатки, ринулся в проходной двор. Через минуту был на соседней улице. Сбавил ход с бега на шаг.

Кажется, пронесло, — вздохнул с облегчением, подняв руку навстречу «Волге»-такси.

— Куда вы так торопитесь, молодой человек?! — услышал насмешливый голос сзади.

Круто обернулся. Передо мной стояли запыхавшиеся старшина и сержант в милицейских формах. Они разом шагнули, оказавшись у меня по бокам, и профессионально-жестко взяли под локти.

— Что ж вы «Жигуленок»-то без присмотра бросили? — усмехнулся старшина. — Увезут, не ровен час. Ведь такие хваты пошли — на ходу подметки рвут. Да сами знаете!..

Сержант рассмеялся шутке.

— Остряк ты, Палыч. Ну, повели его, что ли?

— А чего вести? Щас машина будет. Молодой человек, сразу видать, к комфорту привык.

У обочины бесшумно затормозил милицейский газик.

— В чем дело? По какому праву?! — враз охрипшим голосом запротестовал я.

Старшина стал серьезен, затвердел лицом.

— Закрой пасть! Там разберутся! — И увесистым кулаком втолкнул меня в кабину с зарешеченными окнами.

В отделении дежурный занес мои данные в книгу задержаний и забрал все карманные вещи, оставив только сигареты.

Под лестницей, ведущей на второй этаж, находилась металлическая дверь. За ней была крохотная комнатка «предбанник», из которой прямыми линиями шли два коридора — налево к пятнадцатисуточникам и направо в камеры предварительного заключения. Меня повели направо. Одну из дверей открыли, и я очутился в камере, почти не слыша, как массивные стальные двери захлопнулись за мной. Царапающий скрежет ключа, стук засовов — и весь мир сузился в пространстве четыре метра на три.

Две трети камеры занимали нары, покрашенные, как и пол, буро-коричневой краской. В одном углу жестяной бачок с привязанной кружкой, в другом — ведро. Стены и потолок грязно-серые. Стены «шубой» — шершавые, чтоб на них не писали. Небольшое оконце, забранное тройной решеткой. Кроме него источником света служила тусклая лампочка над дверями, надежно защищенная оргстеклом и железной сеткой.

Положение серьезное, но не критическое. Доказательств у ментов нет. На одних косвенных далеко не уедут. Странно, что сразу на допрос не выдернули. Они же обожают «тепленьких» раскалывать, когда нервы еще оглушены задержанием…

Зажигалку у меня забрали, но я отыскал кем-то оставленный, почти полный коробок спичек и закурил. Табак возымел обычное действие — напряжение начало понемногу спадать.

Загремели засовы, дверь приоткрылась.

— Выходи на допрос!

Конвойный проводил меня на второй этаж в кабинет следователя. За письменным столом сидел немолодой капитан с усталыми глазами.

— Садись, — кивнул он на стул у стены. — Фамилия, имя, отчество, год, место рождения и жительства.

Когда формальности были соблюдены, капитан задал вопрос, на который мне совсем не хотелось отвечать:

— Ранее судим?

— Был осужден по семьдесят седьмой к пяти годам лишения свободы с содержанием в исправительно-трудовой колонии усиленного режима. В прошлом году откинулся.

— Вооруженный бандитизм?.. — Капитан с живым интересом взглянул на меня. — Молодой, да ранний… Мало дали. Трудоустроен?

— Месяц, как уволился. Работал инструктором по автоделу в седьмой школе.

— По автоделу… Не обжегся, случаем, запуская «Жигуль»? Покажи-ка пальчики.

Я не сдержал усмешки.

— Как понял, подозреваюсь в угоне? А доказательства? Свидетели? Руки мои в полном порядке — любуйтесь.

— Перчаточками воспользовался? Не зря баланду хлебал. Сколько всего за тобой угонов?

— Порожняковый базар, гражданин начальник. Свидетелей давайте.

— Будут. В свое время. Сейчас проводится экспертиза машины. Не наследил? Все одно хлебать тебе по новой баланду. Владелец «Жигуля» тебя видел. Выгоднее самому признаться, а не ждать, когда уликами припрут. Где находился с двенадцати до половины первого? Конечно, гулял, наслаждаясь осенней сыростью?

— Вы как в воду смотрите.

— Это штамп. И ты вот свеженького ничего не придумал.

Я прищурился.

— Желаете новенького? Пожалуйста: в двенадцать с мелочью я увел тачку со стоянки у ЦУМа. Довольны?

Следователь вскинул внимательно-настороженный взгляд, я ответил насмешливой улыбкой.

— Только не спешите заносить в протокол — не подпишу. А слова, как известно, показанием не являются.

— Железно подкован. Умный ты, но дурак. Так что запишем? Настаиваешь, что гулял? Догадываюсь, подтвердить твою версию никто не может…

Через четверть часа вернулся в камеру и поспел как раз к кормежке. В дверное окошечко получил алюминиевую миску борща, перловку и полбуханки хлеба. Одно хорошо в КПЗ — хлеб дают «вольный», из магазина, а не спецвыпечку тюремную, больше похожую на коричневый пластилин.

Еду разносили хмурые, видно, мучающиеся похмельем, пятнадцатисуточники — это вменялось им в обязанность.

Так. Теперь надо ждать опознания, — решил я, машинально проглотив обед. — Авось, пронесет. Хозяин тачки видел меня лишь мельком… Ребята, должно, все еще ждут в гараже. Мохнатый, ясно, рвет и мечет… Без санкции прокурора промаринуют не более трех суток. Если не опознают, прокурор добро на арест не даст…

Эти мысли меня успокоили. Кинув на нары куртку, лег, закрыл глаза.

Почему-то представилось сухое летнее утро, бесконечные поля пшеницы, рабски поникшей в поклоне знойному небу, в напрасном ожидании спасения — дождя.

За желтыми полями виднелись холмы, на которых расположился мой городок Верхняя Пышма. Родной дом… Я не был в нем уже несколько месяцев. После освобождения обосновался в Свердловске, — не было ни малейшего желания ловить на себе подозрительно-настороженные взгляды соседей. Водительские права второго класса, полученные еще в школе, помогли устроиться инструктором по автоделу.

С несколько запоздалым раскаянием подумал, что маму навещал до неприличия редко…

Защелкали замки, и в камеру вошел худощавый мужчина лет пятидесяти в темном твидовом костюме и лакированных туфлях без шнурков. В глаза бросался глубокий старый шрам на шее.

Новоприбывший коротко взглянул на меня прищуренными серо-голубыми холодными глазами и по-турецки устроился на нарах, аккуратно пристроив снятые туфли у стенки.

— Давно телевизор смотришь? — спросил он, закуривая папиросу.

Заметив мое удивление, ухмыльнулся.

— Из желторотых, что ли? Телевизор — это вон та лампочка за стеклом. Кликуха?

— Монах. Кстати, когда я сидел, у нас телевизором тумбочку с продуктами называли.

— Ну да. Это в тюряге. А я Церковник. Не слыхал?

— Не приходилось…

— Могешь просто Петровичем звать. Давно от Хозяина? По каким статьям горишь?

— Год, как откинулся. Сейчас угон шьют.

— Двести двенадцатая? Фуфло. А у меня букет: разбой и сопротивление при задержании. Чую, чертова дюжина строгача корячится. По ходу, в зоне отбрасывать копыта придется…

В коридоре что-то монотонно загудело.

— Вентилятор врубили, — в голосе Церковника сквозил сарказм. — Проветривают. Наше здоровье драгоценно для правосудия…

Он бережно свернул свой фасонистый пиджак и подложил под голову.

— Покемарю децал. День выпал суетливый.

Если не приду ночевать трое суток, хозяйка квартиры поднимет хипишь, — вдруг подумалось мне. — Хотя нет. Во-первых, менты у нее нарисуются наверняка, а во-вторых, не так уж редко, не предупредив, оставался на ночь в других местах.

В памяти всплыл день, когда познакомился с Леной.

Это произошло месяца полтора назад. Получив очередную зарплату в школе, уплатил хозяйке вперед за комнату и стол, так как испытывал после лагеря непреодолимую неприязнь к столовкам. Решил немного проветриться. Карман грел «полтинник», впереди целый июньский вечер и завтрашний выходной, в душе звучат песенки из игривого репертуара «Одесских хулиганов» — в общем, налицо все условия, чтобы с легким сердцем пуститься на поиски приключений.

План был прост: сходить в киношку, а затем, если не проклюнется что-то более заманчивое, — в кафе «Театральное» послушать музыку.

У кинотеатра «Совкино» любители французского эротического детектива образовали плотную извилистую цепочку. Бодро пристроившись за симпатичной девушкой в желтом плотно облегающем свитере, стал прикидывать свои шансы на знакомство.

Ближайший сеанс на электротабло погас. Девушка разочарованно пожала плечами и уже собиралась уйти, как я мягко тронул ее локоть.

— Секундочку. Сейчас билеты будут.

Не дав времени на возможные возражения, исчез в толпе, лихорадочно отыскивая глазами какого-нибудь спекулянта билетами. Кинотеатр посещал частенько и знал всю эту братию в лицо. Наконец, заметив в толпе знакомую кепку, устремился к ней.

— Привет торговому дому! — по-свойски ткнул кулаком молодого перекупщика меж ребер. — Почем нынче товар?

Паренек снял кепку, задумчиво полюбовался на нее и, вздохнув, решительно водрузил на место.

— Пустой. Все билеты толкнул.

— Кончай прибедняться. Сколько шкур сдерешь за парочку на этот сеанс?

— Гадом буду, расхватали вмиг… Есть два, но самому до зарезу. С телкой иду.

— Ну, как желаешь. Я думал, ты деловой…

Подающий большие надежды фарцовщик, явно прицениваясь, ощупал меня взглядом.

— За червонец, пожалуй, могу. Исключительно по дружбе…

— Ай-ай, — я укоризненно покачал головой. — Билет, помнится, котировался за рваный. Ну, шут с тобой, золотая рыбка. Держи пятерку и гони билеты. Да не жмись, как проститутка на выданье!

Паренек еще раз вздохнул и расстался со своим товаром.

Обладательница желтого свитера оказалась на месте.

— Все путем. Пошли, уже первый звонок был. — Я решительно увлек ее в кинозал.

Во время журнала мы познакомились. Ее звали Леной, работала она на кондитерской фабрике, но мечтала поступить в театральное училище.

Когда фильм начался, я про нее почти забыл, так как в кино всегда терял связь с окружающим, всецело уходя в сюжет. А картина была лихо закручена — с яростными погонями и страстной любовью между вспышками выстрелов.

Но после сеанса, когда мы вышли на расцвеченную неоном ночную улицу, оцепенение с меня спало и я стал галантно-учтивым, приятным кавалером.

Мы гуляли по историческому скверу, и я сам восхищался, слушая свой треп. Взгляд Лены понемногу теплел, а с лица сходило недоверчиво-настороженное выражение.

— А вот эта скамейка останется в памяти поколений, — продолжал я вдохновенно врать. — На ней обожал сиживать сам Павел Петрович. Сюда доносится гул плотины, слышишь, как таинственно вода бормочет. Она вместе вот с этими каменными глыбами массу сказок ему нашептала. Присядем.

— Ты романтик, — улыбнулась Лена. — Откуда все эти сведения?

— Недоверие — пережиток мрачных времен. Из-за него страдали даже умнейшие люди. Вспомни Коробочку Гоголя. Так что не искушай судьбу. Живи по классику: «Доверие — признак роста».

— По-моему, тот философ говорил «сомнение»… Ну да все равно. Судя по твоему росту, ты очень доверчив. На голову выше меня.

— Проверим! — Я встал со скамейки, увлекая за собой Лену. Мои руки скользнули по ее чудно тонкой талии к волнующе округлым упругим бедрам. Лена чуть вздрогнула, но не отстранилась.

— Пожалуйста, Женя, не надо…

— Если женщина говорит «нет», то это означает — может быть, когда произносит «может быть», то это — да, а если говорит «да», то какая же она после этого женщина?..

Лена подняла затуманившийся взгляд, хотела что-то сказать, но слов не последовало — помешал поцелуй.

Как обычно, слабый пол он и есть слабый! — мелькнула у меня самодовольная мысль. — Ни одной осечки, как вышел с зоны.

Лена несколько смущенно рассмеялась.

— Я думала, ты только рассказывать байки хорошо умеешь… Но все одно — не бери в голову. Это ничего не значит. Минутная слабость.

— Я за минутные слабости! Только они дают силы бодро шагать по жизни. Неплохой тост, а? Его надо произнести. Давай заглянем в «Театральное». У меня как раз лишняя монета. Для будущей артистки грех не побывать в театральном кафе.

— Почему ты решил, что я там не была? Ладно, согласна. Только за себя сама рассчитаюсь.

— Как желаешь. Настаивать пока не смею.

Поднявшись по проспекту до Оперного, свернули к кафе.

В уютном его холле монументом стоял швейцар.

— Граждане, местов нет, — встретил он нас словами, явно самому уже набившими оскомину.

Лена потянула меня за рукав: «Да ну их, обойдемся», но я услышал доносившиеся из зала бодрые старания ансамбля, который выступал здесь не часто, и отступать не спешил.

— Вот молодежь нынче пошла! — пророкотал сзади насмешливый голос. — Не умеет со швейцаром договориться. Дипломатически…

Эти слова принадлежали невысокому кряжистому рыжему мужчине лет тридцати пяти в добротном сером шерстяном костюме. Вокруг его бычьей шеи был небрежно повязан цветной галстук «удавка». Двое молодых спутников говорившего стояли чуть сзади него и ухмылялись. Тот вразвалку подошел к швейцару и о чем-то с ним пошептался.

— Завсегда рад услужить хорошим людям, — расплылся швейцар в угодливой улыбочке, пряча что-то в карман. — Проходите во второй зал. Там слева свободный столик. Снимите табличку «занято» и располагайтесь со всеми удобствами. Там как раз пять стульчиков.

— Прошу с нами, молодые люди, — повернулся ко мне незнакомец. — Сегодня мне весело и у всех должно быть хорошее настроение. Такой мой принцип.

Наша группа миновала первый зал и отыскала незанятый столик. Когда все уселись, я смог более внимательно рассмотреть эту троицу. У тридцатипятилетнего были тонкие губы и серые глаза с прищуром под мохнатыми рыжими бровями. Двое его спутников примерно моих лет имели на удивление непримечательные лица. У одного были светлые, почти белые, волосы, а у другого — черные, воронова крыла.

— Давайте знакомиться, — предложил мужчина с цветным галстуком. — Имею честь представиться — Альберт Иванович, преподаватель. А это мои лучшие студенты. Морозов и Воронов. Сегодня они успешно сдали труднейший экзамен и мы решили это событие скромно отметить.

— Евгений.

— Елена.

— Вы из породы грызунов, обгладывающих гранит науки? Студенты? — неуклюже попытался сострить Альберт Иванович.

— Не угадали. Я инструктор по автоделу — ваш коллега в некотором смысле. А Лена специалист по конфетам.

К нам подошла официантка.

— Восемьсот грамм коньяка пятизвездочного, бутылку «Гроно» и пять порций поджарки. Фруктов каких-нибудь, — заказал преподаватель. — Надеюсь, Евгений, вы не сердитесь, что я распоряжаюсь? Вот и чудненько.

В зале был приглушен свет, музыканты не слишком насиловали барабанные перепонки посетителей — играли ненавязчиво и негромко. Заказ не заставил себя ждать, и настроение за столиком быстро поднималось. В отличие от своих подопечных, Альберт Иванович выделялся многословием и излишней игривостью в тостах.

— Поднимаю бокал за прекрасных женщин! — уже с раскрасневшимся от алкоголя лицом провозгласил он, плотоядным взглядом раздевая Лену. — Женщины — это цветы. Цветы наиболее прелестны, когда распущены. Так выпьем за распущенных женщин!

Студенты довольно загоготали и, перегнувшись через столик, чокнулись с покрасневшей Леной.

— Давай уйдем, — сказала она, почти умоляюще взглянув на меня. — Уже поздно. Ты говорил, только на минуту зайдем.

— Извините, но вынуждены вас покинуть. Дела. Рады были знакомству.

— Ну да, конечно. Время — деньги, — растянул губы в благодушной улыбке Альберт Иванович. — Вот, возьмите, Евгений, мою визитку. Коли появится желание научиться жить — милости прошу. Это не банальная учтивость, а искреннее стремление помочь ближнему…

Уходя, мы услышали за спиной уже не сдерживаемый хохот подвыпивших студентов.

Вечерний свежак выветрил небольшую дозу хмеля, и настроение у меня стало легкое и одновременно почему-то грустное. Наверное, из-за того, что все неповторимо. Этот вечер с ласковым шепотом тополей по краям тротуара, это темное небо в далеких прозрачных облаках, и желанная девчонка, что идет со мной под руку о чем-то задумавшись…

— Мне пора, — тихо сказала Лена, отводя взгляд.

— Провожу. А что, у тебя предки из породы Церберов? — Я остановился и поправил ей челку, упавшую на глаза.

— Я живу одна. А провожать не надо — мы пришли. Вот эта пятиэтажка.

— Страшная жажда что-то появилась. Не угостишь глотком воды?

— Нет, — она лукаво погрозила пальчиком. — Знаю я эту воду: дайте попить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…

— Хитрить с тобой бесполезно. Ну, подари поцелуй на прощание.

Через минуту Лена мягко отстранилась и как-то странно посмотрела на меня затуманившимися глазами.

— Ладно. Пойдем, Женик…

Утром проснулся поздно. Солнце слепящими трассерами било через легкие тюлевые занавески окна, осердясь на людей, которые могут спать в столь чудесное утро.

Лена уже не спала. Я заподозрил, что проснулся не от буйства светила, а от ее нежно-внимательного взгляда.

— Давненько бодрствуешь? — устроился на постели в полусидячем положении, по-восточному скрестив ноги.

— Что ты должен сейчас обо мне думать! — Лена грустно и как-то виновато посмотрела в мои глаза. — Ну и думай!..

— Что ты, глупышка! Ты очень, очень славная. Иди ко мне…

…Железная дверь на мгновение открылась, впустив в камеру высокого парня лет двадцати семи с голубыми водянистыми глазами.

— Привет братве, каждый рубль в чужом кармане считающей личным оскорблением! — Он швырнул кожаную кепку в угол и подошел к бачку напиться.

— Полегче, Штабной! — Церковник сел, прислонясь к стене. — И спрашивай разрешения, когда пользуешься общей кружкой!

Под взглядом его холодных серых глаз вновь прибывший как-то весь слинял и даже будто уменьшился в росте.

— Церковник?! Выхватили?

— Как видишь. Не покатило, фарт пропал.

— Зря масть поменял. Освобождал бы церквушки от серебряной и рыжей посуды, икон, как раньше. А то разбой — это ж пятнашка голимая.

— Не каркай! Лучше молись, чтоб я в тюрьме не сказал братве, что ты завхозом в лагере был. Враз ведь переделают Штабного в Голубого, — Церковник, оскалив прокуренные гнилые зубы, загоготал. — Сейчас-то опять по сто сорок четвертой отработался?

— Да. Квартирная кража с применением технических средств. Но прицепом. Основная сто вторая с пунктами «а» и «г». Хозяин квартиры неожиданно вернулся…

— Ну, с «а» все ясно — умышленное убийство из корысти, а как «г» — с особой жестокостью — ты зацепил? — удивился Церковник.

— Из-за множественности ранений. Тридцать ножевых… — Штабной захлопал своими длинными ресницами и вдруг заорал. — Да не садист я! Не кончался он никак! Вот я и старался, чтоб он быстрее крякнул и не мучился!

— А ты у нас гуманист! — усмехнулся Церковник. — Так на суде и лепи. Авось поверят и «вышку» не дадут.

К вечеру соседние камеры словно проснулись. Доносился гул голосов. Кто-то загорланил козлиным голосом заунывную песню. Раздражал монотонный повтор одних и тех же слов: «Говорят, что дети это счастье. Значит, я несчастный человек»…

Церковник некоторое время крепился, потом подошел к двери и рявкнул в волчок:

— Задохнись, падаль! На этапе я тебе разжую, что такое несчастный в натуре!

Голос сорвался и смолк.

Скоро Петровича увели на допрос. Штабного после ухода угрюмого рецидивиста словно подменили. Он тяжело опустился на нары и обхватил кудрявую голову руками.

— Что с тобой?

Штабной поднял голову и странно взглянул на меня, влажные губы свела жалкая судорожная улыбка.

— Интересуешься, почему я не в восторге, оказавшись в этом клоповнике? — Он нервно провел ладонью по глазам. — Действительно, умора, — месяц, как женился, завод выделил квартиру в общежитии. Думал, наконец, жизнь начнется!.. И, главное, хотел же после отсидки в другой город податься! Вовремя не сорвался — и по-новой небо в клетку!

— Не возникай! Я тебя сюда не звал!

— Да! Сам исковеркал! Но что же было делать?! Старые кореши откопали, взяли на дело. Отказаться не мог — они такое не прощают…

Штабной вдруг замер и испуганно оглянулся на дверь.

— Не проболтайся, земляк, — жарко зашептал он. — Церковнику сгубить человека — одно удовольствие. На всех пересылках его знают. Из высшей хевры. Шепнет словечко — и каюк.

Заскрежетал ключ, и в камеру вернулся Церковник.

— С легким паром! — подобострастно осклабился Штабной.

Тот, не обращая внимания на шутку, лег на нары и отвернулся к стене:

— Можете базлать, но не громче медуз. Спать буду.

Штабной устроился у противоположной стены и накрыл лицо кепкой, чтоб не мешал свет лампочки.

Мне спать не хотелось. В пачке оставалось всего семь сигарет, но, махнув рукой на экономию, снова закурил.

Табачный дым показался едким и прогорклым. Я отбросил сигарету, но, тут же одумавшись, загасил окурок и сунул в пачку.

Решил: буду думать о чем-нибудь приятном, как в детстве советовала мама. Может, усну.

Мама работала преподавателем литературы и русского языка. Относился к ней как к человеку не от мира сего. Для нее главный интерес в жизни — работа. Целыми днями пропадала в школе. Развлечений, в моем понимании, для нее не существовало. Даже в гости редко ходила, предпочитая в выходные бесконечно пить кофе, читая Диккенса или Библию, к которой пристрастилась, пока я чалился в зоне. И совсем я не понял матери, когда она отказалась от директорского кресла.

— Куда уж мне в начальники, — оправдывалась она. — Мое дело — литература. Да и в партию директору необходимо вступать…

Святая — так про себя называл маму. Я-то точно знал, чего хочу от жизни. Основное — деньги, которые обеспечат независимость от этого быдла, называемого обществом.

То, что не «попал в струю» после освобождения, означало отдаление независимости на неопределенное время. По уму следовало остаться дома в Верхней Пышме, с матерью, но я обосновался в Свердловске, не допуская мысли, что могу появиться перед кентами в роли нищего зэка, признать себя таким же обыкновенным, как они.

В тот день у меня было минусовое настроение; к своим обязанностям инструктора я относился халатно, и директору школы это, наконец, надоело. После разговора по душам я накатал заявление об уходе по собственному желанию и тут же получил расчет.

Решив ободриться рюмкой «Старой крепости», направился в «Театральное».

За тем самым столиком, что и в прошлый раз, сидели Альберт Иванович и его студенты. У меня мелькнула дикая мысль, что они так вот и сидят, не отлучаясь, со дня нашего знакомства.

Преподаватель приветственно помахал рукой, казавшейся рыжей от обилия волос и украшенной массивным золотым перстнем с черным камнем:

— Рад видеть вас, Женя! Подсаживайтесь к нам. А ко мне так и не решились заглянуть. Ох уж эта застенчивая молодежь! Переняли бы чуток зубастости вот у таких, — он кивнул на своих подопечных, — цены б вам не было…

— Зубы в порядке, — оскалился я в улыбке, демонстрируя этот факт. — Сегодня опять удачный экзамен?

— Вся наша жизнь сплошной экзамен, молодой человек. А точнее — игра с судьбой, со Случаем. Плебеи играют честно, с соблюдением всех правил, а свободные индивиды давно поняли, что цель оправдывает любые средства и никакие законы их не связывают…

— Уже думал над этим, — наливая себе из графинчика принесенный официантом коньяк, кивнул я. — Суть в том, что выигрыш не единственно возможный вариант. А проигрыш означает бесплатную путевку на нары.

— Кто не рискует, тот шампанского не пьет! — довольный проявленным интересом, нашелся Альберт Иванович. — А игру можно начать сначала.

— Не сразу, правда, а через энное количество лет, — усмехнувшись, добавил его черноволосый студент.

Преподаватель досадливо поморщился:

— Ну и что? Это время не пропадет для умного индивида. Он подготовится к следующей ставке, обмозгует свой прокол и дальше будет действовать наверняка…

Я чувствовал, что пьянею, но было приятно находиться в этой теплой компашке, возведшей в принцип беспринципность.

— Что, земляк, понурился? Или твоя красотулька упорхнула к другому? Ты шепни координаты соперника. Мои ребятишки с ним побеседуют — они умеют быть очень убедительными — и все станет в елочку.

— На интимном фронте без перемен, — я, не выдержав, зевнул. — Просто сегодня остался без работы. Деньги, впрочем, есть.

— И много? — Взгляд Альберта Ивановича хищно напрягся.

— Стольник, — ответил я, выпуская в потолок беспечное облачко табачного дыма.

Преподаватель расхохотался, его примеру последовали светло и черноволосый.

— Этой капусты хватит разве на неделю. Тебе крупно пофартило, что встретил нас. Заходи завтра вечерком — уладим твои проблемки. Визитку не потерял? Вот и чудненько.

Свет в окнах Лены не горел, но это меня не смутило.

— Ты пьян? — с непонятной дрожью в голосе спросила Лена, открыв дверь, но не снимая цепочки.

— Глупый и нескромный вопрос, — я ухмыльнулся. — Я ведь не спрашиваю, скольких мужиков ты имела и почему в двадцать три все еще не замужем?

Даже при призрачном свете коридорной сорокаваттки заметил, как она побледнела.

— Уже была. Муж пил, и мы расстались… Пьяным больше не приходи — все равно не пущу.

Совсем некстати мне вспомнилась одна из острот Альберта Ивановича:

— Знаешь разницу между статуей и женщиной? Статуя падает, а уж после ломается. А женщина наоборот. Ты уже упала, так чего ломаешься?

Лена хотела что-то сказать, но я, хохоча, уже запрыгал сразу через три ступеньки вниз.

Вечером следующего дня был по указанному на визитке адресу. Дверь открыл хозяин.

— Евген! Милости просим!

В гостиной у овального низкого столика развалились в креслах два знакомых студента.

— Полку прибыло, — насмешливо констатировал чернявый. — Добро пожаловать первый раз в первый класс!

— Повежливее с гостем, Ворон! Тем паче сам в гостях! — негромко, но с нажимом сказал Альберт Иванович, ногой придвигая к столику еще одно кресло.

Наливая из бутылки «Старого Таллина» в нефритовые рюмки, он провозгласил:

— За индивида, чтоб он оказался именно тем, кем кажется!

Я не большой любитель ликеров, но этот мне понравился вкусовым букетом, смахивающим на коньяк.

— Для начала познакомимся по-настоящему. Это Ворон, а это Мороз. Прозвища пошли от цвета волос. Моя кликуха — Мохнатый. — Альберт Иванович подозрительно взглянул на меня из-под кустистых пшеничных бровей. — И ничего в имени смешного нет! В определенных кругах многие сменяли бы свои пышные клички вроде Кардинала или Князя на мою, невзрачную. Потому как у нее авторитет. А какое погоняло выберешь ты? Или есть?

— Зовите просто — Индивид, — усмехнулся я. Рассказывать этой приблатненной шпане, что уже много лет ношу кличку Монах, полученную в зоне за полное равнодушие к «голубым», не хотелось. Если они готовы засвечиваться перед первым встречным, то у меня иные привычки. — Кстати, что за работу вы собираетесь предложить?

— Деловой, сразу видать! — заулыбался Мохнатый. — Ты, помнится, шофер? Вот и будешь баранку крутить. По ночам. Доставлять до места и обратно. За рейс — штука. Покатит такой расклад?

— Звучит заманчиво. Когда на дело?

— Сегодня. — Мохнатый достал из секретера блеснувший синим пламенем трехгранный стилет с наборной ручкой. — Держи перо на всякий…

— Разве как сувенир, — обернув в носовой платок, сунул его под куртку за ремень сзади. — На мокруху, помнится, я не подписывался.

— Не дрейфь. Это так… пугнуть при надобности. — Мохнатый повернулся к своим шестеркам. — А вы при козырях?

Ворон распахнул пиджак, засветив финку в ножнах на широком офицерском ремне.

— И чего хорошего в ножнах? — ухмыльнулся Мороз, пренебрежительно проследив осоловелыми глазами за этими манипуляциями. — Вот моя вещь — классная и не пачкает.

Он вынул из кармана медный кастет и, подбросив, на лету вдел в него пальцы. Самодовольно засмеялся, будто захрюкал.

— Кончай балаган. И то и другое по своему хорошо, — подвел черту Мохнатый, доставая из кладовки чемоданчик «дипломат». — Время. Уходим.

Мы вышли из троллейбуса на Малышева. В сгустившихся сумерках прошли во двор девятиэтажки.

— Вон гаражи. Откроешь седьмой слева, заведешь «Москвич» и к нам. Мы будем у остановки. Ключи к гаражу подобраны. Держи. — Мохнатый сунул мне два ключа и кожаные перчатки. — Не наследи.

— Не люблю играть втемную. Дальше что?

— Машина нужна на час-два. После дела бросим. — Мохнатый еле сдержал досаду. — Кстати, за усложнение задачи получишь пять кать сверху.

Угон прошел удачно. Я притормозил у остановки и забрал ожидавшую меня компанию.

— Остановишь у музея, высадишь нас и кати дальше, — инструктировал Мохнатый. — Через полчаса вернешься. Если ментовские машины засуетятся, начнут оцеплять район — вертайся и посигналь дважды. Мы выскочим. Удачи, Индивид!

Троица выбралась из «Москвича» и слилась с темными очертаниями тополей, густым кольцом обхватывающих двухэтажное здание музея.

Как договорились, через полчаса забрал их на том же месте.

— Рвем когти! — рявкнул Мохнатый, бережно устраивая у себя на коленях чемоданчик.

— Сраслось? — поинтересовался я у Ворона.

— Дело выгорело. Товар с нами. Но сторож, падло, вдруг решил показать служебное рвение, и, если бы Мохнатый его не оглушил, мы все были бы в браслетах.

Через несколько минут Мохнатый велел остановиться.

— Мотор бросим здесь. Расходимся. Завтра, Индивид, нарисуйся за своей долей. Пока.

Мне с Вороном оказалось по пути.

— Мохнатый в натуре преподаватель? — спросил я, когда мы прощались.

— Хо! Да он часовщиком в быткомбинате робит. Покеда!

На следующий день получил причитающиеся мне полторы тысячи и почувствовал себя комфортно.

Вскоре Мохнатый подготовил новое дело, но в детали не посвятил, сказав только, что необходимы «колеса». Я подписался угнать машину и доставить в гараж по указанному адресу.

…Вспоминая эти события, не заметил, как заснул. После утренней проверки снова впал в тяжелый сон, а когда очнулся, обнаружил, что из камеры исчез Штабной.

— В тюрьму этапировали, — объяснил Петрович, завистливо вздыхая. — Подфартило, суке. Кормежка трехразовая, матрац, баня, домино… А, дьявол! Только растравил себя.

Церковник размял «беломорину» и закурил, мрачно уставившись в грязный потолок.

— Петрович, ты Мохнатого не знал?

— Погоняло не редкое… Года три назад встречал одного в Ивдельлаге. Рыжий такой. За изнасилование малолетней ему зеленкой лоб мазали, но заменили на пятнашку. Почти половину срока оттянул и сорвался в бега. Боле не слыхал. Сгинул должно, а, могет, под чужой ксивой залег. А в чем суть?

— Пустяки. Просто слышал где-то, — неопределенно ответил я и закурил предпоследнюю сигарету.

Ну, что Мохнатый дегенерат, я сразу подозревал. Но он еще и во всесоюзном розыске! Голимое палево! В любой момент могут выхватить и потянет за собой на нары всю группу.

От мрачных мыслей отвлек вызов на допрос.

— Как спалось? За ночь не решился в сознанку пойти? — первым делом поинтересовался следователь.

— Не в чем каяться, начальник. Прошлая судимость — ошибка молодости, ничего не доказывает.

— Мы с тобой отлично знаем, кто угонял. Вчера ты точно указал место, где «Жигулю» приделали ноги, этим выдав себя с головой.

— Когда везли в отделение, я слышал разговор милиционеров. Они упоминали стоянку, — жеванул я доморощенному Пинкертону, лениво разминая последнюю сигарету.

— Возможно, — капитан явно расстроился. — Сейчас проведем опознание, и, может, тогда улыбаться ты перестанешь…

Владелец «Жигулей» к невыразимому моему облегчению, как старательно ни протирал очки, не узнал меня среди понятых — двух парней, одетых в черные кожанки, А возможно, просто не захотел ввязываться в уголовное дело, раз машина нашлась.

— Твое счастье, — с сожалением сказал следователь. — Но пока не отпускаю. Возвращайся в камеру и поразмысли, стоит ли рисковать свободой из-за глупого желания покататься. Через часик вызову.

— Весьма огорчен, что принес столько хлопот, — полуулыбнулся я, вставая с привинченного к полу табурета.

— Разве это хлопоты? Против таких не имел бы ничего против, — капитан нажал на кнопку, вызывая дежурного. — Убийство музейного работника — вот хлопоты.

В камеру вернулся каким-то оглушенным.

— Во менты научились показания снимать! — захохотал Церковник. — Монаха аж трясет! Бледный вид и холодные ноги!

Я подошел к бачку с водой и выпил подряд две кружки.

Что значит влипнуть по темечко. Когда Мохнатого возьмут, меня потянут и как соучастника убийства! Нет, от удачливости Мохнатого зависеть не согласен!..

Наконец вызвали к следователю.

— Распишитесь в подписке о невыезде из города, — сказал капитан, придвигая заполненный лист. — Оснований для ареста нет — пока свободен. Считаю, счастливо отделался. Ну, гуляй. Невеста уж заждалась, поди.

Получив в дежурке свои карманные вещи, вышел на воздух. Со скамейки порывисто поднялась Лена:

— Женя! За что тебя арестовывали? Нелепость какая!

— Было задержание, а не арест. До выяснения… Откуда узнала?

— Хозяйка квартиры сказала. У тебя обыск делали. — Лена виновато улыбнулась. — Все еще дуешься? Но пойми, пьяный ты напомнил бывшего мужа и я прямо сама не своя стала.

Чтобы привести мысли в относительный порядок, несколько часов провел у Лены. Объяснять ей ничего не понадобилось — взаимные ласки не оставили времени ненужным словам.

Приняв решение, ближе к вечеру от Лены ушел, пообещав завтрашнюю встречу.

Трехэтажку Ворона я помнил. Правда, не знал его этаж. Оплывшая бабуля на скамейке перед подъездом указала нужную мне квартиру.

Дверь открыл Ворон. У него было помятое лицо с гримасой недовольства. Провел меня в комнату.

— Садись, — вяло махнул на широкую кушетку. — Где загулял? С Мохнатым не виделся?

Ворон поднял с пола початую бутылку лимонной водки и приложился из горлышка.

— Знобит что-то. Греюсь вот. Не желаешь?

— Давай о деле. Ты в курсе, что Мохнатый в розыске, оборвался из колонии. Кстати, сидел за изнасилование малолетки.

— Шутишь!

— И не думаю. Мохнатый засвечен, битая карта, с ним нужно кончать. Если его повяжут, потянет и нас под вышку — мокруха на группе. Забыл музейного сторожа?

Как ни туп был Ворон, я сумел ему втолковать, что при живом Мохнатом жизнь для нас станет сплошным ожиданием ареста.

Уходя, велел передать Мохнатому, что буду в девять вечера в городском сквере.

— Не дрейфь, братишка! Всю работу беру на себя. Ты только грамотно организуй «стрелку», чтобы он пришел, не заподозрил ничего. Усек?

Ворон вяло кивнул и снова жадно припал губами к бутылке.

Время я решил зря не транжирить — до условленного часа осталась какая-то минутная сотня.

Зашел к себе на квартиру и, прихватив из тайника подаренный Мохнатым стилет, направился в сквер. Символично — сегодня подарок, видимо, вернется к прежнему хозяину…

Сквер был пустынен, над раскидистыми тополями и акациями повисла тревожная тишина. Сквер, хоть и в центре города, пользовался дурной репутацией, и вечерами прохожие обходили его стороной, на чем и был построен мой расчет.

Устроился на небольшом возвышении в сени тополя, чтобы иметь возможность, оставаясь незамеченным, обозревать окрестности.

Предосторожность не оказалась излишней — вскоре увидел на главной аллее Мохнатого в сопровождении Ворона и Мороза. Их нетвердая походка свидетельствовала, что они изрядно набрались для храбрости.

Достал стилет и, зажав в кулаке, спрятал клинок в рукав. Хотел обернуть рукоятку носовым платком, но передумал — она была сработана докой в своем деле — шероховатой и мелко-ребристой. На такой поверхности пальцевые отпечатки не остаются.

Ну что ж, пора играть ва-банк. По ходу, эти дешевки на стороне Мохнатого, что говорит только об их низком интеллекте или вообще об отсутствии оного.

Я был уверен, что при необходимости справлюсь с этими наивняками, даже если они достаточно трезвы и сохранили реакцию. Другого выхода для себя я не видел — концы надо безжалостно обрубить, если не жажду по-новой очутиться на нарах.

Давно заметил, что курящий человек выглядит со стороны несобранным, почти беспечным, а следовательно — неопасным.

Прижег сигарету и, когда кончик ее малиново зарделся, неторопливо вышел на аллею и направился к своим бывшим подельникам.

Увидев меня, они пошли навстречу. Противный хруст гравия под их тяжелыми шагами почему-то вызвал у меня холодок по спине. Неужели боюсь? Обнадеживал тот момент, что они прилично отдалились от кустов, где засел в засаде Мохнатый. Значит, на крайняк, схлестнуться придется только с двумя. И то вперед.

— Привет, Индивид! — дыхнул перегаром Мороз, подходя вплотную. — Значит, на Мохнатого бочку катишь? В лидеры захотел? Гляди, пупок надорвешь…

— С пьяным дебилом базарить не о чем, — я наклонился и выплюнул сигарету ему под ноги.

Это движение спасло меня. Занесенный Морозом кастет со свистом рассек воздух, только чуть оцарапав мне висок.

На чистом автоматизме я выбросил правую руку со стилетом и утопил его трехгранное жало в солнечном сплетении Мороза. Тот распахнул рот в немом вопле, зрачки его закатились, и Мороз бесчувственным кулем ткнулся в траву.

Крутнувшись на каблуках, развернулся к Ворону. Попытки к нападению он не предпринимал. Я наотмашь ударил ладонью по студенисто-дрожащему лицу.

— Продал, сука! Где Мохнатый?

— Это Мороз подмутил! Я за тебя, гадом буду! Мохнатый поджидает выше по аллее.

— Ладно, верю. Завтра встретимся и все обсудим. Но, сам понимаешь, вынужден подстраховаться. — Я пнул Ворона носком туфли в голень, а когда он упал на колено, нанес ему боковой в челюсть. Ворон распластался рядом с Морозом.

Очень натурально изобразив панику, кинулся вверх по аллее, пряча за спиной окровавленный стилет.

Как и ожидал, кусты акации с треском раздвинулись и на дорожку передо мной вывалился Мохнатый. Правую руку он держал в кармане, в его налитых кровью глазах я без труда прочел вынесенный мне приговор.

Сворачивать я не стал и тем сбил Мохнатого с толку, оказавшись почти в его объятиях.

— Вот и чудненько, Индивид! — хищно осклабился Мохнатый, в его лапе тускло блеснул длинный узкий нож.

Но мой стилет оказался проворнее и после двух коротких уколов в грудь, к моим ногам опустилась, скорчившись, грузная фигура.

— Индивид! — Мохнатый, хрипя, пытался что-то сказать.

Мои губы на одеревеневшем лице свел судорожный кривой оскал — я почему-то вспомнил Штабного:

— Не Индивид, а Гуманист! — и обрушил на Мохнатого новый раздирающий удар под сердце.

Стилет выдергивать не счел целесообразным — кровью в момент запачкаешься, да и «вещдок» таскать мне совершенно ни к чему.

Дома на всякий пожарный выстирал брюки, вымыл куртку и туфли, но все оказалось напрасным. Ворон, козел, дал на меня показания ментам.

Так я отхватил свои тринадцать лет…

Ворон был главным свидетелем обвинения и остался на воле. О музейном стороже ни ему, ни мне на суде вспоминать, понятно, смысла не имело…




Заказ на убийство


Могильщик, как ни странно, очень внимательно слушал мои полупьяные излияния, и повода будить его правой в челюсть не дал.

А жаль — после этих невеселых воспоминаний мне необходим был выплеск эмоций. «Травка» почему-то не расслабила психику, а напрягла почти до агрессивности. А может, в этом виноват какой-то странный, мрачно-изучающий взгляд Могильщика, который заставил меня невольно насторожиться.

Чему я благодарен лагерным годам, так это тому, что они вырабатывают в человеке бессознательно-звериное чутье к опасности.

— Занимательная историйка. Жаль, раньше не был в курсе… — Могильщик плеснул в рюмки остатки коньяка и глянул на наручные часы. — Давай на посошок. У тебя длинная дорога впереди.

— Не понял. Уже полночь, автобусы не ходят. — Не притрагиваясь к рюмке, я ждал ответа.

— В том и суть, что время твое уже вышло. Слышишь?..

В замке входной двери повернулся ключ, и в комнату зашли два молодых субъекта с лицами, явно не предвещавшими ничего хорошего. Я узнал обоих.

— Как же так, Могила?! — недовольно проворчал Киса, черноволосый парень лет двадцати пяти, которого я встречал в Екатеринбургской колонии. — Машина у подъезда, а клиент все еще не запакован… До места путь не близкий.

Цыпа, ровесник Кисы, но с хохлятской наружностью, невозмутимо прислонился к стене и неторопливо закурил.

— Не по правилам сдаешь карты, Могильщик. Мы подписывались только вывезти труп на карьер. Об участии в мокрухе базара не было. Это твоя проблема. Монаха помню по зоне, сукой он не был и причин валить его без убедительного стимула не вижу… Заказ и «капусту» получил ты — тебе и банковать.

— Да накину я вам! Крохоборы дешевые! — взвился Могильщик. — Киса! Неужто и ты в кусты?!

— Я — пас, — флегматично ответил Киса и, узрев на журнальном столике забытую папиросу, тут же сунул ее себе в рот. — Пыхну, пока вы разбираетесь. Если в силах, кончай Монаха сам. Но лучше и не пытаться — Монах тебе не по зубам — на моих глазах в штрафном изоляторе одного бугая на больничку спровадил. Тот так и остался калекой.

Поведение соратников Могильщика меня приободрило, особенно грела мысль о нагане, больно упиравшемся цилиндриком глушителя в копчик. Кстати, в сложившихся обстоятельствах эта боль показалась чуть ли не наслаждением. Должно быть, все же бытие на самом деле определяет сознание.

— Лады, Могильщик, — я беспечно взял рюмку и опрокинул ее в рот, решив немного поиграть и выяснить интересующие меня моменты. — Жизнь не стоит того, чтобы за нее цепляться. По крайней мере моя, забубенная. На карьер, так на карьер. Обрыдло барахтаться, как той лягушке. Все одно из сметаны мне масло не взбить… Но, напоследок, удовлетвори любопытство — значит, встреча в пивнушке не случай? И кому за каких-то полмесяца на воле я успел солнце заслонить?

— Ты настоящий мужик! — голос Могильщика обрел прежнюю уверенность, воспрянув духом, он достал из комода плоскую бутылку коньяка. — Убийца и к своей смерти должен относиться философски-спокойно. Все там будем. К тому же гарантирую — «отправлю в Сочи» безболезненно и почувствовать ничего не успеешь. Желаешь — пей, сколько душе угодно. Я не садист какой-то. Понимаю…

— Ты не ответил на вопрос.

— Встретились, ясно, не случайно. Два дня тебя пас. Клиента светить не в моих правилах, хоть он и прижимистый, гад. Дал за тебя два лимона всего. Между прочим, чуть не половину этой капусты я спустил у «Маргаритки». Хотел, извини, чтобы последний день жизни ты провел в удовольствиях… Празднично.

— Поразительно, но есть в тебе что-то человеческое! — Я усмехнулся и решительно отставил предупредительно наполненную рюмку. — Пить не буду. Уверен — отравлено…

— Но мы ведь обо всем договорились! — Глаза Могильщика зло прищурились. — А ты луну крутить? На попятный?! Не выгорит! Работа уже оплачена, и я тебя сделаю!

Могильщик рывком выдернул ящик комода и лихорадочно стал в нем рыться, бормоча что-то невнятное.

Когда, уразумев, наконец, всю бесполезность своих поисков, он обернул ко мне перекошенное багровое лицо, то увидел направленный ему в лоб зрачок собственного нагана. И сразу потерял дар речи. Его морковная физиономия приобрела пепельный оттенок. Я даже посочувствовал ему где-то в глубинах души.

Киса, поперхнувшись дымом, расхохотался:

— Я же, Могильщик, давал тебе цинк — не связывайся с Монахом. А теперь, по ходу, нам на карьер везти придется тебя…

Цыпа, до того времени остававшийся сторонним наблюдателем, лениво оттолкнулся от стены и сел за столик. Но с завидной предусмотрительностью, — подальше от все еще немого Могильщика, чтобы случайно не оказаться на линии огня.

Видно, и Киса, и Цыпа не сомневались, что участь Могильщика мною уже решена. Цыпа, не спрашивая разрешения, взял из портсигара папиросу и с явным удовольствием закурил, глубоко затягиваясь.

— Тебе уже не пригодятся, — цинично объяснил он Могильщику, насмешливо глядя на его застывшее лицо-маску. — Кстати, Монах, как понял, у этого неудачливого киллера еще лимон в наличии. Считаю, трофей надо разделить на троих. По двести пятьдесят нам с Кисой и пятьсот тебе. Покатит?

— Вполне. Но только при условии, если мы с Могильщиком не придем к обоюдному согласию.

Я с удовлетворением отметил, что лицо Вадима чуть разгладилось, в глазах появились некоторые проблески надежды.

— Мне необходимо знать, кто заказал для меня деревянный бушлат? Предупреждаю, версия о таинственном посреднике не покатит. Ты не кретин и не взялся бы за дело, о котором известно третьему лицу. Тем паче, с тобой рассчитались вперед, а это убеждает, что заказчик тебя знает и верит. Поручение от него, по всему, не первое. Учти — все одно расколешься. Правда, боюсь, это уже не изменит судьбу твою…

— Ты похож на того джинна из кувшина, который, как подарок, предложил рыбаку способ смерти на выбор. — Могильщик затравленно улыбнулся. — Коли задание я не выполнил, да и бабки истратил — мне кранты. Так что выбор небогат: либо ты меня кончишь, либо заказчик. Не понтуйся и стреляй в голову. С детства боль не переношу…

— Такая же история. Особенно зубную, — плеснул в рюмку Вадима из плоской бутылки. — Хапни, встряхнись. И поговорим по-деловому.

Могильщик к рюмке даже не притронулся.

— Цианид? — усмехнулся я.

— Мышьяк, — нехотя признался тот.

— Фу, гадость какая! Мог бы припасти что-нибудь посолиднее и покруче. Не уважаешь, как погляжу.

— Цианистый калий дефицит, да и стоит поболе героина. — Могильщик покосился на рюмку. — Но ты не гони зря. Мучиться я бы тебе не позволил — добил из нагана.

— И на том нижайше благодарю, благодетель! Ладно, покончим с реверансами. Вернемся к нашим баранам. Предлагаю сделку: ты мне заказчика, а я кроме жизни одарю тебя своей дружбой и возьму на серьезное дело, которое враз ликвидирует твои материальные проблемки. — Я кивнул Кисе с Цыпой. — Считайте, что тоже в доле. А то труповозами ишачить, уверен, не предел ваших мечтаний.

Должно быть, уяснив ситуацию и врубившись, что куда ни кинь — всюду клин, Могильщик решился.

— Ты отлично знаешь этого человека. Заказ на убийство получен от Ворона… После твоего рассказа мне стал ясен мотив. Он боится, что будешь мстить за свои годы тюремной баланды.

— Что-то в этом роде я и предполагал. Выходит, Ворон жив-здоров и все еще в городе обретается?

Могильщик принес из кухни литровую бутыль «Смирновской» и стаканы.

— Ворон здесь, шерстью оброс, заматерел — контролирует целую армию ресторанных и даже надомных проституток. — Вадим плеснул всем по полстакана. — Но в прошлом году, вконец оборзев, он сунулся в «Большой Урал». А этот кабак — вотчина Хромого. Думаю, по его инициативе вскоре неизвестный «хулиган» перебил молотком Ворону позвоночник. Так что ныне он паралитик, на каталке по квартире передвигается. Из дома носа не кажет.

— Есть все же Судьба! — подвел я итог, отправляя «Смирновскую» по прямому назначению. — Как говорится, Бог шельму метит. Забудь про него. Я лично разберусь с Вороном и верну ему твой долг. Не хмурься, брат, не гони. Ты переживешь заказчика, гарантия. И знаешь почему?

— Потому, что сдал его тебе?

— Примитивно мыслишь, дорогой. Я никогда не забуду, что ты не пожалел половину «гонорара», чтобы украсить мой последний день. Ты мне нравишься. Держи «краба» в знак дружбы.

Могильщик неуверенно пожал мою руку, стараясь не опустить взгляд.

— Вот за это я Монаха уважаю! — захлопал лопатообразными ладонями Киса. — В натуре бродяга по жизни! Но ты упоминал о каком-то солидном деле…

— Будет и дело, — я невольно усмехнулся молодому энтузиазму Кисы. — Но сначала договоримся о долях… В пивнушке часами просиживал не зря. Напротив, если помните, расположен коммерческий магазин «Престиж», торгующий импортными мехами и кожей. По четвергам один и тот же фургончик доставляет товар из аэропорта «Кольцово». Кроме водилы еще охранник. Сегодня среда…

— Значит, будет два трупа, — подал голос Цыпа. — Есть ли понт мараться? Каков хоть куш?

— По моим прикидкам каждый завоз тянет от восьмидесяти до ста миллионов товара. Барыгу я уже нашел, он дает треть от стоимости. Следовательно, навар составит примерно тридцать «лимонов». А теперь основное — каждый получит по пять, а оставшиеся десять пойдут в нашу общую кассу. Хранителем «общака» назначаю себя как руководителя группы. Дело надо ставить по-деловому, чтобы группа была жизнеспособна, нам необходимо легализоваться, иметь надежную «крышу» — свой маленький бизнес. А перекрасить банду налетчиков в коммерсантов в силах только деньги. И не маленькие. Прошу высказываться.

Ребята некоторое время молчали, казалось, всецело занятые курением и сосредоточенным созерцанием причудливых колечек дыма, лениво поднимавшихся к низкому потолку.

Но я в них не ошибся. И в бандитских башках часто имеется какой-то утолок для здравого смысла.

— Монаху верю, — медленно, словно взвешивая слова, проговорил Киса. — Не думаю, что он собирается нас «кинуть». Не дешевка он и не дурак. Неплохо бы узнать детали операции и велик ли риск палева?

Цыпа с Могильщиком кивнули, выражая полную солидарность с Кисой.

— Рад убедиться, что в ваших чайниках масло в наличии. Для реализации идеи нам нужны две пары камуфляжных пятнистых униформ, типа «афганок», и транспорт.

— С колесами проблем нет. У нас «Жигули»-фургон. — Цыпа ухмыльнулся. — И к нему целая коллекция запасных госномеров…

— К завтрему «афганки» не достать, — забеспокоился Киса. — А черные спецназовские подойдут?

— Будет даже круче, — обрадовался я. — Где урвал?

— Так, купил три по случаю. Как чувствовал, что в тему будут.

— Тогда можно считать, что дело на мази. Езжайте за фальшивыми номерами и спецназовскими шкурами. Салон машины освободите от всего лишнего — пусть станет повместительней. А к восьми утра заедете за нами. Я остаюсь у Могильщика. Надеюсь, он уже отказался от пагубной затеи попотчевать меня мышьяком на десерт…

Мои последние слова утонули в хохоте жизнерадостных головорезов.




Налет


Все шло по плану. Цыпа оказался неплохим шофером — машина была отлажена, в моторе ничего не бренчало, да и вел он профессионально, без рывков, плавно, но сохраняя приличную скорость.

За ночь слегка подморозило, и деревья по краям дороги, покрытые серебряной изморозью, смотрелись мертвой бутафорией из сказочного фильма.

Я заговорил, чтобы нарушить молчание, становившееся уже тягостным:

— Валить охранника и водилу только если окажут активное сопротивление. Когда выйдут из фургона, их надо просто вырубить и оттащить в кусты.

— Не согласен, — не отрывая взгляда от дороги, процедил Цыпа. — Свидетелей оставляют или чистоплюи, или дебилы. И тем и другим нечего соваться в наш бизнес.

— Полностью согласен, Цыпа. Но в кустах я сделаю им укольчик и свидетелями они быть не смогут.

— Перышком? — догадался Киса.

— Нет. Это примитив. Работать надо в ногу со временем. — Я вынул из внутреннего кармана куртки продолговатый футлярчик. В нем, заботливо обложенный ватой, помещался шприц, наполненный мутноватой жидкостью. — Паркопан-пять, стирающий память и временно блокирующий рассудок. После такой лошадиной дозы наших клиентов месяц будут откачивать в дурдоме. Но вспомнить, что с ними приключилось, все одно они никогда не смогут…

— Ты голова, Монах! — восхитился Киса. — Уверен — дело с тобой пойдет.

— Ко всему требуется рациональный подход. Лишние трупы ни к чему. Мы не маньяки… — Я сунул футлярчик обратно в карман. — Да и маховик уголовного розыска раскрутится не так интенсивно, как при нераскрытой мокрухе.

— Верно, береженого Бог бережет, — подал голос Могильщик. — Но раз стрелять не собираешься, верни мой наган.

— Погожу пока. Волына, как грелка, мне душу согревает. Я с детства мерзляк. Как заимею другую — верну, будь спок.

Наконец город остался позади и мы въехали на многокилометровую трассу, связывающую Екатеринбург с аэропортом.

Кстати, весьма неудобное место для налетов — сплошные голые поля, дорога со всех сторон как на ладони. Но ничего не попишешь, взять объемный товар без хипиша и пальбы можно лишь на трассе.

А вот и намеченный мной загодя перелесок с сиротливыми кустиками дикой акации.

Повинуясь моему приказу, Цыпа лихо загнал туда «Жигуль» по выщербленной боковой дорожке, больше похожей на сдвоенную тропинку.

Черная, как эсэсовская, униформа спецназа пришлась мне впору. Как говорится, хорошему вору… Один Цыпа остался в своем джинсовом костюме. Но и он времени не терял — пока мы переодевались, заменил госномера.

Ждать пришлось долго. Еще раз убедился, что ждать и догонять — самые мерзопакостные занятия. Ребята явно нервничали, курили так, словно задались целью создать дымовую завесу. Правда, окурки все-таки предусмотрительно складывали в бумажный кулечек. Это ж уму непостижимо, сколько ребят «спалилось» из-за паршивого чинарика, забытого на месте преступления.

Движение на трассе было слабое, и потому я издалека засек нужный нам микрофургон со счастливым номером 57–75.

В сопровождении Могильщика и Кисы вышел на середину дороги и властно взмахнул рукой, приказывая остановиться. В последний момент сообразил, что меня вполне могут сбить — если, к примеру, везут они не кожу, а наркотики. Но фургончик дисциплинированно затормозил на обочине, и из бокового окошка высунулась курчавая рыжая шевелюра водилы.

— Что случилось, командир? Правила я не нарушал…

— Разберемся! — заявил я казенным голосом и требовательно протянул руку. — Предъявите путевой лист и накладные, если везете груз.

Так как стоял я не у самой кабины, шофер сделал именно то, на что я и рассчитывал, — распахнул дверцу и спрыгнул на землю, подавая мне пачку бумаг. Могильщик шагнул и оказался у него за спиной.

— Кто с вами в машине? — листая документы, поинтересовался я, лихорадочно соображая, как выманить верзилу-охранника из кабины.

— Да это экспедитор наш, от фирмы «Престиж».

Неожиданная помощь пришла от Кисы.

— Попрошу выйти из машины, — сказал он. — Мы должны проверить, не прячете ли что под сидениями.

— Пожалуйста. Я ж понимаю — служба… — Охранник спрыгнул на обочину.

Киса не стал рассусоливать и ударом мощного кулака по затылку отправил его в глубокий нокаут. Не дав времени шоферу осознать происходящее, я ткнул большим пальцем ему в солнечное сплетение. Могильщик от души добавил сцепленными в «замок» руками по почкам и поволок бесчувственное тело в наше убежище. Киса со своей жертвой последовал за ним.

Я огляделся. На шоссе не было ни одной машины. Есть все же фарт! Сел за руль и загнал фургон в кусты впритык к «Жигулям».

— Перегружайте тюки, а я займусь этими наивными ребятами.

Достал шприц и прямо сквозь брюки сделал обоим инъекцию. Обратил внимание, что охранник не дышит. Расстегнул молнию на его куртке, чтобы пощупать сердечную мышцу, а нащупал пистолет в наплечной кобуре. Это оказался длинноствольный десятизарядный «Марголин». Хоть и малокалиберная волына, но натворила бы она дел, будь у охранника чуток побольше опыта или ума. Но придурки тоже имеют право на жизнь. Посему я встал одной ногой на грудную клетку верзилы и немного попрыгал, производя своеобразный массаж. С удовлетворением отметил, что охранник захрипел и начал, пусть тяжело, с надсадой, но дышать. В качестве скромного гонорара за спасенную жизнь, забрал пистолет вместе с кобурой и запасной обоймой.

Все-таки в наш «Жигуль» не вместились, и мы рискнули пару тюков привязать на машину сверху, задрапировав брезентом.

— Куда сейчас, шеф? — спросил Цыпа. — К барыге в Екатеринбург?

— Верно. Но в аэропорт.

— Там же ментов полно!

— А мы — спецназ. Ворон ворону глаз не выклюет. Гони, кончай пустой треп. Все идет по плану.

Когда подъезжали к порту, протянул Могильщику наган.

— Если произойдут неприятные неожиданности, у нас в наличии два ствола…

— Недооцениваешь ты нас, Монах! — оскалился Цыпа и, открыв бардачок, засветил двадцатизарядный пистолет-пулемет Стечкина. Ухмыляющийся Киса расстегнул куртку. За брючный ремень был заткнут вороненый «ТТ».

— Ну, тогда не о чем базарить, — почему-то расстроился я. — Любую группу захвата разменяем.

Свернули на бетонную дорожку, ведущую к складам-ангарам, составлявшим мини-городок.

У высоких двустворчатых ворот крайнего ангара сидел на табуретке субъект лет пятидесяти в коричневом замшевом пальто и такой же кепочке, смотревшейся довольно легкомысленно.

При моем приближении Леонид Исакович вытаращился так, будто увидел черт те знает кого, а не давнишнего лагерного знакомого. Он даже привстал с табурета, но тут же обессиленно плюхнулся обратно.

— Леня, веди себя прилично, — хлопнул я его по плечу. — Или у тебя условный рефлекс выработался — при виде спецназа в штаны накладывать?

— Монах?! Так это ты?

— Гарантирую. Товар привез, как условились. Куда сгружать?

— А кто это с тобой? Хотя не говори — морды, кажись, знакомые. Тоже с «двойки», что ли?

— Не твое дело. Долго порожняк гнать будем?

Достойный сын Исака бодренько вскочил и утащил табуретку в глубь склада.

— Загоняйте сюда, — крикнул оттуда уже без мандража в голосе.

Разгрузились споро. Неплохие грузчики из ребят могли выйти, но они избрали иную судьбу. И куда она их заведет — один Бог знает. Если трезво смотреть на вещи — скорее всего к «стенке». Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

— Ты и накладные обещал, — напомнил Леонид Исакович, теребя в руках кепку.

— Держи на память, — я протянул ему пачку бумаг. — Когда расчет?

— Как договаривались. Вечерком подкатывай. Посидим по-человечески. Жену я как раз к теще спровадил. А сейчас отчаливайте. Мне еще рассортировать да перепаковать все это хозяйство надо.

— Хочу надеяться, что ты не поволокешь товар в город сегодня? На дорогах могут быть кордоны.

— Да понимаю я все! — замахал маленькими, словно детскими, ручками Леонид Исакович. — Товар в городе и не появится. Уже нынче улетит в неизвестном направлении.

— Это по-деловому, — похвалил я. — Тогда до вечера.

Возвращались в Екатеринбург объездной дорогой. По пути переоделись и поставили на «Жигуль» родные госномера.

Договорились встретиться у Могильщика в семь часов и разошлись.

Добравшись до комнатенки, которую снимал на Сакко и Ванцетти, остаток дня потратил на изготовление разборного глушителя к «Марголину». Все необходимое у меня было припасено. Латунную трубку заполнил пятью титановыми шайбами с постепенно уменьшающимися диаметрами отверстий таким образом, чтобы выходное отверстие было под калибр. Спилил мушку и разверткой на конце ствола нарезал мелкую резьбу. Уложил между шайбами тонкие прокладки из войлока, и дело было в шляпе. Тут же испробовал, всадив две пули в том «Советской энциклопедии». Пули застряли в середине книги. Ясное дело, глушитель гасил в себе чуть не половину убойной силы, но и такого удара вполне достаточно, чтобы, к примеру, прострелить человеческую голову навылет. Звук выстрела выходил глухим, каким-то кашляющим. Я остался им доволен, хотя немного и позавидовал западным коллегам, не имеющим проблем с приобретением фирменных бесшумных пистолетов. При стрельбе из таких «игрушек» звуковой выхлоп начисто отсутствует и слышен лишь удар бойка о капсюль.

Я подбодрил себя мыслью, что с укреплением рыночных отношений, возможно, и в России скоро свободно станет гулять моя давняя мечта — натовская «Астра» — компактный малокалиберный бесшумный пистолет-пулемет, имеющий двадцатизарядную обойму разрывных пуль с цианистым калием.

Нарисовавшись в семь вечера у Могильщика, обнаружил всю группу в сборе. Решили для страховки ехать к Исаковичу всем скопом.

Жил он на шестом этаже девятиэтажки по Энгельса. Увидев мой внушительный эскорт, кладовщик нахмурился, но все же, поколебавшись, снял дверь с цепочки и выдавил радушно-слащавую улыбку:

— Прошу, господа. Будьте как дома.

Я здесь уже бывал, а вот мои ребята чувствовали себя явно не в своей тарелке, оказавшись в столь помпезно-роскошной квартире.

Вместо привычных обоев или ковров на стенах была драпировка из розового шелка, рубинно отражавшаяся в многочисленных висюльках огромной хрустальной люстры. Видеодвойка, музыкальный центр, телефон с автоответчиком — все западных образцов. Видеотека составляла около тысячи кассет. Об обстановке кабинета и двух спален можно было лишь догадываться.

Мы расположились в уютной нише-«фонаре» рядом с балконом. Там легко умещался круглый стол по соседству со шведским камин-баром, инкрустированным слоновой костью.

— Банкуй, Монах, — открывая бар, сказал хозяин квартиры. — А я вас на минутку покину. Дело превыше всего.

Он скрылся в кабинете и тут же вернулся с потрепанным кейсом.

— Тут тридцать три миллиона. Возраст Христа… Прошу проверить, чтобы не возникло в дальнейшем недоразумений.

— Всегда считал, что евреи в Христа не верят, — я передал кейс Кисе. — Глянь, не на цветном ли ксероксе отшлепаны.

— Мы не верим в Иисуса как в сына Бога, — чему-то усмехнулся Леонид Исакович. — Но что был он величайшим экстрасенсом в земле иудейской — признаем.

— Тридцать три пачки десятитысячными. Как в аптеке, — довольно рассмеялся Киса, закончив бухгалтерскую ревизию.

— Ну, раз с делами покончено к полному удовлетворению сторон, предлагаю отведать мой фирменный напиток собственного изобретения. — Леонид взял из бара пузатенький графинчик темного стекла и наполнил всем рюмки.

— Первым пусть отведает хозяин, — полушутя предложил я. — А то недавно меня уже пытались обрадовать мышьяком.

Под моим насмешливым взглядом Могильщик покраснел. Это обнадеживало. Пока человек умеет краснеть — он еще человек.

— Это слабая настойка лауданума, — пояснил кладовщик, отправляя содержимое рюмки в золотозубую пасть. — Очень рекомендую.

— Опий мы не употребляем! — пресек я попытку Кисы последовать примеру хозяина квартиры. — Цыпа! Принеси из кухни стаканы. Я тут присмотрел вполне приличную водку «Зверь».

— Закусывайте, — сын иудейского народа достал из бара овальную коробку конфет. — Так как жена отсутствует, ничего более аппетитного предложить не могу.

Водка была приятно-мягкой, но недостаточно охлажденной.

Исакович, слегка обидевшись за свой фирменный напиток, придвинул к себе наши рюмочки и времени не терял — две из них уже были пусты. Расслабленно откинувшись на спинку кресла, он дымил «Кэмел» и быстро стекленел глазами.

— По-моему, тебе достаточно, — заметил я, наблюдая, как он опорожняет очередную рюмку опийно-спиртовой смеси.

— Не лезь, Монах, в чужой монастырь! — противно заблеял наркоман, совсем сейчас не похожий на серьезного «делового», каким я воспринимал его прежде. — Ступай в свой монастырь и читай проповеди монашкам. И мне выдели одну, но чтобы жопка на луну полную смахивала…

Мне понадобилось время, чтобы переломить в себе что-то, принимая единственно верное решение.

— Киса, проверь комнаты. Может, кто из врожденной скромности не вышел. Перчатки надень.

Не удивившись, Киса встал из-за стола, натягивая лайковые перчатки. Франт, что тут скажешь.

Из спальни он вышел с филигранной шкатулкой в руках.

— Никого. Вот ларец надыбал. Женские побрякушки, есть и «рыжие», — выжидающе уставился на меня.

— Поставь, где взял. На ограбление не должно походить. Банальный несчастный случай…

Киса подчинился, но явно нехотя.

— Цыпа, ступай на кухню стаканы мыть.

Я провел ладонью перед сузившимися зрачками хозяина квартиры. Тот никак не реагировал, уже полностью провалившись в нирвану. Сунув пустую водочную бутылку в карман, протер платком подлокотники кресла. Уже все поняв, ребята проделали то же самое со своими креслами.

Открыв балкон, убедился, что подъезды с другой стороны.

— Все складывается удачно. Наркоманы часто выпадают… Могильщик, давай оправдывай кликуху…

Могильщик перевалил податливое тело Леонида через перила балкона. Летя в жуткую пустоту, тот даже ничего не понял, так как не закричал.

Прихватив со стола кейс, вышли из квартиры. За спиной лязгнул, защелкиваясь, английский замок.

— Кто-то не согласен с моими действиями? — спросил я, когда наш «Жигуль» отъехал от злополучного дома.

Ребята молчали, почему-то стараясь не глядеть мне в глаза.

— Все правильно! — глухим, но убежденным голосом сказал Могильщик. — Еврей был наркоша, значит — ненадежен. А я не желаю зависеть от неуправляемого языка, хоть даже и кента. Леонид же моим кентом не был. Барыга захребетный. Дешевка!

— Не думай, Монах, что мы с Цыпой не согласны, — наконец подал голос Киса. — Просто неожиданно как-то все вышло… Понятно, он тебя знал, да и наши портреты срисовал. Был опасен… Черт с ним!

— Вот и ладушки. В группе должны существовать единодушие и полное взаимопонимание, — подвел я итог дискуссии.

Деньги разделил тут же, в машине, и, условившись держать связь через Могильщика, покинул салон.

К глубокому моему удовлетворению никто из мальчиков не выстрелил мне в спину. Это лишний раз подтвердило, что в людях я все же редко ошибаюсь…




Лена-Леонора


Утром поднялся поздно. Рано вставать вообще не в моих привычках. Зажарил яичницу с колбасой и запил сухим виноградным напитком «Виорика».

Стрелка на барометре моего настроения указывала на головокружение от успехов.

Главное — начало положено. Как с куста — «Марголин» и пятнадцать лимонов. Да и ребятишки с транспортом весьма приличный актив.

Решил посвятить этот день развлечениям. Может, совершить поход к «маргариткам»? Хотя, нет. В подобных заведениях запросто можно подхватить… Но душа и тело настойчиво требовали женского общества. А если? Я даже удивился, почему эта мысль не забрела в мою голову раньше. Конечно! Надо попробовать отыскать Лену! Правда, прошло тринадцать лет… Но, говорят, старая любовь не ржавеет. Вряд ли она проживает по тому же адресу, а если и там — наверняка не одна. Все одно, стоит попытаться. Конечно, по жизни нужно идти не оглядываясь, но я почему-то постоянно делаю не то, что нужно, а то, что хочется. Натура такая.

Через час, вооружившись бутылкой коньяка и тортиком «Птичье молоко», звонил в знакомую дверь. Ее долго не открывали. Хотя с той стороны слышалось, какое-то неясное движение. Наконец, дверь распахнулась.

Понятно, время не красит, но такого я не ожидал. В толстой бабе с красным, кирпичного оттенка лицом, с перекрашенными в черный цвет волосами, я не сразу признал Лену, мою бывшую подружку с кондитерской фабрики.

— День еще, а тебе уж невтерпеж? — хрипловато рассмеялась она, покачивая крупными шарами бюста под красным шелковым халатом типа кимоно. — Проходи в комнату, располагайся. А я сейчас…

Немного сбитый с толку, присел на широкую желтую софу перед низким столиком, куда и сгрузил свои свертки.

Лена прошла в ванную, по пути припечатавшись о косяк. Ко всему прочему она еще и под мухой!

Так как хозяйка долго не показывалась, достал из серванта пару средних рюмок и наполнил принесенным коньяком. Свою сразу опустошил, чтобы причесать мысли — все-таки довольно тягостно расставаться с иллюзиями.

Закурил «родопину» и осмотрелся. Гостиная больше походила на будуар. Кроме трюмо, заваленного всевозможной косметикой, комнату украшали еще несколько настенных зеркал. На окнах кокетливые розовые шторы. У изголовья софы бар на колесиках. Обратил внимание на стопку глянцевых цветных журналов на столике. Одного взгляда хватило, чтобы убедиться в их неприкрыто порнографической направленности.

А вот и Лена. Густой слой макияжа превратил ее лицо в маску, выделялись ярко накрашенные, будто кровавые, губы.

— Ай-я-яй! Котик заскучал и пьет в гордом одиночестве! — ее наигранно-веселый смех вдруг оборвался, и она вытаращилась на меня быстро трезвеющими глазами.

— Узнала, что ли? — хмуро буркнул я, наливая себе следующую порцию.

— Женик?!

— Гарантирую. Вот, навестить зашел.

— Какой ты молодец!.. Освободился? — Лена неуверенно присела на краешек софы, тщательно запахнув полы халатика.

— Откинулся… Шел к милой близкой женщине, а пришел к затасканной проститутке! — намеренно безжалостно констатировал я, отправляя коньяк в рот.

Лена молчала и, повернувшись, я с поздним раскаяньем увидел, что по ее странно застывшему лицу текут слезы, оставляя безобразные темные бороздки. Губы кривились, подрагивая, от через силу сдерживаемых рыданий.

— Ну ладно, кончай! — невольно почувствовал к ней острую жалость. — Не мне тебя судить. Не бери в голову. Иди лучше умойся, а то на вампирку смахиваешь.

Лена без слов поднялась и быстро ушла в ванную, плотно прикрыв за собою дверь.

Я уже начал подумывать, не исчезнуть ли мне по-английски — без предупреждения, когда, наконец, она снова появилась. Лицо было бледным, но без краски и помады смотрелось как-то по-домашнему мило.

— Давай-ка, выпей, — я решительно придвинул ей рюмку. — У меня и торт в наличии. Твой любимый — «Птичье молоко»…

Лене опять едва не потребовалось очередное отступление в ванную, но она овладела собой, подавив рвавшиеся наружу эмоции коньяком. Я тут же налил ей снова. Мгновение поколебавшись, она с этой рюмкой поступила так же, как с предыдущей.

Нет, женская логика и резкие перепады настроений уму моему неподвластны, — Лена (?!) рассмеялась.

— Каким ты был — таким остался!

— Удивительно, что вообще вспомнила.

— Я не забывала… В зону писала, но ты не пожелал ответить…

— Молодой был, глупый. Пожалел твою судьбу об свою ломать. Было два письма, на третье я бы ответил, капитулировал. Но оно так и не пришло…

— Прочь воспоминания! И грусть прочь! — Лена неестественно-беззаботно передернула плечами и наполнила рюмки, продолжая оживленно щебетать. — Главное, ты вернулся из тех жутких мест. Уже решил, где будешь работать? А жить? Если хочешь…

— Только не надо обо мне беспокоиться! — оборвал я ее, возможно, искренние излияния. — Жильем обеспечен, уж полмесяца в городе. А работать, в твоем понимании, у меня просто нет времени. Уже тридцать восемь, полжизни истрачено зря. Вторую половину решил посвятить развлечениям и удовольствиям. По-моему — справедливо. Фифти-фифти.

— Но это же дорога опять в тюрьму.

— Пути Господни неисповедимы. Авось, кривая вывезет. — Меня потянуло пофилософствовать — обычная реакция после нескольких рюмок хорошего коньяка. — Я вот Библию в зоне осилил со скуки. И нашел истину — главное — Вера, она все создает и разрушает.

Лена недоверчиво улыбнулась.

— Ты не поняла! — продолжал я, входя в раж. — Не зашоренная узколобая вера в Святое Писание, Мессию и так далее. А Вера с заглавной буквы и даже совершенно не важно, во что именно. «По Вере вашей дано вам будет», — сказал Господь. Врубаешься? Или еще цитата: «Если б имели Веру с горчичное зернышко, то двигали бы горами»… А вот наглядный пример: когда увидели Апостолы, что к их лодке прямо по воде идет Иисус, Петр спросил его: «Можно ли мне пойти тебе навстречу?» И, получив разрешение, вышел из лодки и пошел по воде, как по тверди. Но, убоявшись высоких волн, провалился и стал тонуть. Христос спас его, сказав: «Безумец! Зачем ты усомнился?!»

Понимаешь? Достаточно искренне поверить, что можешь ходить по воде — и будешь. И так во всем. Я верил, что на воле у меня все будет в елочку. Так и вышло…

— Для меня это слишком сложно. — Лена закурила из моей пачки. — Будто и не было тринадцати долгих лет… Такой же выдумщик и фантазер…

— Дьявольщина! Фантазия здесь не при чем! Смотри, если заменить в Евангелии от Иоанна «слово» на «вера», то все станет ясно: «В начале была Вера и Вера была у Бога и Вера была Бог». Улавливаешь?

— Не очень…

— Ну и ладно. Масло в твоем чайнике явно давно пригорело — очевидное не просекаешь. Завяжем. Лучше поведай, как из будущей актрисы ты превратилась в то, что имею счастье лицезреть?

— Какое уж там счастье! — горько вздохнула Лена, не поняв моего черного юмора. — В театральное дважды проваливалась. А с этим ускорением и реформами многих уволили с кондитерской фабрики. И я попала под сокращение, как малоквалифицированная работница. Что было делать? Ты за решеткой и не отвечал даже на письма… Ну и пошла нашей бабской проторенной дорожкой… Пробовала по ресторациям клиентов снимать, но отовсюду гнали, понятно — жесткая конкуренция при рыночных отношениях. Уже подумывала бросить это дело, да подвернулся один знакомый, тот, что главным свидетелем на твоем суде проходил. Чернявенький такой…

— Ворон?!

— Он не любит, когда его так называют. Для меня он Александр… Поставил дело на поток. Стали клиенты прямо на квартиру приходить с его подачи. Поначалу косяками шли, иногда не успевала даже под душ сбегать. Но привлекательность молодости быстро увяла… Как говорил горьковский Актер: «Мой органон отравлен алкоголем». А выпивка, сволочь, известно, как на внешности сказывается. Вышла в тираж. Сейчас хорошо, если два клиента за неделю.

— И много нагорает?

— Такса — двадцать штук в час. Да и из этих крох половину Александр забирает. Не сам — человек от него приходит. Александра-то прошлым летом изувечили, инвалидом сделали. Теперь уж сам-то не бегает…

— И много у него людей? Костяк группы знаешь?

— Без понятия. За капустой все разные приходят. Молодняк. Шпана районная. Думаю, группы и нет. По найму просто у него разные ребята калымят.

— Ладушки. Это сильно упрощает. А штат девочек большой?

— Целая записная книжка. Я там значусь как Леонора, сама видела. Зачем тебе?

— Для расширения кругозора. Я же только-только в мир вышел, хочу поскорее освоиться. Ну, ладно. В общем-то, мне пора, на минутку забегал. Бывай, Лена. Или, верней, Леонора?

— Если можно, для тебя я хотела бы остаться Леной, — она нерешительно поднялась с софы и быстро спрятала руки за спину, явно опасаясь, что те выдадут ее состояние, потянутся ко мне.

— Хорошо, Лена. Счастливо. Рад был повидаться. — Я встал и сверху вниз посмотрел на застывшую женскую фигуру, почему-то показавшуюся в этот момент хрупкой и беззащитной.

Шагнул к двери.

— Женик… Может, останешься?..

В ее голосе была такая боль и полная безнадежность, что я невольно остановился и повернулся к ней.

Лена стояла вполоборота к окну, и я вдруг увидел отразившийся в ее наполненных слезами глазах луч заходящего за крыши домов солнца…

Что тут скажешь?.. Я остался.

Утром проснулся поздно. Ночь была бурной. Лена удивила меня неутолимой страстностью и неистово-нежными ласками, о наличии которых в ней я и не подозревал. Хотя, должен признать, что, может, это и не страсть вовсе, а просто многолетний профессиональный опыт.

Завтракали по-семейному на кухне и со стороны выглядели, наверно, добропорядочной любящей парой. Бандит и проститутка… Вполне подходящая друг другу парочка.

Впрочем, сарказм в данной ситуации показался мне неуместным, и я выкинул крамольные мысли из головы. Этому способствовал замечательный омлет с мелко нарезанной ветчиной и необычно вкусный натуральный кофе.

Ленка почти не ела, а, подперев ладошками голову, неотрывно смотрела на меня радостно искрящимся нежным взглядом.

Мне даже стало неловко. Я-то знал, что ответить ей тем же никогда не смогу. Есть такой недостаток — честен с женщинами до неприличия.

— А профессию ты не хочешь поменять? — спросил я, стараясь не встречаться с ней глазами. — Сейчас ведь такие возможности… «Комок» могла бы, например, открыть, торговлишкой какой-никакой заняться.

— Да я хоть к черту в зубы готова, только бы от Александра отвязаться. Но ты знаешь, сколько киоск стоит? Больше миллиона! Мне столько никогда не скопить. Да и товар на какие шиши закупать?

Я неторопливо допил кофе и закурил, наслаждаясь первой утренней сигаретой.

Лена, должно быть, почувствовав, что разговор мною начат неспроста, напряженно ждала продолжения.

— Спасибо. Завтрак просто замечательный. А что касается начального капитала… Если дело только за этим, то я, пожалуй, могу помочь.

Мы вернулись в гостиную и я, как фокусник из цилиндра, вынул из куртки, висящей на спинке кресла, две пачки десятитысячных купюр.

— Два лимона. На обзаведение хватит, — положил деньги на порножурналы, прикрыв ими вызывающую позу красотки на обложке. Довольно-таки символично получилось.

— Женя… Не знаю даже, что и сказать.

— Ничего не нужно. Как говорил кто-то из корифеев: «Мысль высказанная — ложь». Так что обойдемся без слов. Мы же друзья, а значит, должны поддерживать друг друга. Верно?

Лена, как-то смущенно улыбнувшись, кивнула и недвусмысленно посмотрела на софу.

— Нет. — Я решительно встал с кресла. — Это будет смахивать даже не на благодарность, а на плату. Не опошляй мой чистый порыв благотворительности. Рву когти, загляну через несколько дней узнать, как продвигается твоя перековка. Ладушки? Поцелуй на дорожку.

На улице меня охватило сомнение — правильно ли поступил, из филантропии урезав «общак» на два лимона? Впрочем, это как посмотреть. Если придется отчитываться, то бабки можно списать за счет полученной информации о Вороне. В настоящий момент он мой главный враг, а следовательно, враг и моей группы. В ближайшее время с ним необходимо разобраться, и любые траты на сведения о нем оправданы.

Успокоившись на сей счет, я бодро зашагал к трамвайной остановке. На такси пусть зажравшиеся плебеи, «новые русские», раскатывают, а я человек нормальный, для меня общественный транспорт не западло.

Барометр настроения показывал на «солнечно», несмотря на мерзопакостную сырость уральской осени. Все-таки чертовски приятно совершать добрые дела.

Где-то на небесных весах наверняка прибавилась гирька в мою пользу.




Привет с того света


На следующий день заглянул по привычке на Главпочтамт. Дело в том, что со многими кентами, освободившимися раньше меня, поддерживал связь через письма «до востребования». Удобно во всех отношениях.

Очереди к знакомому окошечку не было, и через минуту я держал в руках конверт на мое имя, написанный известной мне рукой.

Сначала не врубился, но дважды прочитав подпись — Леонид Исакович Фельдман, сунул письмо в карман и, стараясь идти неторопливо, вышел на проспект. Дойдя до исторического сквера, убедился, что слежки за мной нет.

Присел на покрытую изморозью скамейку и вскрыл конверт. Внутри оказался тетрадный листок, исписанный ровным твердым почерком.






Привет, Монах!

Если не ошибся на твой счет, то сегодня мои похороны. Приглашаю.

Я сразу понял, что ты именно тот, кто мне нужен. Дело в том, что решение уйти из жизни принял давно, да все случая подходящего не представлялось. Самому наложить на себя руки — грех, а честнее — силы духа не хватает.

Ты, конечно, в курсе, что в лагере я увлекался «голубыми» мальчиками. Считал — баловство со скуки и озверения, ан нет — и на воле меня на них потянуло. Жена мирилась с тем, что у нас интим не клеится, думала лагерь меня импотентом сделал. Но, на грех, спалила меня однажды с гей-мальчиком. Не скандалила, просто уехала к своей матери, даже шмотки, что ей дарил, не забрала. Ушла с концом.

После этого у меня и с мальчиками уже ничего не выходит. Стал искать удовольствия в наркоте. Но скоро понял, что опий не выход — или крыша поедет, или сдохну бродягой в канаве. Это пошло и унизительно. Тогда и подписал себе приговор. Очень кстати и ты тут нарисовался со своим товаром.

Прости, но о твоей милой манере убирать подельников наслышан еще с зоны.

Надеюсь, дельце ты провернул грамотно и я не слишком мучился. Уверен — под несчастный случай сработал.

Впрочем, наплевать, вечером застрахуюсь — приму лауданум. Он избавит и от страха, и от боли.

Жму руку, спи спокойно,

Леонид

PS. Моя доля от сделки будет в автоматической камере ж/д вок. под номером шестьдесят шесть. Шифр — мой срок и статья. Дарю — не жалко.

Л.





Первым делом свернул письмо в трубочку и запалил зажигалкой. Только тогда, когда бумажка превратилась в стайку пепельных хлопьев, улетевших в неизвестность с порывом ветра, я поднялся, ощутив, как основательно заморозился на обледенелой скамье.

Прислонившись к чугунной ограде, чем-то напоминавшей кладбищенскую, полюбовался на бурный поток Исети, делившей сквер на две половинки.

Да, Леонид, даже не подозревал, что ты такого мнения обо мне. Но ты ошибался! Кончать тебя и в мыслях не держал. А «в Сочи» отправили только из-за наркоты… Хотя, какая сейчас разница. Продуманный ты все же еврей, и пускай фишки выпали на другой номер, но сумма получилась твоя…

Ну, лады, — я решительно встряхнул головой. — Пусть земля будет пухом. За нежданное наследство, ясно, весьма благодарен. Но на похороны не приду — суеверен. Бывай, Леня, до встречи на той стороне Луны!

Поймав такси, поехал на свидание с памятником Сталевару и Воину, что на железнодорожном вокзале.

Уже направившись к автоматическим камерам хранения, неожиданно нарвался на остановившую меня мысль: а что если Леня не так прост? И вместо ожидаемых бабок меня поджидает рука с того света в виде пластиковой бомбы?..

Лучше перестраховаться. Пусть груз из камеры возьмет какой-нибудь нищий бродяга, которому терять нечего…

Я вышел из здания вокзала и уверенно пошел налево к известной забегаловке, где почти круглосуточно терся самый разнородный, но отчаянный люд — от бродяг и шпаны до профессиональных карманников и залетных громил. Широкое поле деятельности для оперов и стукачей. Посему никто из «деловых» сюда носа не покажет.

Взяв кружку «жигулевского», как оказалось, разбавленного водой из-под крана, обосновался за мраморным столом, сразу натолкнувшим на неприятную ассоциацию.

Из посетителей внимание мое привлек хмурый старик с беззубым ртом, безуспешно пытавшийся разжевать вчерашний бутерброд с сыром.

Я, подхватив кружку, перешел за его стол.

— На, батя, запей пивком, оно лучше сладится.

Старикан недоверчиво оглядел меня и, не сказав ни слова, зацепил мою кружку прокуренным пальцем и опрокинул ее содержимое в рот. Я увидел на его шее застарелый глубокий шрам. Всмотревшись в поблекшие серо-голубые глаза, вспомнил знакомого представителя «спецконтингента».

— Петрович? Церковник?! Каким ветром? Давно откинулся?

— Привет… э-э, Кардинал, — прошамкал Петрович, ничуть не удивившись. — Второй месяц гуляю.

— Склероз у тебя. Монах я, а не Кардинал! В КПЗ встречались.

— Угу. Помню, кликуха твоя с моей схожа. Монах — в натуре! — Старик заулыбался, очень довольный своей памятью.

— Чем промышляешь?

— Да на что я годен под семьдесят годков! — снова нахмурился Петрович. — Сил хватает только пьяных шмонать. И до чего, поражаюсь, в людишках инстинкт собственника переразвит! Лезешь в карман пьянчуге, а он, сучара, тут же просыпается! Так что бедствую, брат. Раскидываю, не возвернуться ли обратно в зону… Там хоть похоронят боле-мене прилично. А то вон в центральном парке откинул копыта ханурик какой-то, так четыре дня протухал, пока труповозка соизволила подобрать. Не вру, сам ходил смотреть.

— Крыша-то есть?

— Какое там! Всю жизнь бобылем бесквартирным. А щас в теплотрассе кантуюсь. В парке уже не климат.

— Могу дать подзаработать.

— Сколько?

— Десять штук.

— Подписываюсь. Что надо делать?

— Пустяк. Сходи в автокамеру хранения и принеси из шестьдесят шестого сейфа пакет или кейс. Шифр — пятнадцать девяносто три. Запомнил?

— Обижаешь, Монах! За червонец я таблицу умножения по новой выучу.

— Ладушки. Тогда двигай, а я недалеко буду.

В зале камер хранения встал за колонну — предосторожность не лишняя, если все же взрыв будет.

— А я тебя потерял, — вынырнул у меня из-за спины Петрович. — За этим посылал, что ли?

В руках он держал обычный, неопасный с виду, заклеенный конверт из плотной коричневой бумаги.

— Тут написано чегой-то, — Петрович приблизил конверт к глазам. — А глянь, верно, тебе: «Монах, пусть благодаря этому сувениру твоя дистанция до стенки хоть на децал удлинится». Подпись отсутствует.

Я взял конверт. Нет, для бомбы он явно легковат. На ощупь в нем было несколько записных книжек или денежных пачек. Я уже почти поверил в последнее. В конце концов, не все же евреи Иуды и Каины.

Надорвал. В конверте оказались две пачки стодолларовых ассигнаций. С этого дня я согласен — евреи Богом избранный народ, в натуре. И как только позволил себе сомневаться в искренности Леонида, подозревать в коварстве! Все-таки часто предубеждены и несправедливы на Руси к представителям иудейского племени.

Петровича поселил в гостинице «Свердловск», снабдил на первое время деньгами, велев не лезть в криминал, не запиваться и на днях ждать от меня известий.

Позвонил Могильщику и назначил сбор группы на девять вечера у него на квартире.

Киса и Цыпа уже сидели в гостиной за столом, уставленным разнокалиберными бутылками в обществе тарелок с различными консервами, извлеченными из заграничных банок и баночек. Но к еде никто не притрагивался, должно быть, ждали меня. Что ж, в таком случае дисциплина в нашей банде стоит на весьма похвальном уровне.

— Монах! Я по тебе скучал! — вскочил Киса, разливая по рюмкам коньяк. — Для нового дела вызвал?

— Не угадал. Значительно круче — собрал сходняк для дележа незаработанного вами куша. — Я эффектным жестом выдернул из куртки две пачки баксов и хрястнул ими об стол, чуть не опрокинув тарелку с икрой.

Ребята оторопели, а зевающий Могильщик, появившийся из кухни с сифоном, так вообще позабыл пасть закрыть.

— Двадцать штук зелененькими. Половина сразу изымается в мою пользу, так как их добыл я. Половина из остатка идет в нашу общаковскую кассу. — Я взял одну пачку, присоединил к ней половину второй и спрятал их обратно в карман. — Вам досталось по тысяче шестьсот шестьдесят шесть долларов. Довольны? Не слышу аплодисментов!

— Ну, ты зажигаешь, Монах! — искренне восхитился Киса. — Кстати, как твое имя-отчество?

— Евгений Михалыч.

— Я как увидел тебя, враз просек, что с тобой, Евгений Михалыч, дело у нас пойдет. И как в воду глядел!

— Мне нравится энтузиазм, но давайте выпьем и обсудим план действий. Освободите стол от мусора.

Могильщик, недолго думая, спрятал свою долю зеленых в комод, а Киса с Цыпой в одинаковые бумажники из тисненой кожи.

Утолив голод и жажду, мы закурили из нового кисиного приобретения — серебряного портсигара с двуглавым орлом на массивной крышке.

— Киса, ты пижон, — констатировал я, раскурив «косяк». — Догадываюсь, что весь навар от дела ушел у тебя на «травку».

Киса нахмурился и тут же рассмеялся.

— В точку, Михалыч. Но обрати внимание на качество! Это ж не третьесортная солома, а натуральная пыльца. Двенадцать штук за грамм. И то по блату. Есть у меня узбек знакомый. Умудряется привозить, несмотря на сплошные кордоны на железке.

— Возьми килограмм для «общака». Пригодится. Чем черт не шутит — может, сами наркодельцами заделаемся. В любом случае, это неплохое помещение капитала. — Я отсчитал четыре тысячи долларов и выдал их Кисе. — Когда будет товар?

— Завтра, — не задумываясь, ответил тот и вернул мне четыре сотни. — За оптовую сделку положена скидка. Я не кусочник, Евген.

— Похвально. Переходим к идее трансформации группы в иное качество. Нам необходимо легализоваться. Станем владельцами какого-нибудь заведения попроще, вроде пивной, где меня выцепил Могильщик. Кстати, мысль плодотворная. Цыпа с Кисой, завтра нарисуйтесь там под видом рэкетиров и обложите хозяина невозможно диким налогом, к примеру — пятьдесят процентов от прибыли. Это морально подготовит его к продаже заведения. А если все-таки упрется, то найдем что-то другое или будем беседовать уже с его наследниками…

— На кой хрен нам бодяга эта?! — насупился Киса. — Похмелять всяких ханыг… Я за стойкой стоять не буду. В натуре!

— Никто и не требует. Найдем деваху без комплексов, она там будет смотреться получше, чем твоя морда. Ты вполне потянешь на должность вышибалы. Цыпа, естественно, шофер, а Могильщик пройдет экспедитором.

— А у тебя какая будет должность? — подозрительно поинтересовался Киса.

— Мне она вовсе не нужна, — щедро-благодушно заявил я. — С меня хватит сознания, что стал капиталистом — владельцем питейной «точки».

— Прости, Монах, но мне все это не нравится! — Киса напрягся, ожидая моей реакции на саботаж.

Но он зря волновался. Стучать по столу пистолетом не в моих привычках. Я пошел дипломатическим путем.

— Ты просто не подумал. Разжевываю для непонятливых: во-первых, группа станет мобильной и стойкой, во-вторых, у нас будет отличная ширма, и ни у кого не возникнет праздный вопрос, что связывает четверых уголовников и почему они неразлучны. А эти два условия нам необходимы, коли мы всерьез собираемся контролировать местных проституток.

— Как так? — распахнулись глаза-озера Кисы.

— Предельно просто. Мы скоро наследуем бизнес Ворона и доходы от его девочек.

— Чего ж ты сразу не пояснил? — виновато захлопал ресницами недавний саботажник. — Тогда я согласен, мы должны держаться вместе, страховать друг друга.

— Вот и ладушки. Ни у кого возражений больше нет? В таком случае давайте прикинем, как подобраться к Ворону. Могильщик, ты, конечно, знаешь его координаты, охрану и другие важные детали. Поделись с братвой.

— Кое-что знаю. Постоянной охраны у него нет. Прихлебателей много, но шелупень. Настоящий боевик один — Жора Интеллигент. Я был с ним в деле — грамотный и отчаянный мужик. Две или три ходки в багаже. Все по тяжким статьям. Его адрес имеется. Интеллигент правая рука Ворона, доверенное лицо. Не знаешь его?

— Встречались в Ивдельлаге…

— Какие двери у Ворона и какой этаж? — вмешался Цыпа.

— Четвертый, а двери двойные. Первая — стальная.

— Можно снайпера напротив окошек посадить, — предложил Цыпа. — У меня брательник охотой увлекается, имеет карабин с оптикой…

— Не покатит, — не раздумывая, отверг я. — Нужно не просто убрать Ворона, а и завладеть его записной книжкой. В ней его капитал — наше наследство.

— За двумя зайцами погонишься… — кислым голосом высказал плебейское сомнение Могильщик.

— А я максималист, — усмехнулся я. — Ладно, давай сюда адреса Ворона и Жоры. Дальше буду думать сам.

Могильщик черкнул нужные мне координаты и драгоценный листок исчез в моем бумажнике.

Ребята явно начинали скучать. Мне попалась на глаза «Ярмарка», газета, всегда пестрящая зазывной рекламой «массажных» эротических салонов.

— Киса, полистай газетенку. От твоей травки «приход» скоро, и девочки будут в самый кайф. Выбери бордель на свой вкус.

— Меня исключите. Я в эти игры сегодня не игрок, — заявил Могильщик. — Пойду спать на кухню. Приятных ощущений!

— Вот «Гейша», два телефона указаны. По ходу, солидная фирма. — Киса оживленно засверкал глазами. — Звонить?

— Валяй. Хотя, дай-ка сам попробую.

Трубку подняли сразу, как закончил набирать номер.

— «Гейша» слушает… — раздался мелодичный игриво-веселый женский голосок.

Конечно, диспетчером может оказаться и мымра не первой молодости, но голос должен быть на высшем профессиональном уровне.

— Заказ на трех девушек до двадцати лет. Можете устроить? Ладушки. Ваши расценки нас не волнуют. Главное — чтобы товар был качественный. Диктую адрес…

Через полчаса требовательно затренькал входной электроколокольчик.

С той стороны, прислонившись к косяку, стоял крепко сбитый мужик в кожаном плаще.

— Девочки прибыли, ждут в машине. Берете на час или больше? — осведомился он, не меняя позы.

— Думаю, часа на два, — я окинул взглядом лестничную площадку. — А почему они в машине?

— Все своим чередом. Скачала расплатитесь — с вас двести семьдесят тысяч.

— Это называется покупать кота в мешке! — Я хотел возмутиться, но тут подошел Киса.

— Все путем, Михалыч. У них так принято. А если старых уродин подбанчат, мы ж их публичный домишко на уши поставим!

Мужик по-звериному раздул ноздри, хотел огрызнуться, но, видно, оценив по достоинству борцовскую комплекцию Кисы, благоразумно воздержался.

Я сунул ему в лапу стодолларовую купюру, и он тут же растворился.

Пусть «Гейша» продолжает коптить небо. Разносить по кирпичику не станем, — великодушно решил я, рассмотрев «товар».

Все три путаны были молодо-свежи и сексапильны. Мне приглянулась рыжевласая хохотушка Ксюша с умопомрачительно аппетитной попкой, туго обтянутой лилово-розовыми брюками.

Без ложной скромности хочу заметить, что и я произвел на нее неизгладимое впечатление, так как, прощаясь, она дала мне свой домашний телефон, прозрачно намекнув, что готова встречаться со мной даже без денежного стимула…




Жора Интеллигент


Я сидел в гостиной у Жоры, чинно попивая кофе и с любопытством разглядывая высокие книжные шкафы мореного дуба, занимавшие три стены комнаты. Преобладали собрания сочинений, причем в основном весьма солидные авторы: Бальзак, Диккенс, Голсуорси, Золя…

— Около двух тысяч томов, — сказал Интеллигент, поймав направление моего взгляда. — Но я так и не вкурил, чего тебе от меня надо? И где адрес надыбал?

— Ты что, не рад старому солагернику?

— Да рад я, рад! Если нужда, помогу… чем смогу. В делах, правда, сейчас застой…

— Зря не переживай, Жора. Денег просить не собираюсь — сам в силах отстегнуть, коли у тебя застой.

Интеллигент облегченно вздохнул и откинулся в кожаном кресле.

— Благодарю, брат, но особой нужды нет. Кручусь помаленьку.

— Навестил тебя, чтобы помог разобраться в нынешней обстановке. А то суну сдуру храповик не туда, отшибут же в момент.

— Понятно… Чем хочешь заняться?

— Полмесяца всего гуляю. Не решил еще. Подскажи, как бродяга бродяге.

— Сложновато. В «кожаные затылки» ты, ясно, не пойдешь?

— В боевики-телохранители? Нет. Не для того я срок мотал.

— Раньше, кажется, ты по мокрому ходил? Что, если «по контракту»? Для начала.

— Наемником-киллером? И прилично башляют?

— Два лимона за человечка. Впрочем, как профи, тебе и круче могут отстегнуть. «Волыну» бесплатно получишь. Хочешь Калашников?

— Громоздко чересчур. Я уважаю компактные вещи. Не откажусь от «Астры» или УЗИ.

— Губа не дура. Но УЗИ в четыре раза дороже. Покупай сам, Монах. Могу свести с людишками.

— Пока без надобности. — Я распахнул куртку, засветив рифленую рукоятку пистолета. — Подкован на первое время. Думаю взять под контроль кабак или гостиницу. В смысле — проституток доить. Поддерживаешь идею?

— Тебе по плечу. Но конкуренция… Сейчас ведь вся молодежь, вся шушера, зоны не нюхавшая, в рэкет поперлась. А какой именно кабак?

— Меня «Большой Урал» привлекает. Говорят, валютные «бабочки» в основном там обретаются.

— Ну что ж, — Жора явно повеселел. — Солидное заведение. Попробуй, Монах… Кстати, там Хромой зажигает. Помнишь козла старого? Сразу загоняй его в стойло, какой он, к черту, тебе конкурент…

Мы еще немного поболтали, Интеллигент предложил вспрыснуть встречу, но я, сославшись на дела, стал прощаться.

— Заходи в любое время, — пожимая мне руку, сказал Жора. — Держи в курсе событий. Две головы в оконцовке всегда лучше одной.

— Не всегда, Жорик! — усмехнулся я. — Вон у Змея Горыныча сколько их было, а Иван-дурак их все посшибал…

Я хлопнул по плечу Интеллигента, напряженно старавшегося отыскать истинный смысл моих слов.

— Не гони, братишка! Я не Змей, а ты, очень надеюсь, не дурак… До скорого!

Выйдя из подъезда, сея в поджидавший «Жигуль». Цыпа тронул машину с места.

— Встреча прошла в теплой дружеской обстановке? — не сдержал любопытства Киса.

— Само собой. Интеллигент как истинный друг сразу указал мне кратчайший путь на кладбище. Решил с ходу столкнуть лбами с Хромым. Наверно, чтоб и мне позвоночник молотком промассажировали… Падла! А у вас как дела? Что с нашей пивнушкой?

— Все тип-топ, Михалыч. Мы с Цыпой хозяину такую жуть привили, что, мыслю, он будет прям счастлив избавиться от забегаловки.

— Лады. Катим к нему. Надо ковать железо, пока не остыло.

Как и в прошлый раз, в полуподвальном заведении клиентов было не густо. Мальчиков оставил в машине, заботясь о нервной системе хозяина, который сидел за стойкой и с унылым видом читал «Вечерний Екатеринбург». Газета была развернута на криминальной рубрике «Тревожная хроника».

Заказав пару кружек «Жигулевского», за столик я не пошел, а взгромоздился на один из высоких табуретов у стойки.

— Как идет торговля, земляк? — невинно поинтересовался я. — Почему народу мало? Ведь центр города, можно сказать.

— А в чем дело? — насторожился боров, забегав маленькими недоверчивыми глазками под низким скошенным лбом.

— Да вот собираюсь тоже бар открыть. Народ наш выпить не дурак — бизнес обещает быть сверхрентабельным. Помещение подыскиваю. В этом районе арендная плата какая?

— Двадцать тысяч за метр ежемесячно.

— По-божески, мне кажется.

— Еще бы! Дешевле щас трудно найти. Разве в трущобах окраинных. Зато там и бандиты на каждом шагу. Рэкет проклятый!

— А здесь как, не донимает шпана?

— Нет, — хозяин помрачнел и, насупившись, опять уткнулся в газету.

Я тоже замолк, чтобы излишней настойчивостью не выдать свою заинтересованность. Неторопливо покончив с пивом, поднялся с табурета.

— У меня к вам деловое предложение. Если услышите, что в этом районе сдается подходящее помещение, позвоните мне. — Я вырвал из блокнота листок и черкнул телефон Могильщика. — Если за пару дней отыщете требуемое, считайте, что заработали сотню баксов, освободив меня от обивания порогов. Времени вечно катастрофически не хватает. Желаю удачи!

На прощанье я широко доброжелательно улыбнулся хозяину, обнажив свою золотозубую пасть и тем почему-то испугав этого идиота.

Остаток дня посвятил благотворительности. На пару минут заехал к Лене, узнать, как ее дела. Если честно, то очень боялся застать ее пьяной или в обществе клиента, но опасения оказались совершенно напрасными. У нее все было в елочку.

— Завтра приступаю к новой работе, — радостно сообщила Лена, как девчонка кружась по комнате. — Около железнодорожного вокзала, наискосок от гостиницы, где подземный переход, киоск очень выгодно купила. Прямо с товаром. Бывший владелец — немец — визу на выезд в Германию получил. Продал, не торгуясь. Повезло первый раз в жизни! Это ты мне удачу принес!

— Ерунда. Я не Санта Клаус, а Монах.

— В том и соль, — рассмеялась начинающая коммерсанта. — Ты милый Женик, а это больше, чем Санта Клаус и Монах вместе взятые.

— Не вгоняй меня в краску, — я по-братски чмокнул Лену в щечку. — Завтра загляну на вокзал с ребятами. Посвечусь перед твоими коллегами-лотошниками. Пусть знают, что ты под прикрытием. Надеюсь, их сарафанное радио отведет от тебя местный рэкет. А если все же рискнут подкатить — скажешь мне, я с ними быстро разберусь. От Ворона никаких известий?

Лена явно погрустнела.

— Дважды уже от него приходили. Денег требуют, угрожают расправой.

— Козлы! А ты что?

— Я их послала…

— Правильно сделала. Не переживай, очень скоро вся компашка Ворона разбежится кто куда. И тебя беспокоить будет просто некому. У них появятся проблемы поважней — как сохранить свои шкуры непродырявленными…

После Лены заехал с мальчиками к Церковнику. Он тоже был как стеклышко. Не наступила ли эра всеобщей трезвости, пока я занимался суетой сует? Чтобы проверить эту мысль, заказал бутылку коньяка в номер. К моему тайному разочарованию, Петрович от выпивки и не думал отказываться.

— Познакомьтесь, ребята. Это — Петрович, администратор нашего будущего бара.

Киса недовольно скривился.

— Этот божий одуванчик?!

— Внешность обманчива. У Церковника шесть ходок. Последняя за разбой, — я усмехнулся, наблюдая, как вытянулись лица моих подручных.

— Тогда беру слова обратно, — Киса заглотил свою порцию алкоголя и, видно, за неимением корочки хлеба, понюхал свой мощный кулак. — Просекаю. Петрович — подставное лицо, как Фунт у Остапа Бендера?

— Вроде того. И как тебе «Золотой теленок»?

— Лафа! Лучше чуйской травки настроение подкидывает. В зоне раз пять перечитывал. Обхохатывался, как дурак.

— Молодец! Ты растешь в моих глазах.

— А я тоже «Теленка» читал! — Цыпа, явно ревнуя к популярности Кисы, капризно надул губы.

Мы встретились с ним глазами и, поняв всю нелепость ситуации, расхохотались. Киса, не удосужившись выяснением причины веселья, с готовностью присоединился к нам солидарно-громоподобными раскатами.

Один Петрович остался не при делах, удивленно помаргивая и глядя на нас, как на беглецов из дурдома.

— Что, Петрович, согласен стать командиром забегаловки? — немного успокоившись, спросил я. — Будешь сидеть на двух окладах — управляющего и ночного сторожа. Там и жить можешь.

— Подписываюсь, — важно кивнул старикан. — Когда приступать? За номер-то только до конца недели уплачено.

— Думаю, через день-два пасьянс сложится. — Я повернулся к Кисе. — Чтобы ускорить мыслительный процесс хозяина бара, мальчики, децал порезвитесь в заведении. Но без телесных повреждений, просто меблировку обновите.

— Сварганим в лучшем виде! — расплылся в широкой улыбке-оскале Киса, явно предвкушая приятное развлечение.

Обнадеженный скорым изменением своей судьбы, Петрович будто даже помолодел и, провожая нас, долго благодарно жал каждому руку.

Следующий день выдался хлопотным и суетливым. Как я и рассчитывал, бармен после визита ребят стал соображать в нужном направлении и попросил по телефону о встрече.

Войдя в бар, я сразу заметил следы недавнего погрома. Многих стульев, должно быть, изломанных до полной негодности, в зале не хватало, на полированной поверхности стойки остались безобразные царапины и трещины от ударов, а настенный плакат «Делу время, потехе — час» поменял цвет на грязно-желтый от разбившейся на нем кружки с пивом. Пулевых отметин нигде не было. Это хорошо, — значит мальчики все-таки знают чувство меры.

— Нашли для меня помещение? — с невинным видом спросил я, взяв пару кружек пива и одну из них дружески придвигая хозяину.

Сначала отчего-то поколебавшись, бармен все же принял презент.

— Есть вариант получше, — опустошив кружку, сообщил он, уставившись хитрыми глазками мне в переносицу. — К чему вам, господин хороший, конкурент в моем лице? Покупайте это заведение, и вся недолга. Сын давно в Челябинск к себе зовет. И я, наконец, решился. Дорого не запрошу…

Верный своему принципу брать быка за рога, я тут же предложил хозяину десять миллионов за переоформление бара на мое имя. В конце концов сошлись на тринадцати.

Бюрократическая волокита у юристов и в мэрии заняла весь день и то только потому, что мне известен их заветный пароль: «Не подмажешь — не поедешь».

Став полноправным владельцем заведения, приступа восторга почему-то не испытал, а, наоборот, расстроился, так как запоздало вспомнил, что обещал Лене навестить ее вокзальный «комок».

По складу характера из двух пословиц «Точность — вежливость королей» и «Обещанного три года ждут» мне ближе первая. Но уже наступил промозглый осенний вечер, ехать было бессмысленно — киоск, наверняка, прекратил функционировать.

Посему, прихватив мальчиков, направился не на железку, а в ближайший приличный ресторан «У Миши», радовавший глаз «новых русских» пошловатой помпезностью в виде двух декоративных колонн у входа. Правда, кухня оказалась на высоте, а цены вполне приемлемыми.

На другой день всей группой прибыли на вокзал. Оставив машину на стоянке у гостиницы, занялись розыском Лениной коммерческой точки.

Она оказалась в полусотне шагов от черного зева подземного перехода среди десятка таких же металлических близнецов. В крохотное окошко мне немного смущенно, но явно радостно улыбалась Лена.

— Натуральный бункер! — похвалил я, для верности подергав массивные решетки, надежно закрывавшие стеклянную мини-витрину.

— Мой Стечкин прошьет его насквозь, — заметил Цыпа, измерив пальцем толщину перегородки.

— Надеюсь, местной шпане подобная артиллерия не по карману. — Я подмигнул Лене. — Сударыня, проявите милосердие и впустите честных гангстеров погреться.

Еле втиснулись в коробку киоска, габаритами напомнившую мне «стакан» — тюремный пенал, где «спецконтингент», стоя, ожидает вызова на допрос. За неимением стульев расселись на тарных ящиках с водкой.

Лена гостеприимно распечатала литровую емкость «Смирновской». Пили, как бродяги, без церемоний — из горлышка, пустив бутылку по кругу.

— Как торговлишка идет? Не худо, вижу? — поинтересовался у Лены, успевавшей и с нами общаться, и отпускать товар покупателям.

— Место бойкое, — немного замялась Лена. — Думаю, месяца за два долг смогу тебе вернуть. Даже с процентами.

— Да я совсем не к тому! — возмущение мое было искренним. — Деньги не к спеху. Отдашь, когда в силах будешь. Скажем — через полгода. И никаких процентов!

— За полгода всякое может случиться! — Лена как-то странно взглянула мне в глаза, передернув плечами. — Вчера от Александра два гаврика приходили. Сюда. Потребовали десять процентов от выручки. В толк не возьму — как узнали?!

— Это просто. Либо следили, либо случайно засекли — третьего не дано. И что ты?

— Я ведь тебя ждала, сказала, что вечером отвечу. А когда поняла, что не придешь, подрядила за пятьдесят тысяч ребят каких-то, и они отметелили вымогателей. Те еле ноги унесли.

— Рискованное мероприятие… Надо было согласиться для вида и ждать нас. — Я озабоченно задумался. — Ладно. Черт с ними. Сегодня-завтра мы с Вороном разберемся… А ты возвращайся-ка лучше домой и сделай себе каникулы на несколько дней. Дверь никому не открывай.

— Вот еще! И не подумаю! — Лицо Лены раскраснелось то ли от водки, то ли от волнения. — Ничего Александр мне сделать не посмеет. Десять лет на него горбатилась — хватит, ни рубля больше с меня ему не отломится!

— Ну, ну, малышка! Не пори горячку. Лучше перестраховаться. — Я встал с импровизированного стула. — У нас дельце в гостинице, а ты пока успокойся и запирай лавочку. Через пяток минут встретимся на автостоянке. Подбросим тебя до дома.

Петровича искать не понадобилось — он дисциплинированно сидел в номере и смотрел телевизор.

Я бросил ему на колени связку ключей.

— Записывай адрес своих владений… Ремонт кой-какой учини, вывеску закажи, обнови мебель. Сам прикинь, что нужно. Бочки будут с пивзавода завозить — складируй в подсобке. Все усек?

— Что на вывеске изобразить? — по-деловому стал уточнять Петрович. — И капуста потребуется.

— Само собой. — Я выдал старику пачку денег. — Надеюсь, за недельку управишься, а то пиво закиснет, не дай Бог. Название пусть будет «Только для двоечников». Люблю потаенный смысл — мы же все прошли Екатеринбургский лагерь номер два… Нет возражений?

Мальчики не возражали.

На автостоянке Лены не оказалось. Оставив ребят в машине, направился к киоскам, проклиная ее детско-глупое упрямство.

На окошке висела табличка «закрыто», но оно почему-то было распахнуто. Сунув в него голову, собрался высказать резкую нотацию, но слова буквально застряли в горле. Лена сидела напротив, косо привалившись к стенке и глядя на меня удивленными невидящими глазами. В середине лба зияло пулевое отверстие, сочившееся черными сгустками крови.

Я осмотрелся, непроизвольно нащупывая под курткой пистолет. Ничего подозрительного. Только какой-то мужик торопливо спускался в подземный переход. Что-то в его фигуре показалось мне знакомым.

Вывел меня из оцепенения Киса, мягко обхвативший за плечи и почти насильно увлекший к автостоянке.

— Рвем когти, Михалыч! Свидетелями проходить нам резона нет.

«Жигуль» резко рванул от вокзала, словно от погони.

— Легче, Цыпа! — прикрикнул Киса. — Не привлекай внимания!

Автомобиль сбавил ход и влился в транспортный поток.

— Да, плакали, Монах, твои денежки, — неверно истолковал мое молчание Цыпа. — Куда держим курс? Бензина мало.

— Давай на ближайшую заправку, а затем к Интеллигенту. Пора его перевербовывать — хватит Ворону небо коптить!

Жора открыл дверь только после третьего звонка. На нем был шелковый стеганый халат к домашние тапочки. И то и другое бордового цвета.

— Ты не один? — Интеллигент окинул взглядом нашу четверку, задержавшись на Могильщике.

— Откровенный разговор предстоит. Не удивляйся, что Могильщик с нами. Я его распропагандировал и, как умный человек, сейчас он работает на меня.

Мы прошли в комнату и расселись за круглым столом, на котором стояла глубокая фаянсовая тарелка. В ней лежали широкий столовый нож и оплавленная свеча. На краях тарелки застыли ровные пластинки воска. Интеллигент сразу унес тарелку на кухню и вернулся оттуда с бутылкой яичного ликера и стопками.

— Раз базар серьезный, без поллитры не обойтись! — попытался он юморить, разливая жидкость в стопки. — Да и перебрал ночью, недавно только встал. Душа требует безотлагательного опохмела.

Я буквально впился глазами в его правую руку — тыльная сторона ладони выглядела, как только что ошпаренная.

— Говоришь, спал до самого нашего прихода? И на вокзале, ясно, не был? — Я поднял на Жору тяжелый взгляд, наливавшийся ненавистью.

— Непонятка какая-то! — Интеллигент попытался вскочить, но Киса с Цыпой, вмиг уяснив ситуацию, навалились ему на плечи, усадив обратно.

— Не врубаешься, значит? — Я вынул «братишку» и передернул затвор, загоняя патрон в ствол. — Объясню напоследок. Умный ты, но дурак, как говаривал один знакомый мент. Я в курсе, что такое парафиновый тест в судебно-медицинской экспертизе. Перед нашим визитом ты капал свечкой на лезвие ножа и наносил воск на руку, чтобы вывести пороховые пигменты, остающиеся после стрельбы. Ты явно здорово перестраховался… Хотя я бы тебя все одно вспомнил, так как видел спускающимся в переход.

— Из тебя мог выйти крутой следователь, — напряженно ухмыльнулся Жора, косясь на мой взведенный шпалер. — Был на железке, признаю. И что из того? Выполнял работу. Какие у тебя претензии вдруг вылупились?

— Лена моя давняя знакомая… — стараясь не нажать раньше времени на курок, ровным, каким-то чужим голосом сказал я.

— Мне это было не известно! — вспылил Жора, явно почуяв в моем тоне приговор. — Предъявлять не имеешь права! Скажите, мужики!..

— По закону — Интеллигент чист, — неохотно подтвердил Могильщик.

Киса с Цыпой сидели с отсутствующим видом, давая понять, что вмешиваться в дебаты не намерены.

— На воровской закон мне глубоко наплевать! — процедил я, чуть переместив ствол, чтобы и Могильщик оказался в секторе огня. — В наше время авторитетов нет, а которые есть — пашут на угро! Сейчас король один — беспредел, основанный на чисто личном интересе. И ко всему — ты правая рука Ворона, моего врага. Вывод напрашивается…

— Не гони лошадей! Ты же не все знаешь! На прошлой неделе Александр заплатил мне за твою жизнь, а я на дело не пошел!

— Но отправил на него Могильщика! — для ясности дополнил я, неожиданно поняв, как перетянуть Могильщика на свою сторону. — Кстати, Жора, во сколько Ворон оценил мою особу? Если начнешь луну крутить — стреляю.

— Четыре лимона отстегнул… Не вру, гадом буду!

— Ты и так гадина! — Лицо Могильщика прямо перекосилось благородным негодованием. — Сука! Ты ж мне всего два дал! Монах, позволь, я эту падлу сам сделаю!

— Это же не по закону, — не удержался я от издевки. — Ладно. Перейдем к сути. Что, Жора, можешь предложить, исходя из ситуации?..

— Жизнь Александра! — не задумываясь, выпалил Интеллигент, лихорадочно блестя глазами. — Поехали прямо сейчас, и я при вас его кончу.

— Каким образом попадем в квартиру?

— Легче простого. У меня ключи от обеих дверей. Сволочуга эта меня за шестерку держал — даже в лабаз за хавкой должен был ходить. Придушу, как котенка, он ведь беспомощен совсем.

— Понятно. Без интереса будешь работать, или как? Между прочим, много за Ленку отхватил?

— Обижаешь, Монах! Ясно — бесплатно сделаю. А за девку только два лимона Ворон дал. Да она больше и не стоила. Обыкновенная простит…

Договорить он не успел. Мой «братишка» кашлянул и пуля, выбив передние зубы, вошла в его затылок, навсегда заставив замолчать поганый язык.

— Цыпа, ты у нас завзятый мойщик посуды. Займись рюмками, а потом стол и стулья протри, — сказал я, пряча пистолет в наплечную кобуру. — Киса с Могилой — за шмон. Основное — ключи.

— Не такой уж он умник был, — сообщил Киса через некоторое время, держа раскрытый том словаря Даля. Книга была обезображена — середина вырезана, а в образовавшейся нише помещался «ТТ» с навинченным глушителем.

— Да, — согласился я, укоризненно покачав головой. — К тому же такое неуважение к классику. А еще Интеллигент…

Кроме интересующих нас ключей и оружия в разных тайниках были обнаружены «рыжие» николаевские червонцы в количестве тринадцати штук, шесть тысяч баксов и около четырнадцати «лимонов» деревянными. Золото, валюту и пистолет я изъял в пользу нашего фонда, а рубли тут же поделил между мальчиками. После чего лица их явно прояснились, и они, наконец, перестали обращать какое-либо внимание на торчащие из-под стола ноги в домашних тапочках цвета бордо.




Счастливого пути, Ворон


Чем мне нравятся многоквартирные девятиэтажки, так это тем, что соседям совершенно наплевать друг на друга, их всецело занимает только сугубо личная жизнь. Такая вот парадоксальная закономерность.

Поэтому мы поднялись на нужный нам четвертый этаж, не привлекая чреватого опасностью, праздного любопытства квартиросъемщиков.

Ключи подошли к замкам, и мы почти бесшумно проникли в трехкомнатное гнездо Ворона с высокими потолками, по-старинному украшенными лепниной.

Ворон был в кабинете один. Удобно расположившись в электрокаталке, он смотрел какой-то порнофильм, потягивая пиво прямо из банки. При виде нас резко сунул руку под сиденье, но Киса оказался проворнее и, подскочив, выбил у него точно такую же пушку, что была на вооружении у Интеллигента.

— Нехорошо встречаешь гостей, Сашок! — укоризненно заметил Киса, обыскивая Ворона на предмет наличия у того боевого дублера. Второго пистолета не оказалось, но зато на свет божий была извлечена пухлая записная книжка. Я сразу занялся ее тщательным изучением.

— Там ничего интересного, Монах-Индивид! — проскрипел Александр севшим голосом. — Мой любовный послужной список… Девочки, что отвечали мне взаимностью. Когда был здоров… Храню, как память.

— Не бей на жалость и не хитри, Шура! — Я захлопнул книжку и убрал в карман. — Здесь список проституток, обеспечивающих безбедное существование твоей кодле. Благодарим за щедрый подарок. Твое наследство попало в надежные руки. Можешь спокойно отправляться на отдых в Сочи…

— И билет для меня приготовил ты?! — Ворон натурально каркал, захлебываясь от бессильной ярости и начав очень смахивать на прототип своей клички.

Ребята, не дожидаясь команды, уже принялись за шмон.

— Выпей, расслабься, — предложил я, вспомнив, как Могильщик пытался скрасить мне последний день на этом свете.

Ворон минуту молча смотрел в мои глаза, а затем потянулся к бару. Выбрал он шестидесятиградусное шотландское виски. Закономерно — на его месте я напоследок избрал бы тот же напиток.

— Никак не можешь забыть мне свой срок? — оторвав влажные губы от бутылки, криво усмехнулся Ворон. — А ведь я знал, что так будет.

— И ошибался, должен тебя огорчить, — я выключил телевизор и сел на диван напротив каталки. — Разыскивать твою персону и в мыслях не держал. В Сочи отправишься за убийство Ленки.

Ворон снова жадно присосался к горлышку.

— Совсем не бережешь печень, — заметил я, с удивлением наблюдая, как стремительно убывает шестидесятиградусная жидкость. — Может, какое-нибудь последнее желание имеешь? Говори — я добрый… В пределах разумного.

Ворон выронил пустую бутылку и вдруг захохотал, вращая осоловелыми глазами:

— Что, Индивид? Думаешь, отправишь меня в Сочи и победил? Хрен тебе! Очень скоро и ты туда же пойдешь!

— Сожалею, но придется снова тебя огорчить, — усмехнулся я. — Если имеешь в виду своего киллера Интеллигента, то он уже на курорте, место для вашего превосходительства бронирует…

То ли от моих слов, то ли от алкоголя Ворон обессиленно уронил голову на грудь и потерял сознание.

Из спальни Киса приволок спортивную сумку «Адидас» и тяжело бухнул мне под ноги.

— Глянь, Монах! По ходу, шлюхи умеют нестись золотыми яйцами! В натуре! — довольно загоготал он.

— Лады. После разберемся… — Я физически чувствовал, как невыразимая усталость оккупирует мое тело. — Рвем когти.

— А с этим как? — Могильщик кивнул на бесчувственное тело в каталке.

— Им ты займешься. Мы будем ждать в машине, — подходя к двери, я обернулся. — Работай под самоубийство. Мы ж воспитанные люди — незачем ментам лишнюю головную боль подкидывать…




Без названия


В нарушение своих привычек встал очень рано. Какой-то неясный дискомфорт тревожил душу, заставляя беспокойно ворочаться во сне.

Бреясь, присматривался к вискам. У двух седых волосков новых близнецов не обнаружил. Эта парочка появилась давно, сразу после разборки с Мохнатым и Морозом. Тогда я даже подумал, что сие есть некое небесное знамение и подсознание таким странным образом ведет счет моих «мокрух». Так сказать — зарубки на память… До чего только в тюрьме не додумаешься! Глупая мнительность и абсурд, как оказалось. Больное воображение.

Позавтракал с относительным аппетитом. Понимаю, что пить по утрам — неприличный признак, но для поднятия тонуса осилил почти полную бутылку «Уральского напитка». Вот хоть и отечественная, а весьма высококачественная вещь.

Чтобы развеяться, решил совершить давно планируемый поход в магазин. Пора утепляться. В куртке уже не климат, хоть и надеваю под нее связанный мамой толстый мохеровый свитер.

Промозглая уличная сырость с порывами ледяного северного ветра убедили меня в своевременности предпринятого похода.

Земля промерзла. С родственников Ленки могильщики двойную цену за яму сдерут, — совсем некстати подумалось мне. — Впрочем, в Екатеринбурге функционирует основное достижение века — крематорий. Жаль, на похороны нельзя пойти — там наверняка опера из угро будут пастись…

Направился в фирменный магазин «Престиж». Моя покупка компенсирует в какой-то, пусть и символической, степени урон, нанесенный налетом.

С помощью предупредительно-вежливого продавца подобрал себе черное кожаное пальто с нежно-мягким меховым подкладом. Цена, правда, оказалась кусаче-злой, но я без колебаний отбил чек. Ребят можно понять — наверно, подняли расценки, чтобы покрыть убытки от исчезновения целой партии товара.

Таскаться со свертками не люблю, посему надел пальто прямо поверх куртки. С большого, во весь рост, настенного зеркала на меня глядел этакий крутой купчина новой формации. Общий благоприятный вид портила только моя лохматистая черная шевелюра. В зоне за три месяца до освобождения сейчас разрешается отращивать волосы — главное достижение лагерной гуманизации…

Дело легко поправимое. Рядом с магазином находился салон-парикмахерская «Космос». Я завернул туда. Устроившись в удобном кресле, похожем на зубоврачебное, с удовольствием вдыхал парфюмерно-одеколонные ароматы и любовался очаровательными ножками молодой мастерицы, которые не мог скрыть мини-халатик.

— Какую желаете прическу? — кокетливо надув губки, спросила она, колдуя расческой.

— Полагаюсь на ваш вкус. Что-нибудь модельное, — поощрительно улыбнулся я.

— Тогда рекомендую «Гарсон». Очень молодит и освежает лицо. Может быть, и седину уберем?

— Эта пара волос не заслуживает вашего милого внимания.

— На виске для шарма можно и оставить. А вот на затылке целая прядка вам совсем не идет. От потери каких-то четырех волосков ваша богатая шевелюра ничуть не пострадает.

— Трех, — не узнавая своего голоса, устало поправил я. — Бесполезно. Это ничего не изменит…




СМОТРЮ НА МИР ГЛАЗАМИ ВОЛКА





Визит к Бате


Фигура моего собеседника за тяжелым массивным столом мореного дуба выглядела внушительно. Вся обстановка офиса была направлена на принижение личности посетителя. Высокие потолки с лепниной, мозаичные окна, выдержанные в цветах российского флага, обшитые панелями стены, японская электроника, включая факс, нахально хихикали мне в лицо.

Впрочем, может, это просто мнительность, за тринадцать лет лагеря усиленного режима раздувшаяся на теле моего психического эго, как живот у дистрофика.

Постарался придать своей физиономии внимательное выражение, с легкой досадой ощущая, как привычно деревенеют мускулы лица, выражение которого становится отсутствующим и сонным. Сейчас не хватает только предательской усмешки на губах, чтобы клиент враз просек, что все уже бесполезно и бессмысленно, фатальный конец неизбежен.

— Слушай сюда, Монах, — назидательно продолжал хозяин кабинета, для убедительности легонько прихлопнув по столу своей мясистой, холеной ладошкой. — Ты уже второй год, как откинулся. К нам не пришел — западло, наверно. Пивнушку открыл через подставное лицо. Чем на самом деле занимаешься, меня не волнует, я не опер, но в моем районе порядок заведен жесткий. Коли уголовник — долю от прибыли отдай Бате и не греши. Думаю, полста кусков в месяц тебе не будет обременительно вносить в благотворительный фонд нашего спорткомитета. — Он сыто хохотнул. — Для развития секций… И вот что — перестань-ка улыбаться. Разговор серьезный. А может, мальчиков кликнуть? И станешь ты у нас Монах Обиженного Образа…

— Устал я от вас, — медленно проговорил словно не я, а кто-то другой, далекий. — Какой вы, к черту, Батя, если в людях не умеете разбираться. Может, и был нюх, да весь вышел.

Мне показалось, что я чувствую, как в плечевой кобуре беспокойно шевельнулся десятизарядный Марголин, предвкушая горячую работу, как смертельно жаждут сойтись в страстном поцелуе взведенный боек с уже готовым к яростному пламенному оргазму патроном, заранее уложенным в смазанный вороненый ствол. И когда пистолет оказался у меня в руке, его рукоятка благодарно прижалась к ладони своими рифлеными щечками.

Братишка трижды радостно вздохнул, толчками отдаваясь в плечо, и с чувством выполненного долга впорхнул в кобуру. Глушитель свинчивать я не стал, рассудив, что, возможно, предстоит еще работа.

Мой недавний собеседник бесформенным мешком все так же сидел за своим помпезным столом, чем-то в данной ситуации напомнившим мне катафалк, и со странно перекошенной физиономией уставившись мне за спину. Приглядевшись, я понял, в чем тут дело. Опасаясь наличия бронежилета, все три пули я выпустил в голову. Две аккуратно вошли в лоб, чуть сдвинув крышку черепной коробки, а третья разбила левую скулу. Видок, конечно, не очень. Ну да ничего, в морге его подштопают, подрисуют, и на похоронах он будет смотреться как новенький.

Подобрал три, еще горячие, стреляные гильзы, хорошо видные на желтом ковре.

В холле, как и договаривались, был только секретарь-телохранитель почившего Бати. Ну Синицина, а попросту Синицу, я знал давно. Вместе чалились на «двойке» — Екатеринбургском лагере усиленного режима. Даже симпатизировали друг другу. Лично я всегда неравнодушен к тем, у кого моя 102-ая статья. За редким исключением — например, когда к убийству довеском изнасилование или хулиганка. Батя, к его несчастью, о наших отношениях даже не догадывался. Как видно на данном примере, не только многознание губит людей, но и незнание также.

Напряженная спина Синицы еще более одеревенела при моем приближении, но он даже не оглянулся, держал форс. Русский понт дороже американского доллара. Наконец, словно нехотя, повернулся.

— Надеюсь, все нормально? — спокойно сказал Синица, поигрывая блоком сигарет «Лаки Страйк». — Все по плану? Вы уходите, а я вызываю ментов?

— Да. Пока ты отлучался за сигаретами все и произошло. Ты никого не видел. Кстати, последнее время стрельбой не занимался? Менты наверняка применят парафиновый тест на наличие пороховой гари на руках и одежде.

Синица отрицательно покачал головой.

Самое правильное было кончить и его. Рука непроизвольно скользнула под куртку, но, увидев расширившиеся зрачки Синицы, его пустой, застывший взгляд, я просто перещелкнул Братишку на предохранитель. Подбадривающе ударил лагерного приятеля в плечо, подмигнул и вышел через вращающиеся двери на шумный солнечный проспект.

Через два квартала на автостоянке меня поджидали «девятка-Жигули» невзрачного серого цвета и два гаврика в салоне.

Киса и Цыпа были, как два близнеца. Хотя первый был метис с черными, почти моими волосами, а Цыпа отличался явно хохлятской наружностью и курчавой рыжей шевелюрой. У обоих были детски-наивные молодые лица, оба в недавнем прошлом отбывали срок за грабеж с разбоем. Без моего чуткого руководства они через неделю-другую снова оказались бы на нарах, имея на ушах свою родную 146-ую статью. А со мной могут изрядно позажигать на воле. Правда, в случае палева, груз у них будет уже повесомей — вооруженный бандитизм, что у нас в России в девяноста девяти случаях означает вышку. Ну, да все под богом ходим, а если проще — коли суждено тебе отпрыгаться, то все одно дальше «стенки» не прыгнешь.

При моем приближении Киса предупредительно распахнул заднюю дверцу. Из салона на меня пахнуло застоявшимся запахом анаши. «Как нет рыбы без костей, так нет людей без недостатков», — вспомнились слова какого-то импортного философа. В юности увлекался философией — влияние папаши, доцента УРГУ.

— Все тихо, Евгений Михалыч, обычная ментовская болтовня, — предупреждая вопрос доложил Цыпа, кивнув на радиоприемник, постоянно настроенный на милицейскую волну.

Через десять минут мы уже были в нашей резиденции. Сказано, ясное дело, слишком громко, но мне нравится. Пивной бар «Вспомни былое», — так называется наша «крыша», — полуподвальное помещение с тюремными решетками на окнах. Внутри интерьер тоже в тему — недорогие столики с пластиковым покрытием, вместо стульев скамейки. Стены «шубой», то есть шероховатые, со множеством безобразных выпуклостей, чтоб на них не писали. Кто когда-нибудь побывал в камере следственного изолятора, знает, что это творение тюремных Ньютонов достигается обыкновенным разбрызгиванием цемента. С высокого потолка свисали на тяжелых цепях лампы, забранные в частую металлическую сетку. В качестве украшений в нашем заведении служили несколько пар наручников, развешанных по стенам вместо привычных надоевших натюрмортов. Не знаю, как вам, а мне собственный дизайн тешит душу или что там от нее осталось после всех коллизий моей многоликой жизни.

За стойкой бара посетителям плотоядно улыбалась барменша Ксюша, двадцатилетняя девчонка с отличными формами, которую я переманил к себе из сомнительной фирмы со всеобъясняющим названием «Гейша». Ксюша была обряжена в милицейский китель с погонами лейтенанта и выглядела хулигански из-за заломленной на ее рыжей копне фуражки с красным околышем. Кроме кителя, фуражки, белых шелковых плавок и белых кроссовок на ней ничего не было. Я пришел к выводу, что у клиентов, при виде столь вызывающе выпирающей из-под кителя попки, должна пересыхать глотка. И это благотворно скажется на количестве потребляемого пива. И, кажется, не промахнулся. Тьфу, тьфу, чтоб не сглазить.

Справа от стойки, за дверью с внушительной табличкой «Управляющий», находился Петрович. Между своими я звал его Папашей Фунтом или просто Фунтиком, намекая на персонажа известных сатириков. Меня «Сникерсом» не корми, дай только пошутить да позабавиться. За чужой счет.

Петровича я знал с лагеря, а значит, как облупленного, и мог на него положиться. Да и нет ему выгоды вести двойную игру. Бобыль, ни гроша за пазухой. Из лагеря ему была одна дорога — в связи с преклонным возрастом — в дом старчества. Я же его пригрел, сейчас он имеет средства для удовлетворения всех своих потребностей, вплоть до сексуальных — Ксюша всегда под рукой. Хотя какой уж секс на седьмом десятке. Разве что на оральный еще сподобится.

При нашем появлении Петрович оторвался от телевизора, где, как и обычно, у него крутилась кассета с «Томом и Джерри». Печально, но, по ходу, в детство впадает старикан.

— Все путем, Евгений Михалыч. Никто не звонил, тебя не спрашивали, — засверкал Петрович своими новыми зубными протезами с золотым напылением.

— Это к лучшему. В течение дня должна позвонить Анжела, не вздумай отключить телефон из-за своих мультиков. Что скажет, запиши слово в слово. Сделай, Фунтик, чешского пивка, да мы отчалим. Дела.

— Дела в спецчасти, а у нас делишки! — по-лагерному съязвил Петрович, открывая холодильник.

С запотевшими банками в руках мы с Кисой расположились на уютном кожаном диванчике. Цыпа, как и обычно, остался на стреме с той стороны двери. Киса щелкнул крышкой серебряного портсигара, засветив аккуратненький ряд «забитых» папирос.

— Пока не в кайф. А ты пыхни, расслабься, — разрешил я.

Киса благодарно кивнул. По комнате поплыл специфический запах марихуаны, а если попросту — анаши.

— Предвижу, что вечером для тебя будет работенка, — я отставил опустевшую банку на журнальный столик. — Так что слишком не увлекайся. Уходим.

— А я, как пионер — всегда готов. — Киса ухмыльнулся, но папиросу загасил, а чинарик экономно сунул обратно в портсигар.

Цыпа вел машину виртуозно. Этого у него не отнять. Казалось, на дорогу вообще не глядит, а «Жигуленок» сам легко обходит «вольво» и «мерседесы», нагло заполонившие улицы Екатеринбурга. И при этом умудрялся не нарушать дорожные правила, стрелка, как приклеенная, держалась на цифре сорок. Магия, а вернее — мастерство, которое не купишь, но продать можно. За водку или наркотики, к примеру.

Обедать решил в ресторане «У Миши». Центральный район, а оба зала всегда полупустые. И это несмотря на божеские, по нынешним временам, цены. Должно быть, Миша медленно, но верно, сползал к банкротству. Нет у него необходимой хватки. Давно нужно перепрофилировать ресторацию для избранных или казино. Стоит подумать.

У входа с маленькими декоративными колоннами без дела топтались два швейцара. Неоправданный шик.

Прошли во второй зал. Ансамбль еще не работал, рано, но какая-то девчонка на эстраде чувственно выгибалась в розовом купальнике под магнитофонные вскрики Мадонны. Любопытно, во сколько обошлось Мише это нововведение. Судя по симпатичной умной мордашке и удивительно ладной фигурке, недешево.

Аппетит у моих мальчиков, как всегда, был зверский. А мой организм, видимо, за долгие лагерные годы привык довольствоваться минимумом. Похлебав борщ, поковыряв вилкой омлет с ветчиной, я понял, что сыт. Киса с Цыпой осилили четыре перемены блюд. Завидую молодости, хоть и мне всего-то тридцать восемь.

Танцовщица тем временем закончила свое сексапильное соло. Я кивнул на нее Кисе.

— Пригласи на рюмочку «Амаретто». Девицы из шоу обычно без комплексов.

Киса считал себя, и небезосновательно, неотразимым ловеласом. В работе с проститутками ему не было равных. Я всегда удивлялся, как прожженные, прошедшие Крым и Рым самки падки на его невинную внешность. Взаимовлечение противоположностей? Хотя, может, они к нему подсознательно испытывали материнские чувства. Поначалу. Пока не врубались, что под личиной славного котенка скрывается крокодил.

Шоу-девочка не стала ломаться и через минуту сидела в кресле напротив меня. Правда, накинула для приличия халатик. У нее оказались лукавые искрящиеся зеленые глаза, взгляд вызывающий, но и покорный одновременно. С досадой ощутил, что мне словно стало не хватать воздуха. Зеленоглазки ну прямо меня нокаутируют. Не знаю, в чем причина. То ли сказывается любовь к изумрудам, то ли к зеленому карточному столу. А может, здесь что-то по линии Фрейда, так как у мамы моей глаза тоже зеленые.

— Марина, можно просто Мари, — с профессиональной полуулыбкой на чуть полноватых губах бантиком, невольно наводящих на мысль об оральном сексе, представилась девушка. — «Амаретто» не входит в число моих слабостей. А вот «Мадам Клико» вызывает целую гамму чувств, близких к восторгу.

Недурственное приобретение для заведения. Если в день Мари удастся раскрутить хотя бы полдюжины посетителей на «Мадам», финансовые проблемы кабака благополучно разрешатся за какой-нибудь месячишко-другой.

Система была явно отлажена — тут же над нашим столиком в выжидающей позе застыл официант. Уважаю прохиндеев, умеющих на ходу подметки рвать. Через полминуты столик облагородило французское шампанское в посеребренном ведерке с колотым льдом.

— Что вынудило вас, Мари, к такому безрассудному шагу — оседать в этом захудалом трактире? Он же на ладан дышит. С вашими формами вы достойны лучшей участи, — стал закидывать сети Киса, даря Мари свою коронную обезоруживающе-невинную улыбку.

Зеленоглазка хотела ответить резкостью, но подавила первый порыв и деланно рассмеялась.

— Ну, не всем же так везет. Лакеем надо родиться. Кто-то зарабатывает услужливостью, а я в поте лица своего, как и рекомендовано Космосом, — все же выпустила коготки шоу-девочка. Эффект усиливало то, что именно в этот момент Киса щелкнул зажигалкой, добывая огонек для моей сигареты.

— Киса, ты сам напросияля, — вмешался я в разговор, чтобы предотвратить вспышку. — Вперед батьки лезешь в душу барышни своей плохо выбритой мордой.

Киса за своей внешностью тщательно ухаживал, это был предмет его гордости и самоутверждения, поэтому его ладонь тут же непроизвольно дернулась с ревизией к гладко выбритым щекам, что вызвало взрыв неподдельного веселья со стороны Цыпы и Мари. Я тоже немного подхохотнул для порядка. Напряжение было снято. Киса парень высокой пробы, но немного психопат. Да и невозможно сохранить нервы идеальными при его работе. Ведь кроме контроля за доходами ночных бабочек он у меня основной специалист по улаживанию конфликтных ситуаций. Если проще — профессиональный убийца.

Районного Батю я убрал лично, чтобы не терять формы, да и не мог отказать себе в удовольствии плюнуть свинцом в его холеную, наглую, свинячью харю.

Шампанское толкнуло Мари на душевные излияния. За короткое время я узнал, что она родом из Нижнего Тагила. Окончила там балетную школу, приехала в Екатеринбург учиться пластике, но на курс не попала, так как без взяток сейчас ничего не делается, а расплачиваться телом на каждом шагу ей противно. Устроилась с полгода назад в варьете уралмашевского ночного «Шах-клуба», откуда ее вскоре вышвырнули за отказ исполнить минет на «флейте» одного из местных заправил. Так она и оказалась «У Миши», который, не являясь членом клубной корпорации, не побоялся ее пригреть. Заработок, к сожалению, не ахти, но на безрыбье и рак рыба.

— Да ладно, — оптимистично закончила исповедь, или игру в нее, Мари. — Еще не все проиграно. И на моей улице когда-нибудь перевернется грузовик с сахаром…

— Думаю, что грузовик уже на подходе. Тормоза-то точно не держат, — съязвил Киса, наблюдая, как я щедро расплачиваюсь за обед веером десятитысячных купюр.

— Удачи тебе, Мари, — я встал из-за стола. — От общения с тобой помолодел на червонец лет. Еще увидимся, если не будешь против. Счастливо.

Ее лукавая, как мне показалось, многообещающая улыбка согревала мое сердце все то время, пока мы шли до охраняемой стоянки автомашин, где парковались наши колеса.




Арап должен уйти


В криминальных делах, если хочешь выжить, хвосты необходимо обрубать. Это аксиома, из которой вывод один — наводчика наиболее оптимально ликвидировать. Пальцев не хватит, чтобы сосчитать, сколько фартовых ребят спалилось из-за своих же наводчиков. И парни были с маслом в голове. В любой заранее спланированной и подготовленной операции всегда торчат уши наводчика, и умный мент рано или поздно за них ухватится.

Синица должен последовать за Батей, — «Арап сделал свое дело, арап должен уйти»… Шекспир, сразу видно, был мужик деловой и неплохо понимал жестокую логику жизни.

Дабы не нарушить внутренний комфорт, мне нужен был убедительный предлог. К вечеру этого же дня он у меня появился в виде телефонного разговора с Анжелой.

Совсем в недалеком прошлом она была профессиональной проституткой, одной из подопечных Кисы. Он-то и выделил ее, зная мою страсть к зеленоглазкам, и предложил мне как-то Анжелу «на десерт» после трудного делового дня и обильного ужина с возлияниями. У Анжелы оказались в наличии кроме изумрудин-глаз также и аппетитная фигурка, и веселый, шаловливый нрав. Она мне понравилась во всех видах и позах, как говорится. Да и высокий профессионализм нельзя было достойно не отметить. Поэтому, вполне оправданно, я повысил приглянувшуюся путаночку сразу на несколько рангов, переведя из простых ресторанных бабочек в девушку со спецклиентурой. Заработок ее стал стабильным — «лимон», не считая щедрых подарков и подношений от благодарных ценителей женских прелестей. Правда, капитан Пилипчук, на участке которого процветает наше питейное заведение, еще ни разу не «подогрел» Анжелу, хоть и посещает ее два раза в неделю. Ну да что с мента взять, хороший мент — мертвый мент. Но кое-какая польза от любвеобильного хохла все же есть, с паршивой овцы хоть шерсти клок.

Уже около месяца Анжела крутилась с Синицей, который, ясное дело, даже не догадывался о ее истинном лице. Знакомство их произошло якобы случайно и молниеносно переросло в бурный роман. Осел, похоже, влюбился по-настоящему, и два дня назад Анжела, лукаво играя своими чудными глазками, похвасталась, что клиент полностью под ее контролем, даже предложил официально оформить отношения. Тайн и секретов от нее у него нет, она знает, что он работает в спортивно-криминальном клубе, центре местного рэкета. В скором будущем рассчитывает на повышение по службе.

Я так поразился не столько отличной работе Анжелы, сколько недальновидности и глупости Синицы, что тут же, чисто по-мальчишески, выдал ей премию в двести штук.

Вечером Анжела позвонила Петровичу, а тот, как ему и наказывал, записал ее слова и звякнул мне. Адрес и телефон моей конспиративной однокомнатной квартиры знали только самые близкие люди. Береженого бог бережет.

Анжела сообщала, что на работе у Синицы хипишь, кто-то отправил Батю «в Сочи». Совет директоров его товарищества с ограниченной ответственностью «Каратисты Урала» назначил премию за убийц шефа в двадцать миллионов рублей. Синица уверен, что это не предел, а только цветочки. Когда появятся «ягодки» в виде сорока-пятидесяти миллионов, он намерен премию получить, так как якобы знает, кто «замочил» Батю.

О, жадность людская! Мне ли тебя проклинать?! Если бы не ты, мое бренное тело уже нынче валялось бы в морге на холодном мраморном столе со следами пыток, а Синица стал обладателем двух десятков «лимонов». Все-таки зря не хлопнул его сразу, впредь буду больше доверять своим инстинктам.

Но нужно не забывать мудрость древних: «Все к лучшему». Почти любую негативную ситуацию можно сделать позитивной. Просто подходить надо с умом и с нужной стороны.

— Киса! Тебе предстоит насыщенная ночь, как я и предвидел.

Киса, до этого расслаблявшийся в глубоком кресле в клубах анаши и аккордах своей любимой группы «Лесоповал», вылетающих из «Панасоника», встал и направился на кухню. У него привычка сбивать кайф перед работой крепчайшим черным кофе, чтобы восстановить реакцию и крепость тела.

Я тем временем достал из стенного шкафа трость. На первый взгляд, обычная палка для хромых. Но не совсем. Если повернуть рукоятку всего на полоборота влево, обнажалось пятнадцатисантиметровое трехгранное жало стилета. Трехгранник легче входит в тело, чем четырехгранник. Давненько уже держал я эту вещицу, выжидая удобного момента. И он, кажется, настал.

Дело в том, что точно такую же по виду трость носил Хромой, знакомый мне еще по зоне. Там-то он и заработал свою кличку и хромоту, подскользнувшись при разгрузке железобетонных плит и подсунув ногу под одну из них. Впрочем, может, это произошло и не случайно, так как хромота освободила его от «прямых» работ и до конца срока он проторчал на непыльной должности библиотекаря. Комиссия прокурорская, правда, разбиралась, но факта членовредительства доказать не смогла.

После отсидки Хромой устроился гардеробщиком в ресторан «Большой Урал» и стремительно стал набирать вес. За какие-то полгода сумел прибрать к своим лапам всех тамошних проституток, заставив отстегивать ему процент. Кисе проходу в заведении не давал, что существенно отражалось на доходе нашей конторы, если учесть, что в «Большом Урале» клиентура в основном расплачивалась валютой.

Из кухни уже твердой походкой вышел Киса, глаза его из мутно-красных приобрели почти нормальный цвет, если не принимать во внимание неестественный предательский блеск. Увидев у меня в руках трость, он недовольно скривил губы.

— Шеф, неужели обязательно работать этой допотопной хреновиной? Во-первых, я могу запачкаться, во-вторых, к объекту придется подходить вплотную. К чему так усложнять. Позволь использовать испытанный инструмент. — Киса расстегнул пиджак, засветив заткнутый за ремень вороненый «ТТ». — И надежно, и интеллигентно.

— Знаю, Кисуля, что ты у нас большой чистюля, да еще с аристократическими замашками, — я не скрывал усмешки, — если забрызгаешься, получишь новый костюм за счет фирмы. Хотя ты отлично знаешь, что после стилета обычно внутреннее кровотечение, фонтанов не бывает. Это не финка. Ладно, переходим к делу, а точнее, к интересующему нас телу. Синица, падла, собирается навести на нас «Каратистов». Информация получена от его пассии Анжелы, так что верняк. Твоя задача — после того, как погасишь Синицу, стилет, не вытирая, ввернешь в трость и спокойненько отправишься по адресу Хромого. Возвращается в свою берлогу он обычно к двум ночи, ненужных свидетелей скорее всего не будет. Там можешь работать интеллигентно. Стреляй трижды: две пули в живот и контрольную в голову. Это почерк костоломов из спорткомитета. Хоть и косвенная, но все же улика против их кодлы для ментов. И основное — его трость заберешь, а нашу оставишь там. Это будет уже железное доказательство, что Синицу пришпилил Хромой, а того замочили «Каратисты Урала». Между бандой Хромого и спорткомитетом давно трения. После данной акции должна начаться бойня. Менты возьмут их под плотный колпак, и, думаю, через месячишко обе группировки перестанут существовать. Кто-то уйдет на срок, кто-то на кладбище, остальные разбегутся, как крысы. Ну, моя идея тебе нравится?

Киса долго молчал, глубоко затягиваясь своей любимой сигаретой «Кэмел». Это какое-то повальное безумие — все вдруг стали преклоняться перед американской продукцией. Я, как старый заядлый курильщик, со всей ответственностью заявляю, что лучшие сигареты в мире — болгарские.

Киса наконец загасил свою вонючую сигарету и поднял на меня глаза, взгляд которых мне явно не понравился.

— Я всегда говорил, что у тебя не голова, а компьютер последней модели, — тихо, но со странным напряжением в голосе начал он. — Насколько понял, расценка прежняя — за двоих две штуки баксов?

Я кивнул, уже врубившись, куда он клонит.

— Не подходит. Ты мой шеф и, надеюсь, друг, многим тебе обязан, но акция эта повышенной сложности и риска. К тому же ясно, что все провернуть необходимо прямо сейчас. За несколько часов тебе надежного профи не сыскать. У Цыпы серьезный опыт, согласен, но он работал всегда только на подхвате, страховал. В одиночку он может напортачить или вообще спалиться. Конечно, ты можешь пойти на дело лично, но к чему рисковать своей головой, когда у тебя есть моя?

— Почти убедил. Давай конкретно — чего хочешь?

— Как я понял, «Большой Урал» через месяц будет под нашим полным контролем. Прошу сорок процентов от той капусты, что буду снимать для тебя с тамошних проституток и барменов.

— У тебя неплохой аппетит. Молодец. Это десятки миллионов, — я подбадривающе похлопал вздрогнувшего Кису по плечу. — Добро. Кстати, я сам собирался предложить тебе нечто подобное. Это логично и рационально. Кровно заинтересованный в росте навара от «Большого Урала», ты, уверен, землю рыть будешь. А чтобы доказать свою искренность, я увеличиваю твои сорок процентов до пятидесяти. Надеюсь, доволен?

Лицо Кисы сияло, как новенький золотой двадцатидолларовик, он даже сделал попытку поцеловать мне руку.

— Только без этих телячьих нежностей. Мы не на Сицилии. Давай-ка лучше обсудим детали. — Я взглянул на «Ролекс». — Уже одиннадцать, времени у нас в обрез. Сейчас звякну Анжеле, и она под каким-нибудь благовидным предлогом зазовет к себе Синицу.

— Пусть намекнет, что у нее приступ бешенства матки, и он срочно необходим ей по интимной нужде, — хохотнул Киса, проверяя, легко ли освобождается из трости клинок стилета.

— Молчи, пошляк. Идем дальше. Он, как обычно, подъедет на своем «БМВ» прямо к ее подъезду. Кончай его, пока возится с дверкой. Втолкнешь в машину и отгонишь ее на стоянку у «БУШа». Там машину бросай и сразу иди в засаду на Хромого. Лампочку на первом этаже подъезда выбей, тогда никто увидеть тебя не сможет, а ты отлично разглядишь всякого входящего в подъезд. Все усек?

Киса молча кивнул, по сосредоточенному выражению словно затвердевшего лица ясно было, что он не упустил ничего из сказанного и сделает все в лучшем виде.

Я набрал номер Анжелы. Трубку долго не брали, но голос у нее был не заспанный.

— Детка, это я. Ты не одна?

— Нет. Мы с МП как раз ванну принимали, ты же знаешь его причуды.

МП — прозвище участкового, означающее Мент Поганый. Анжела сама его придумала и, наглая девчонка, даже в глаза так звала капитана, правда, расшифровав для него, как Милый Пилипчук.

— Слушай сюда, девочка. Спроваживай своего МП под любым предлогом и звони своему жениху-спортсмену. Придумай что-нибудь убедительное, но чтоб в двенадцать он был у тебя. Мне это очень важно. Ты поняла, милая?

— Не нервничай, дорогой. Все сделаю.

— Я знал, что на тебя можно положиться. Целую твои изумрудные глазки, завтра увидимся, малышка.

Когда повесил трубку и повернулся к Кисе, оказалось, что тот уже надел плащ, почти полностью скрывший трость, зажатую под мышкой.

— А ты соображаешь, — похвалил я его, — с тросточкой тебе светиться противопоказано. Ну, топай. Удачи. Завтра встретимся в нашей забегаловке.

Киса натянул на голову спортивную шерстяную шапочку и, не прощаясь, чтоб не сглазить, выскользнул за дверь. Ушел по-английски, как говорится. Суеверен, бродяга.

Спать не хотелось. Поначалу собрался звякнуть в салон «Элита», чтобы скоротать ночку в обществе длинноногой девочки с тонкой талией и объемным тазиком, но, поразмыслив, передумал. Хоть это и являлось бы подобием алиби, но овчинка выделки не стоит. Известно, как относятся присяжные заседатели к показаниям подобных свидетелей. Да ко всему прочему за свои деньги люблю получать максимум удовольствий, а нынче меня даже секс-бомба Голливуда вряд ли распалит. Все это лажа, что после крови тянет на женщину. После мокрухи хочется расслабиться, а не напрягаться.

Плеснул полстакана любимого коньяка «Мэтр» и вытянул его мелкими смакующими глотками. Все-таки жизнь человеческая очень похожа на тараканью. Те все суетятся, бегают, ищут, где урвать дармовую крошку, а тут, глядь, и размазали их. И что любопытно, часто не из-за халявной крошки, а просто потому, что на глаза попался, слишком засветился. До чего крутые ребята были Терняк, Вагин, Тарланов, Кучин, и тех внаглую расшмаляли какие-то уголовные гастролеры из столицы-матушки. Хотя ходят упорные слухи, что дело это рук некой «Белой стрелы» — сверхсекретной группы по борьбе с организованной преступностью, набранной из спецназа и бывшего КГБ. И косвенно тому есть убедительное подтверждение — ни одно из подобных убийств так и не раскрыто до сих пор.

Незаметно для себя я задремал, откинувшись в кресле и закинув ноги на низкий журнальный столик. Очнулся внезапно, будто кто-то тронул меня за плечо. Лагерные годы вырабатывают в человеке такую особенность — просыпаться мгновенно и незаметно со стороны.

Несколько минут лежал с закрытыми глазами, соображая, что меня обеспокоило. Наконец, вкурил, в чем дело. Милый Братишка все так же неприкаянно пылился в кожаной кобуре на вешалке в прихожей. Кожа, правда, высшего качества, тисненая, но все же некоторое неуважение, игнорирование близкого друга. Я особенным образом повернул валик дивана, открыв хитроумную нишу-тайник, где как раз умещался мой Марголин на бархатной подушечке. Дополнив обойму, смазав ствол, аккуратно уложил его в «постельку». Дело в том, что, как я знал по судебной криминалистике, первые несколько пуль, выпущенные из смазанного ствола, не представляют для баллистов объекта, достойного внимания, вследствие невозможности идентификации. И надо принимать во внимание, что мягкие свинцовые пули, ударяясь о кости, деформируются до полной непригодности для ментов. Любовное мое отношение к Братишке объяснялось еще и тем, что он был тем нолем, если не двумя, который из меня — единицы — делал весьма серьезную цифру. На свой счет я не обольщаюсь, хотя и признаю, что интеллект в моем черепке тоже чего-то стоит. Но, как говорится, самый классный специалист, без хорошего инструмента мало что из себя представляет.

Теперь можно и на боковую. Положив начавшую тяжелеть голову на заветный валик, я моментально вырубился — тоже лагерная привычка. Да и зная, что под головой находится твой главный надежный друг, или, как гравировал на пушках Людовик II, — «Последний аргумент короля», чувствуешь себя уютно и спокойно, как мальчуган на коленях у мамы.




Мама


Мама у меня женщина, можно сказать, святая. До пенсии работала в военном училище преподавателем русского языка и литературы, но даже и сейчас продолжает трудовую деятельность библиотекарем в танковой части в Верхней Пышме, где и живет в скромной двухкомнатной квартирке. Сколько ни уговаривал ее бросить к дьяволу пыльную работу со смехотворной зарплатой и перебраться в мою четырехкомнатную квартиру в Екатеринбурге — все бесполезно. Мамуля — активная натура, плюс ко всему, она еще старшая сестра в христианской общине баптистов. Самое юмористичное, что за это она не имеет ни гроша. На голом энтузиазме, так сказать. Это в ее-то шестьдесят два года.

Но, кстати, мама единственный человек в нашем поганом затраханном мире, ради которой я, не задумываясь, пошел бы под «вышку». Досконально зная свою озверелую натуру, я сам этому удивляюсь. Все-таки человек — странное животное. Рыбы, например, под созвездием которых родился, хавают за милую душу родичей и не давятся. А я лучше сдохну, чем огорчу маму. Те сотни килограммов продуктов и сигарет, что она, слабенькая старушка, перетаскала мне на своих худеньких плечах в зону, до сих пор жгут мою душу невыплаченным долгом. Дело тут не в деньгах, конечно. Под любым благовидным предлогом делаю ей подарки, но чуть не весь день приходится доказывать, что вещь недорогая и мне почти даром досталась, так как взял в комиссионке за смехотворно низкую цену. На восьмое марта преподнес хрустальную вазу в полтора лимона, но мама все же немного не от мира сего — сумел ее убедить, что та обошлась всего в пятнадцать тысяч. И никакой игры здесь нет, такая уж у меня мамуля. Кстати, воспитала меня одна. Папаша слинял к более упакованной и практичной бабенке, главному бухгалтеру Уральского госуниверситета. И, как можно было заранее догадаться, мигом попал к ней под каблук, по слухам, для самоутверждения стал пить по-черному. С ним я не виделся более пятнадцати лет, да и желания никогда не испытывал.

Почему у такой женщины вырос такой сын — загадка природы. Может, верна теория, что внуки повторяют и наклонности, и судьбу своих дедов. Тогда все в елочку — мой дед был каторжником, его могила даже не известна: расстрелян где-то под Томском. Знаю только его лагерный номер — 1957. Довольно символично — год моего рождения. Наверно, в связи с этим, я такой поклонник нумерологии. Если бы сегодня не выпадала девятка, день триумфа и удачи, боюсь, несмотря на смертельный для себя риск, я Кису не послал бы на дело.

Как там у него, думать не хотелось. Нервные клетки надо беречь, хотя, по последним данным ученых, они и восстанавливаются. Медленно, правда.




Ассоциативное мышление


Утром я обычно поднимаюсь рано. Специфика — никуда не денешься. Ложиться приходится частенько с восходом солнца. Но, кстати, в этом я вижу некоторую прелесть. Приятно нежиться на пуховой перине, укрывшись огромным, как одеяло, турецким пледом из мягчайшей ангорской шерсти, а под окнами стада быков и овец спешат на свои родные заводы и фабрики, боясь опоздать, чтоб, не дай бог, не лишиться тринадцатой зарплаты — вожделенной голубой мечты плейбоя, которая, по сути, всего лишь слабая затычка в их дырявом бюджете. Но тут присутствует и позитивный момент — если все в одночасье превратятся в тигров и волков, они тут же вымрут от бескормицы. Не так все просто в подлунном мире, но и не так сложно, как представляется некоторым умникам.

Основные условия для серьезных деловых, ведущие к успеху: а) — отсутствие патологических пороков; б) — отвага; в) — надежно сколоченная боеспособная группа. Под надежностью, естественно, не подразумеваю, что за меня каждый из ребят пойдет под пытки, да еще и не расколется. Нет, до такой степени я не наивен. В наше беспредельное время самым преданным и своим считается уже тот, кто не выстрелит тебе в затылок. Например, по дурости решив, что целое значительнее и наваристее, чем часть. Был среди нас один такой, Контора погоняло, — мой прогляд, очень уж подкупала его шкафистая комплекция боевика и прошлая «ходка» по семьдесят седьмой статье — вооруженный бандитизм. И на первой же проверке он спалился.

Сварили мы с Кисой в кастрюльке шестьдесят патронов от Калашникова, приведя их в полную негодность. А утром я сказал, что сейчас на двенадцатом километре встреча с деловым, который привезет валюту. А так как «счетчик» ему был включен давно, то набежало уже около тридцати тысяч баксов, и со стороны делового могут быть предприняты нервные эксцессы. Вручил всем их оружие. Контора получил АК, он тут же выщелкнул магазин, убедился, что тот полон, и загоготал. Мне этот его лошадиный смех сразу не понравился, но из скромности я промолчал. У Кисы был пистолет Токарева, а Цыпа всегда предпочитал натуральную гаубицу — пистолет-пулемет системы Стечкина. Эта двадцатизарядная «волына», конечно, вещь экстракласса, не хуже «магнума», но слишком уж тяжеловата. Ну, а при мне был, как всегда, Марголин, только зарядил его не черными, а желтыми патронами, усиленными.

Прикатили на заветную поляну у водонапорной башни. Там уже с деловым видом тусовался возле бежевой «Волги» мой Петрович. Потрепанный дипломатик, якобы с «капустой», даже наручником к руке прищелкнут.

— Все баксы привез? — спросил я. Мы вплотную подошли к «деловому». Контора чуть приотстал, а когда я услышал за спиной, как противно щелкнул затвор его автомата, окончательно убедился, какая он дешевка и мразь.

— Крылышки на голову! — враз осевшим голосом приказал Контора, нервно водя стволом по нашей группе. Все подняли руки, и Контора облегченно выдохнул воздух, криво улыбнувшись.

— Что, лохи, не ждали такого оборота? Я, идиот, считал тебя, Монах, крутым, а ты такой же бык, как и все твои людишки. В дипломате у старикашки примерно девяносто лимонов по сегодняшнему курсу. Это моя доля. Возражения есть?

Я сделал вид, что хочу поторговаться.

— Контора, зачем тебе столько? Бери половину и рви когти. Мы даже искать тебя не будем.

— Я возьму все! — голос у подонка охрип, и одновременно проскальзывали визгливые нотки. Вороненый ствол поднялся на уровень моей груди. — Небось, бронежилетик носишь? Мой семь шестьдесят два продырявит его, как простую бумажку, навылет.

По его сузившимся зрачкам и по тому, как он сделал правой ногой шаг назад для упора, было очевидно, что сейчас эта сука нажмет гашетку.

— Погоди, Контора, вспомни, сколько я сделал для тебя в свое время. И здесь пристроил к себе, и в лагере. Оставь нам жизни, а дипломатик можешь забрать себе на память — раз там лежат твои личные вещи. Первой необходимости.

— Монах, ты же сам свидетелей и врагов за спиной никогда не оставишь. А что в прошлом кентовались? Отвечу так: кто старое помянет — тому глаз вон. Обещаю, что сейчас ты глазки свои потеряешь, твой черепок разнесет, как арбуз. Менты, если и найдут твои сердитые буркалы, то где-нибудь на деревьях. А ты, старый попугай, отстегивай короче наручники от моего чемодана! Если не желаешь, чтоб кисть тебе обрезал, хоть и с трупа.

Петрович махом отстегнул от чемодана браслеты и сел на пенек, закурив.

— Сейчас уже ваши разборки, я свою миссию выполнил, вправе отдохнуть, полюбоваться восходом солнца. Ты только прикинь, Контора, для кого-то ведь он самый что ни на есть последний…

— Вот это ты в точку попал, старик, — ощерился стальными коронками Контора и, вдавив курок, освободил боевую пружину автомата.

Но выстрелов не последовало. Решив, что это случайная осечка, он передернул затвор и вновь нажал на курок. Тот же результат.

— Косишь, что самый продуманный, да?! — сорвался на истеричный визг бывший член нашей группы. Он выдернул из-за спины запасной рожок и молниеносно заменил негодный — сразу видна афганская выучка. Второй рожок набивал Киса, и я суетиться не стал, только цынканул ребятам, чтобы блокировали на всякий случай пути отхода изменника.

Наконец, врубившись, что Калашников бесполезен, Контора хлобыстнул его о дерево, разбив на две части — металлическую и деревянную.

— Педерасты! Что вы со мной сделаете? — Он чуть не выл от злости и явно намеревался пасть перед нами на колени. Слюнтяй.

Я щелкнул замком чемоданчика и пинком туфли вытряхнул его содержимое на землю. Там оказались плетеный нейлоновый шнур с петлей на конце, саперная лопатка и тряпка, похожая на мокрое полотенце.

— Предупреждаю, — я вынул из плечевой кобуры Братишку, — начнешь сопротивляться, я разобью обе твои коленные чашечки, а затем посадим на кол. Благо мелких сосенок тут навалом.

Контора сидел на земле, безвольно обхватив голову руками.

— Душегубы! — услышал я его шепот.

— Контора, помнишь, когда ты пытал или убивал, то любил приговаривать: «Мне чувство жалости неизвестно»? Будь логичным до конца — и себя не жалей. Прими, как должное. Прокололся — плати. А в таких случаях плата одна — очком на кол. Но мой гуманизм известен…

Я подал Цыпе условный знак, и он, подобрав мокрое полотенце, подошел к Конторе.

— На, вытрись, смотреть на такую размазню противно.

Контора отнял подрагивающие ладони от мокрого лица, что и требовалось. Цыпа профессионально захлестнул полотенце вокруг шеи клиента и чуток потянул концы в разные стороны. Эффект многократно испытан — Контора на какое-то время отключился, так как была пережата сонная артерия. Главное же — мокрое полотенце следов на шее не оставляет.

Киса тоже времени не терял. Он уже закинул веревку на осиновый сук и закрепил ее, спустив петлю вниз.

— Цыпа, ну-ка раздень этого козла и вдень башкой в петлю. — Поясняю для желторотых — голый повешенный в девяноста девяти случаях для ментов железное доказательство самоубийства на сексуальной почве. Криминалистику и судебную медицину надо хоть изредка почитывать — в нашей работе это необходимо. — Одежду аккуратно сложите под деревом. Киса, за твоим «ТТ» уже, кажись, четыре клиента?

— Пять.

— Кинь его УГРО, как кость собаке. Сваргань на нем отпечатки Конторы, пока не остыл, и сунь к нему в куртку. Без патронов, а то какой-нибудь въедливый мент начнет удивляться, почему это он просто не застрелился. Вечером другой получишь.

Когда шли к машинам, Киса подобрал сломанный Калашников.

— Смотри, Монах, он из него просто десантный вариант сделал, обломив приклад.

— Ишь ты, оказывается, в Конторе явно погиб великий изобретатель…

Петрович все так же сидел на пыльном пеньке и философски сосал сигаретку за сигареткой.

— Евгений Михалыч, ослобонил бы ты меня от таких представлений. Нервишки уже давно не те. Сегодня, нутром чувствую, в запой уйду, чтоб смыть из мозгов этот маятник, — он ткнул крючковатым прокуренным пальцем на мерно покачивающееся между осин голое тело в одних желтых носках.

— Ладно, — разрешил я. — Даю отгул на три дня. Только не забудь вернуть «волжанку» в прокатный пункт.

В наш «жигуленок» ввалился Цыпа.

— Все кругом обнюхал, никаких следов, даже протекторы не отпечатались. Гравий сплошной, да глинозем засохший. Тело тоже осмотрел — ни синяков, ни ссадин. Все путем. Следственной бригаде не к чему придраться.

— Не хвались, Цыпленок. — Я решил сбить немного с него спесь, одну из основных причин провалов. — Отсутствие улик тоже улика. Могут сделать вывод, что поработали профессионалы.

Но оптимисту Цыпе радужное настроение опустить не так легко.

— Давай помажем, Монах, что менты спишут это, как самоубийство. У них же дел нераскрытых больше, чем понтов, зашились вконец с екатеринбургской мафией. Сорок процентов раскрываемости, да и те за счет бытовых, по пьяни.

До города доехали благополучно, а то вконец распоясавшиеся омоновцы тормозят всех подряд, да еще, борзота, требуют, чтобы ноги врозь, а руки на капоте, пока шмонают.

Кстати, Цыпа определил верно — Контору списали, как случай суицида, основанный на комплексе вины и мании преследования из-за совершенных им убийств. Так что насчет сексуальной мотивации я промашку дал. Менты выбрали то, что им выгоднее. И их можно понять — махом отправили в архив пять мокрых «висячек».

Впрочем, дела эти давно минувших дней, мы еще только-только открывали наше пивное детище «Вспомни былое». Правда, называлось оно раньше по-другому — «Только для двоечников» — с намеком на Екатеринбургский лагерь № 2, но вывеску вскоре пришлось сменить, так как получалась двусмысленность — пивная только для дебилов-школьников. Заодно ввел нововведение — вывеска стала неоново-разноцветной.

Из всего эпизода с Конторой ярче всего мне запомнилось, как Цыпа уничтожил ставший ненужным дипломат. Я велел выбросить его в воду, благо проезжали мимо какого-то мутного пруда. Портфель оказался плавучим и тонуть в столь солнечное радостное утро в его планы явно не входило. И тут Цыпа что учудил? С деловым видом, одной рукой продолжая вести машину, другой вытаскивает из-под куртки длинноствольный Стечкин и дает две короткие очереди по плавучей цели. Чемоданчик крупнокалиберными пулями буквально был разорван в клочки и мирно ушел на дно. Сперва я хотел сделать Цыпе строгий выговор, но, учтя, что зрелище на самом деле впечатляющее, особенно разноцветные на солнце фонтанчики и то, что все было тихо — Цыпа глушитель практически никогда не снимает, я сменил гнев на милость и просто дал ему подзатыльник. Все-таки он еще пацан, хоть и с лагерной закалкой за плечами.

Какое-то длинное отступление у меня вышло. Виновато врожденное ассоциативное мышление — солнечные зайчики, беззаботно прыгающие по моей полированной мебели напомнили те радужные фонтанчики на спокойной глади пруда.

Ну, зайчики зайчиками, а у меня сегодня день ответственный, если не опасный. Киса не звонил, значит, что-то не так. Все же надо было дать ему Цыпу для страховки. История старая — задним умом мы все гении.

Я набрал номер заведения. Трубку взял Петрович.

— Как там у нас? Клиентура не слишком буянит?

— Нет, Евген. Только местная шпана уже с час пасется за аппетитными булочками Ксюши, а пиво не повторяют. Я их щас шугану.

— Не стоит, Фунт, а то они тебя могут мигом разменять не только на доллары, но и на центы. Не связывайся, а угости — за счет заведения по кружечке.

— Михалыч, мы ж с такой коммерцией в трубу вылетим.

— Ты не дипломат, Фунт. Мы еще на них неплохо поимеем в свое время. А в трубу все рано или поздно вылетим — крематорными тучками. Цыпа в машине?

Петрович ненадолго отлучился, должно, выглядывал через нашу витрину и сообщил, что Цыпа на своем боевом посту.

— Зашли его за мной и сваргань яичницу, как один ты умеешь.

Я усмехнулся, представив расплывшееся довольное лицо Фунтика в красных прожилках. И кошке приятно, когда ее гладят. Кстати, яичницу он готовит весьма посредственную. Просто я обожаю делать людей счастливыми, если это не чересчур накладно. У всех свои маленькие слабости. Голубей вот люблю хлебом подкормить или уток в пруду.

Наконец, снизу посигналили трижды — Цыпа у подъезда. Привычно сунув Братишку в плечевую кобуру, вышел к машине. На заднем сиденье, весь какой-то нахохлившийся, забился в угол Киса.

Я плюхнулся на сиденье рядом с ним.

— Кончай демонстрации раскаяния, здесь тебя все равно не пожалеют. Давай колись, в чем палево?

Киса еще немного для проформы поменьжевался и поднял невинные глаза младенца.

— Не все гладко, Монах… С Синицей все чисто. Оставил его в машине у «Урала» в переулочке. Ударил сзади под кадык, острие аж из уха вышло. Я не запачкался, точно. Проверял одежду с лупой. Но в салоне натекло прилично. Под ноги коврик кинул, так что туфли мои в порядке. Да и спиртом их потом протер. Свидетелей не было, на крайняк кто-то видеть и мог, но издалека, опознать все одно не в силах.

— Тут молодчага. Сварганил, как профи. В зоне Хромой сидел свой червонец именно за такой укольчик. Вчера запамятовал дать тебе эту наколку.

— А я знал, — усмехнулся Киса, — потому и повторил почерк. Хоть и косвенная, а улика.

— Кончай похваляться. Переходи к наколкам.

— Их две. Первая — мне показалось, что Анжела, пока я работал, стояла на балконе и могла узнать. Вторая — Хромой приехал, как ты и говорил, в час с мелочью, но, как оказалось, не один, а с шофером-телохранителем. С Хромым сделал, как ты велел. Он и вякнуть не успел, получив два ореха в живот и, когда скрючился, третий я влепил ему в темечко. Когда, заменив трость, вышел, мне в живот уперся игрушечно-короткий ствол УЗИ. Счастье, что Сеня — так кличут шоферюгу — сразу меня не прошил. Узнал. Мы с ним еще на малолетке кентовались. Мы с ним семьянинами были, сам понимаешь, святее этого в зоне нет. Потому, наверное, и не замочил.

— Что ты с ним сделал?

— Ничего, — Киса обиженно захлопал длинными ресницами. — Не мог. Мы с ним хоть и друганы, но моего тотошу он сразу зашмонал. Правда, обойму только выщелкнул, а фигуру вернул.

— Это обнадеживает — он кретин. У тебя могла быть запасная.

Киса покраснел.

— Сеня не лох. Он меня полностью проверил, козел, — признался с явной неохотой.

— Да. Мой прокол. Надо было не мелочиться и страховку дать, чтоб с улицы пасли. И как же намерен решать эти казусы-ребусы?

— Анжелу необходимо нейтрализовать. — Киса задумчиво уставился на свои ухоженные ладони, будто стараясь прочесть по их зигзагообразным линиям свою судьбу.

— Интеллигентно, сбросив с балкона, благо, седьмой этаж, — у меня невольно ощерился рот, битком набитый золотыми зубами. — Нет, мальчик! С Анжелой решать буду единолично, без советчиков. Вот что делать с твоим Сеней? Где он сейчас обретается и вообще срисуй его от и до. И что он с этого хочет словить, главное.

— Пацан он неплохой. Одна татуировка на груди — паук в паутине — наркоман. Продуманный, колет только между пальцами, так что даже в бане не заметишь. За молчание и на дорогу, чтобы слинять подальше от банды Хромого, требует четыре лимона. Но мне кажется, бабки ему нужны на кайф и никуда он рвать когти не собирается. Сейчас сидит у себя на даче и ждет ответ. Ясно, нас держит на крюке и уверен в положительном ответе. Он в курсах, что я твой человек.

— Придется дать. А почему ни разу его с Хромым не видал? — с расстройства я забил «косяк», проигнорировав предупредительно предложенный Кисой серебряный портсигар. Понятно, сознает вину и прогибается верноподданнически, все-таки он преподнес нам убытки.

— С Хромым ты его не видел, так как он всего неделю на него пашет. До этого был инструктором по кикбоксингу у «Каратистов Урала». Но что-то у него там не покатило.

Я выбросил недокуренную «беломорину» и уставился на Кису.

— Так какие у тебя предложения, повтори, котик.

— Анжелу убрать, даже если меня не видела, то врубилась, зачем вызывали ночью ее женишка. Сене отстегнуть, головой ручаюсь, будет молчать.

— А вот головой ручаться никогда не следует — ты же не Змей Горыныч, она у тебя всего одна, хоть и не больно ценная. Когда «хромоножки» подвесят его на дыбу или просто вниз головой, он долго не выдержит. Расколется, как миленький. Это раз. Да и убытки в четыре лимона почему-то меня мало радуют. А тебя?

— Я отработаю, — кисло промямлил тот.

— Нет, дорогой. Сделаем так: Анжелу не трогать, сейчас сам к ней съезжу и выясню обстановку. Между нами, Синицу она не очень-то терпела из-за его пристрастия к анальному и оральному сексу. Причем именно в такой последовательности. А барышни эдак не любят. Так что рвать свои роскошные волосы по нему не будет. Это первое. Второе — к Анжеле поеду сам. Киса, возьмете с Цыпой такси и катите на дачу к Сене. Чтоб он не шугнулся Цыпы, дай сразу денег, — я достал из кейса четыре пачки десятитысячных. — Дальше ясно — мокрое полотенце, пока Сенечка в отрубе, ты, Цыпа, вколешь ему тройную дозу ханки. Бабки, естественно, цепляете и привезете в «Вспомни былое» — сегодня как раз зарплата. Не забудьте УЗИ, у нас в арсенале такой волыны еще нет. Пригодится, хоть и двадцатизарядный всего автоматишко. Наш Стечкин в два раза мощнее. Садовый домик подпалите под вид короткого замыкания в электросети, а то эта падла вполне могла для страховки загасить где-нибудь маляву на Кису. Ты, Кисуля, на меня не таращься. Сначала я хотел заплатить твоему кенту, но тот факт, что Сеня ранее работал на Батю, все меняет. Выстраивается и для деловых, и для ментов стройная версия — Сеню подсунули Хромому конкуренты «Каратисты», чтобы втерся в доверие и при случае хлопнул. Все логично. Усек?

— В натуре, ты не голова, а, как говорили при коммуняках, Дом Советов. Все, Цыпа, рвем когти. Спасибо, Евген, что дал возможность подчистить свой хвост.




Анжела


«Жигуль» я вел осторожно, терпеть не могу лихачить и напрасно рисковать, поэтому добирался до Анжелы почти час.

Открыла она мне сразу, словно подсматривала в глазок, — даже позвонить не успел. На ней было мое любимое неглиже — шелковые ажурные трусики и розовый прозрачный пеньюар.

— Кого-то ожидаешь?

— Тебя, милый Женечка. Ты рад?

— Я просто счастлив. Но у меня к тебе серьезный разговор. Так что набрось что-нибудь. Отвлекает.

Анжела деланно-обиженно надула пухлые губки, но халатик все же надела. Мини, правда.

— Слышал, Синица к тебе охладел. Вчера ведь не приезжал?

— Слухом земля полнится. А я слышала, что он внезапно «в Сочи улетел». Какой-то хулиган пырнул в горло.

— С целью ограбления, наверно. Бандитов развелось, хоть пруд пруди.

— Насчет пруда — вряд ли. На то и щуки, чтоб мелкая рыбешка не очень резвилась.

— Польщен. Весьма. Выходит, ты считаешь, что Синица «уехал в Сочи» по нашему билету? У меня непробиваемое алиби, — соврал я.

— Конечно, не ты лично. Кто-то из твоих мальчуганов. Седьмой этаж высоковато, но, по-моему, это Киса там возился рядом с машиной.

— Сверху все люди одинаковы. Но ты взяла неверный тон, детка. Думаешь, я у тебя на крючке? Кстати, что это у тебя балкон нараспашку? Почти голой разгуливаешь, а про «унесенных ветром» разве не слыхала?

— Балкон я перед твоим приходом раскрыла, милый. Я готова облегчить тебе работу — без чужой помощи на минутку стать птичкой. Всю жизнь мечтала! Помнишь: «Чому я не сокил, чому не летаю?» Я же наполовину хохлячка. Но неужели ты, Женечка, думаешь, что я тварь неблагодарная?! Ты дал мне меблированную квартиру, непыльный заработок. Не мазохист какой-нибудь. Почему же стану мусорам помогать?! И дед, и отец в лагерях сгинули, да и мне легавые немало нервов пожгли, пока по кабакам хлеб зарабатывала в поте лица своего.

— Давай уж без привязок к Библии, а прямо и честно — в поте своей очаровательной попочки.

— Фу, Женик! Никогда не замечала, что ты пошляк.

— Скорее циник, но это не цинизм, а констатация факта. Впрочем, извини, крошка. Сегодня немного не в себе и груб до неприличия. Ты ведь знаешь, какой я нежный на самом деле.

— А я уже стала забывать. — Анжела с лукавой улыбкой, весьма сексуальным движением освободилась от ажурной принадлежности туалета, оставшись в одном прозрачном пеньюаре под цвет тела.

Все-таки профессионалку сразу видно — ни одна проститутка никогда сначала полностью не раздевается — это может сбить потенцию клиента, видимость одежды, как это ни странно, возбуждает сильнее.

Анжела встала передо мной на колени и, играючи, стала расстегивать зубками молнию на брюках.

— Ну, ты грамотная путаночка! Знаешь, как завести. Времени в обрез, но полчасика придется выкроить для земных плотских утех.

— Для чего же еще жить? — искренне удивилась Анжела, умеючи обхватывая мои бедра теплыми нежными руками без модных длинных ногтей. Знала, крошка, что не терплю, когда царапаются. Хотя есть и такие, кому нравится. Что-то, должно быть, связанное с мазохизмом.

— Как МП дышит? Не обиделся, что ты его вчера выперла?

— Нет, конечно, — Анжела оторвала влажные губки от своего любимого «эскимо». — К тому времени мы с ним уже доиграли. Он же импотент — кончает быстрехонько. Кстати, хотел тебя видеть. По телефону говорить отказывается. С шести будет проводить обход участка на предмет поддержания правопорядка. — Анжела рассмеялась и с явным удовольствием вернулась к прерванному занятию.

Уходя, я, как бы между прочим, поинтересовался:

— МП ушел от тебя в двадцать три. Чем занималась потом?

— Милый, ты же знаешь, какая я соня. Сразу прыгнула под одеяло.

— И тебе никто не звонил? Никого не ждала?

— Женечка, конечно же, нет.

— Ты умная девочка, с маслом в голове. Сегодня зарплата. Цыпа завезет капусту.

— Только зелененькие, пожалуйста, ты же в курсе — у меня аллергии на деревянные.

— Знаю, крошка. Все будет, как всегда, плюс премия за отличную вчерашнюю акцию. Бай-бай.

«Вспомни былое» за сутки не изменилось. Если не обращать внимания на то, что наручники на стенах горели, как серебряные. Это явно постарался Петрович. У него старческий бзик на чистоте и порядке в мелочах. Шизанулся Фунт на полировке и диснеевских мультфильмах.

За низкими столиками отдыхали немногочисленные посетители — любители «Жигулевского» пива или воспоминаний о былом. В основном, как я вычислил по синим от обилия татуировок рукам, — вторые.

Ксюша крутила на магнитофоне последний концерт Александра Новикова. Правда, он кому-то заслонил солнце — недавно взорвали его «Мерседес» и сожгли дотла театр-студию, но я решил, что наше заведение только за проигрывание песен Новикова взрывать не станут. Да и не хотелось, чтобы его популярность среди моей клиентуры падала. К тому же Александра знал лично, встречались неоднократно в этапке следственного изолятора Екатеринбурга. Судили нас одновременно в восемьдесят пятом. Только меня на четвертом этаже облсуда по сто второй, а его на третьем по девяносто третьей.

Прошел к Петровичу, и мы успели сыграть с ним три партейки в нарды, пока вернулись мои мальчики. По их довольным мордам и по тому, как они вальяжно устроились в креслах, усек, что дело выгорело и на этот раз обошлось без проколов.

Цыпа с важным видом разложил на журнальном столике пачки дензнаков, а Киса чуть расстегнул молнию кожанки, засветив короткоствольный УЗИ.

— И боезапас у него приличный, — радостно сообщил он, — россыпью в чемодан чуть не полста кассет нагребли.

Петрович, проделав какие-то хитроумные манипуляции с подоконником, выдвинул его из стены, обнажив довольно объемный, пустой в настоящее время, тайник.

— Разгружайся. Или ты военный переворот замыслил?

Киса с большой неохотой расстался с УЗИ, уложив его и тяжеленный чемоданчик в тайник.

— Сегодня у нас зарплата. — Я невольно усмехнулся. — Соблюдем проформу. — Я придвинул каждому из присутствующих по пачке. — Осталась последняя, для Ксюши. Фунтик, замени ее за стойкой, а ее зашли сюда.

— Только рабочую одежду у нее не отнимай. А то твои худые волосатые ноги смахивают на куриные. Да и выпирать у тебя будет совсем не с той стороны, с которой любят наши клиенты, — съязвил Киса.

Я давно уже заметил, что «бабки», пусть и небольшие, всегда поднимают у него тонус и пробуждают потуги к юмору.

Ксюша вплыла в администраторскую, шутливо отдала нам честь, приложив ладошку к милицейской фуражке и вопросительно взглянула на меня.

— Твоя зарплата, — я кивнул на сиротливую пачку на столике. — После распишешься в ведомости у Петровича.

— Евгений Михайлович, я с пивной больше снимаю. Да и сдачу, как знаете, с меня почти никто не требует. Честное слово, мне даже неловко. Это я должна вам отстегивать ежемесячно за это золотое дно. — Ксюша кокетливо одернула китель, специально пошитый коротким, так что при всем желании скрыть ее прелести он был не в состоянии.

— Когда понадобится, отстегнешь, а вернее расстегнешься, — я ласково пошлепал ее главную достопримечательность.

— О чем разговор, мальчики. В любое время и в любом виде. — Ксюша лукаво-многообещающе улыбнулась и, прихватив пачку, вернулась на свое рабочее «золотое дно».

— С Анжелой я говорил, — исподлобья остановил тяжелый взгляд на Кисе. — Так что никакой отсебятины вроде пропажи без вести или несчастного случая типа «унесенной ветром». Ей на уголовку стучать западло. Ко всему надо учитывать, что она крепко держит нашего капитана. Пилипчук хоть и не козырная, но и не простая карта в нашей игре.

— Да у меня и в мыслях не было, шеф!

— Было, было. Ладно, замнем для ясности. В шесть покатаемся по району — капитан просит встречи. Оружие не брать, хоть и не верю, но вдруг нас обшмонают? Как говорится в зоне — сегодня кент, а завтра мент. Побережемся. До шести времени вагон, так что можно расслабиться. Доставай, Киса, свой заветный портсигар.

Закинув ноги на столик и откинувшись в креслах, мы врубили на всю катушку «Радио-СИ».




Предупреждение


Район наш хоть и меньше Уралмаша, но тоже численность приличная — около сотни тысяч жителей. Капитан Пилипчук, понятно, отвечал только за «квадрат» на теле района. Так что найти его, даже если бы он специально гасился, было делом плевым.

А так как он меня сам искал, то мы засекли его плотную фигуру, хоть и одетую в штатское, через десяток минут катания около парка-дендрария.

Капитан тоже заметил нашу «девятку», но почему-то не подошел, а свернул в ворота парка и медленно зашагал по боковой аллее, ведущей к пруду.

— Цыпа, проглот, я в курсе, что ты всегда возишь с собой бутерброды. Дай-ка сюда.

Цыпа, немного удивленный, без слов протянул мне батон, взрезанный вдоль, в образовавшуюся щель старательно были напиханы ломти ветчины.

Я выдернул из бардачка газету «Ярмарка», которую Цыпа мог самозабвенно читать часами, и вытряхнул на нее ветчину.

— Это тебе презент. Ждите на стоянке. Я скоро.

Захватив батон, вышел из машины и направился прогулочным шагом через парк к пруду. Капитан был уже там. Сидел на скамейке почти у самой воды и меланхолично следил за беззаботным житьем-бытьем уток. Я плюхнулся на ту же скамейку и, ломая батон, стал кидать мелкие кусочки пернатым тварям. Некоторые ухитрялись хватать подачки прямо на лету. Со всего пруда к нам, плескаясь, устремились ценители дармовщинки. Я прикинул, что сейчас хватило бы всего одного выстрела из дробовика, чтобы накрыть дюжину уточек. Впрочем, я не любитель утятины, мне как-то милее цыплята табака.

Хлеб у меня весь кончился, и утки мгновенно потеряли ко мне всякий интерес. Твари неблагодарные, как и большинство людей.

— Ну что, любитель женщин и конспирации, так и будем флорой любоваться? — не поворачивая головы, обратился я к соседу по скамейке. — Неужели ты вообразил, что кому-то охота за тобой пасти?

— За мной, надеюсь, нет. А вот тебя наверняка взяли под контроль.

— Откуда такие сведения? — Я насторожился и невольно стал внимательней приглядываться к праздно гуляющей по парку публике. Ничего подозрительного не обнаружил, — встретившись со мной глазами, взгляда никто не отводил и деланно-равнодушное лицо не изображал.

— На завтра в УВД на ковер вызваны все начальники отделений. Между группировками, по всему, начинаются крупные разборки. Вчера прямо у себя в офисе расстрелян в упор господин Левин по кличке Батя, генеральный директор ТОО «Каратисты Урала». Этой ночью убит господин Немцов по кличке Хромой, крупный авторитет, контролировавший «Большой Урал». Кстати, это твой последний конкурент в центральном районе, как понимаю. Любопытно, кто сейчас займет его место? — Капитан скосил на меня свои хитрые хохлятские глаза.

— Дьявол знает. Свято место пусто не бывает, это одно из самых доходных заведений. Но я вряд ли сунусь. Слишком рискованно.

— Ну-ну. — Пилипчук явно мне не поверил. — Мокруха на этом не кончилась. Ночью заколот Синицин, а по утряне вместе с хибарой сгорел Завьялов, один из «хромоножек». Хотя не исключено, что несчастный случай. Передозировка наркотика.

— Круто тесто замешивают. Но я-то здесь каким боком?

— Надеюсь, никаким. Я просто рисую тебе обстановку. Все телефоны «особо опасных» наверняка прослушиваются, многих из наших кинут на визуальное наблюдение, улицы наводнят омоновцы, все «точки» — кабаки, казино, пивнушки оккупируют «стукачи», будут ловить каждое слово. Мой тебе совет, не лезь ты пока никуда и хлопцев своих угомони. Вконец ведь оборзели, невооруженным же глазом всем видать, что под локтями у них не мускулы бугрятся. Да и ты, погляжу, от них не отстаешь. Не пацан, кажется, или снова на баланду лагерную потянуло?

— Не беспокойся. Это газовое, для самообороны. Сплошной ведь бандитизм, скоро не только пройти, но и проехать спокойно нельзя будет.

— Да, — вздохнул вполне искренне капитан. — Преступность прямо одолела, а раскрываемость все падает. Вылез бы Жириновский в президенты — враз бы порядок навел.

— Слышал его программу, — я хотел улыбнуться, но вышел оскал. — Расстреливать преступников на улицах…

— Во-во! И продовольственный вопрос тут же отпадет; на сколько ртов меньше станет!

— И водка подешевеет, — поддакнул я, чтобы ему потрафить. — Тебе-то не хватает небось? Кстати, у меня нынче зарплата, — свою пачку разделил пополам и одну часть сунул капитану в карман.

Пилипчук воровато огляделся по сторонам и встал, отряхнув брюки.

— Ну, я потопал. Если появится что новенькое, сообщу через Анжелу.

А таких, как ты, — глядя вслед поспешно удалявшемуся участковому, подумал я, — надо не на улицах шмалять, а просто вешать за яйца на фонарях. Сука двуличная с коричневым окрасом! И продовольственный кризис исчезнет — вас таких никак не меньше, чем нас.

Когда вернулся к машине, Цыпа с Кисой дожевывали ветчину.

— Без хлеба даже вкуснее, — сделал ценное открытие Цыпа.

— Не боись, Цыпленок, найдем мы тебе девку. Беременную, но целку, — совсем не к месту вставил свой афоризм Киса. Зуд на юмор у него явно не прошел, а может курнуть успел, пока я дипломатничал с капитаном.

— Слушай сюда, мужики, — я, как всегда, устроился на заднем сидении, между прочим, самое безопасное место при аварии. — Хохол предупредил о готовящейся большой чистке в городе. Думаю, на днях менты введут в действие свои любимые поганые операции «Сигнал» и «Кольцо». Значит, опять начнется беспредел на трассе. Будут всех тормозить, шмонать, провоцировать. Расконсервируют стукачей, уголовка землю носом рыть будет. Возьмут подозрительные телефоны под контроль, могут и микрофоны везде понатыкать. Бойня между группировками неизбежна, но надеются задушить ее в зародыше. Нас коснуться не должно, но подстрахуемся. Соберете все волыны в заведении, со своих хаз, ни одного патрона чтоб не завалялось, ни грамма опия и анаши. Свезете все Могильщику. У него и осядете. Я там завтра нарисуюсь. Продуктов запасите. У Вадима с хавкой, конечно, напряженка. Он же одним первачом питается.




Опер Инин


В однокомнатное логово заскочил лишь на минутку, чтобы уложить под валик Братишку, тщательно стерев отпечатки носовым платком, смоченным водкой. Теперь даже если квартира спалится, доказать, что шпалер мой, будет практически невозможно, так как диван купил по случаю на распродаже конфискованного имущества какого-то бедолаги и про тайник вполне мог не знать. Хотя эта «крыша» навряд ли «протечет» — приобретена через третьи руки на чужое имя.

Ночевать отправился в свою четырехкомнатную квартиру в Чкаловском районе. Там у меня чисто, даже пустячный криминал типа пружинного ножа или финки отсутствует. Легавым ведь дай только повод — кинут в пресс-камеру следственного изолятора, а там уж «специалисты» подобраны. Любые показания «выхлопают», да еще и «голубым» могут сделать. И прокурорский надзор тут бессилен — «работают» с подозреваемым не люди в погонах, а свои же братья-уголовники, которым по разным причинам терять нечего. Они за пачку чая или «косяк» анаши, полученные от «кума», готовы даже «авторитета» по стенке размазать. Самый мерзкий контингент преступного мира. На каждом шагу стреляют их, режут, на кол сажают по ту сторону забора, но численность этой мрази что-то не убывает. Должно быть, потенциал необъятный. Тем более общая обстановка для «шерсти», как их прозвали, благоприятная. Сейчас нет истинно «черных», то есть воровских зон, или «красных», то есть полностью под пятой администрации, общественников. «Все смешалось в доме Облонских» с этой перестройкой и «демократией». Сегодня повсеместно один царь по имени беспредел, то бишь отсутствие каких-то твердых правил, законов, — неважно даже, ментовских или воровских. Везде верховодят кулак или заточка, сварганенная из ножовочного полотна. В таком микроклимате даже деревенский мужичонка, севший за кражу курицы, либо хулиганку по пьяни, выходит из лагеря бешеной зверюгой или животным, потерявшим человеческий облик. Часто даже и внешне. А гуманизация в зонах, о которой так победно трубила пресса, свелась к разрешению ношения наручных часов, короткой прически и нескольким добавочным килограммам в передаче.

Старая, привычная до блевотины совдеповская показуха. Хотя, казалось бы, живем мы уже при капитализме-демократизме. Впрочем, возможно, это чисто русская особенность натуры — понтовитость до дурости. Взять, к примеру, те же «потемкинские деревни» или прожект «Оздоровление экономики в 500 дней».

Эту четырехкомнатную приватизированную фатеру я приобрел полгода назад не по необходимости, а просто, чтобы надежно вложить куда-то деньги. Сейчас в России только три непотопляемых кита — недвижимость, золото и доллары. Скупать валюту я посчитал непатриотичным, золото могут украсть, а квартира всегда будет в цене, а главное, никуда не пропадет даже в случае моей внезапной смерти.

Официально квартира куппена на аукционе недвижимости двоюродной сестрой Натальей, так что при самом скверном раскладе судьбы — конфискации имущества, государство не сможет наложить на квартиру свою загребущую лапу, так как я являюсь не собственником жилой площади, а лишь квартиросъемщиком. Полгода назад она стоила двадцать миллионов рублей, а на сегодня ее стоимость перевалила уже за сорок.

Акционерным обществам и банкам не доверил бы и копейки. Обещать пятьсот-тысячу процентов годовых могут исключительно мошенники либо законченные идиоты.

Наталья навещала квартиру раз в неделю, чтобы навести блеск на полированные австрийские гарнитуры и проветрить комнаты.

Так что поднявшись на третий этаж и открыв металлическую, закамуфлированную дубом дверь под магической цифрой девять, я никого не обнаружил.

Принял комбинированный душ — сначала горячий, затем холодный и опять горячий. Давно заметил, как это благотворно действует ка нервные окончания, снимает усталость и стресс. Не вытираясь, набросил на тело длиннополый махровый халат и прошел в кабинет. Люблю уют, и все в этой комнате преследовало данную цель.

Одну стену до самого потолка занимал книжный шкаф с произведениями почитаемых мной авторов Бальзака, Грина, Стивенсона, Дойла, Гарта, Мериме, Генри, Диккенса, Уайльда и еще масса книг общей численностью более тысячи. Некоторые сохранились с детства и стояли на почетных видных местах. Например, сборники сказок Гауфа и «Тысячи и одной ночи». Весь пол укрывал толстый ворсистый ковер с преобладанием зеленых успокаивающих тонов, а против дубового стола был оборудован интимный уголок из дивана, двух кресел, камин-бара и треугольного журнального столика под малахит.

Устроившись с ногами в кресле у камина, стал ждать. Но телефон на журнальном столике упорно молчал.

Нажал верхнюю клавишу слабого накала камина и открыл засветившийся бар. Необходимо как-то убить время. Выбор богат, но я остановился на водке «Зверь». Во-первых, название мне импонирует, а во-вторых, в силу, наверно, врожденной доверчивости, почти серьезно отношусь к рекламе, обещающей наутро после употребления «Зверя» ясную, неболящую голову. Правда, у меня есть сильное подозрение, что реклама подается по телеэфиру в урезанном виде, а исчезнувшая концовка гласит: «…если наутро принять еще не менее ста грамм «Зверя».

Хлобыстнул сразу полстакана и, расслабившись, закурил любимые «Родопи». Старший оперуполномоченный майор Инин, звонка которого я ждал, пил не так — мелкими, смакующими глотками, любуясь игрой света в бокале и нежно грея его в своих короткопалых, но ухватистых руках.

Странные у нас с ним сложились отношения. Он пребывал в полной уверенности, что я «его человек», мягко выражаясь, внештатный сотрудник оперотдела, а если не в бровь, а в глаз — стукач.

Я же считал, что майор моя козырная карта в схватке с органами и конкурентами из различных группировок и банд. А попросту — считал его тем презервативом, с помощью которого я могу, при случае, трахнуть и тех и других.

Но сама мысль, что я числюсь на ментовской электронной дискете среди разной шушеры, пахавшей на них за деньги, угнетала. Я хоть «гонорары» и не брал, но это было весьма слабым оправданием даже в моих собственных глазах.

Опер зацепил меня сразу после выхода на свободу. Пришла такая невинная с виду повестка в военкомат. Не думая лишнего, отправился по указанному адресу выяснить, что почем. Военком, узнав мою фамилию, кивнул на соседний кабинет без таблички:

— Вас ждут там, — и странно эдак на меня взглянул поверх очков. Я вмиг вкурил, что дело нечисто.

За солидной дубовой дверью прятался небольшой кабинетик из двух столов, сейфа и нескольких стульев с мягкой обивкой оранжевого цвета. За одним столом сидел маленький (даже я со своими скромными ста семидесятью тремя сантиметрами почувствовал себя в его присутствии великаном) кряжистый тип с водянистыми глазами и в штатском. Второй стол пустовал.

— Майор Инин, — представился он и протянул лопатообразную ладонь. — Старший оперуполномоченный горотдела.

Я, неловко замешкавшись, ответил на рукопожатие и во все глаза уставился на своего главного тайного врага и противника.

— Хочу с вами, Евгений Михайлович, сразу обо всем договориться и обсудить кое-что по мелочи. Или, может, проще, чтобы к вам обращались — Монах? Хотя я настоятельно рекомендую подобрать какое-либо нейтральное имя, не имеющее к вам никакого отношения. Есть подходящие имена, прозвища?

— Не понял. Вы что же, агентурную кличку для меня подбираете?

— Именно. И давай, Монах, не будем овцой прикидываться невинной. Знаю я твои лагерные художества, да и при должности был — кладовщиком. Значит — так или иначе — активный помощник администрации учреждения. Так вот и считай: я твоя «администрация» здесь, на воле. И ты будешь мне помогать. Активно.

Если бы у меня тогда был Братишка, я не пожалел бы всю свинцовую десятку влепить в лоснящееся самодовольством лицо коротышки.

— А если я тебя, майор, пошлю на тройке букв прокатиться?

— Можешь. Но не советую. Ответ будет адекватным — пойдешь на новый срок. С такими, как ты, не церемонятся…

— По какой статье?

— Помнишь, как ране говаривали? Был бы человек, а статья найдется. — Он хохотнул. — Чего это ты взбеленился? Или кокетничаешь, цену набиваешь? Кстати, цена у нас хорошая. Если покажешь старание, проявишь себя в нужном направлении — будешь «и сыт, и пьян, и нос в табаке».

Смотри-ка, — невольно подумалось мне, — такой же, как я, любитель афоризмов нашелся. Сука!

— Расслабься. Садись, кури. — Опер, не вставая из-за стола, потянулся к сейфу, и на столе появились два тонких стакана и бутылка водки «Смирнофф». — Знаю, ты анашой балуешься, но, на вот, прими наркомовские. Лучше «травки» успокаивает. Кстати, ты в курсе, что 224-ая статья — наркотики — до пятнашки тянет?..

Мент плеснул себе на донышко, а мне чуть не полстакана. Недолго думая, я намахнул пахучую жидкость, сел и закурил из своей болгарской пачки.

— Вот и ладненько, — майор, смакуя, допил свою порцию и убрал все хозяйство обратно в сейф. — Думаю, с реверансами мы закончили? Переходим к делу. Как бы там ни было — потянется к тебе спецконтингент, уголовнички. Или ты к ним потянешься, один хрен. У тебя ведь специальности нет? И родичей миллионеров? И в лагере, ясно, ты состояния не заработал? Так что все логично. Нет у тебя другой дороги, кроме волчьей тропы. И бог с ним, смирись, горбатого могила исправит. Предлагаю взаимовыгодную сделку. Я закрываю глаза на твои наркотики — можешь сам травиться и других травить, подторговывать можешь. Да и другие — мелкие — художества мы за тобой замечать не будем. Если сам влипнешь с поличным и свидетелями, то и тогда поможем, чем сможем. Ясно, свое получишь, но — по минимуму. Сечешь поляну?

— Секу, начальник. Но за все эти привилегии вы от меня подвиг Матросова потребуете?

— Окстись, Монах! Мы тебя светить нигде не будем, свой ежемесячный рапорт подписывай псевдонимом. Настоящее твое имя буду знать, практически, только я. Ты станешь моим человеком, а свою агентуру я берегу: это мой хлеб, мой стопарик перед сном. Улавливаешь?

— Улавливаю. Дальше.

— Остались детали. Раз в месяц, как уже упоминал, будешь писать рапорт на имя начальника УВД. Туфту гнать не советую, пиши четко о всех криминалах, о которых тебе станет известно. Но, повторяю, четко, без проколов и наговоров. Доказательства собирать дело чисто наше, от тебя требуется несложное — давай точные наколки. Ясно?

— Угу. Господин Игрек взял меховой склад, затарил на дачу, договаривается о сбыте через частную пошивочную мастерскую господина Зета. Господин Икс предлагал мне поучаствовать в налете на некую заводскую кассу. Моя доля — четверть, должна, по его словам, составить пятьдесят лимонов. Я отказался, разъяснив, что недавно «с дела» и плотно упакован, хочу хорошо отдохнуть, расслабиться с девочками. Налет намечается в первых числах следующего месяца.

— Молоток! Даже не ожидал! Соображаешь, Монах, есть у тебя серое вещество в черепке.

— У нас говорят «масло», — усмехнулся я и прикурил новую сигарету от старой.

Старший оперуполномоченный непонимающе уставился на меня, затем рассмеялся, снова совершая набег на свои запасы выпивки.

— А что? Очень точное и емкое выражение. Может, этот псевдоним тебе и выберем — Масло?

— Не покатит. Завтракать тогда не смогу. Он у меня состоит из кофе и бутербродов с маслом. — Я бросил непогашенную сигарету ему в пепельницу и, не мигая, вперил взгляд в его водянистые глаза.

Майор недовольно покосился на дымящуюся сигарету, но промолчал, придвинул мне стакан со «Смирновской».

— Хозяин-барин. Пей и давай любое имя. Может, просто и со вкусом — Иванов?

— Это уже перебор, начальник, — я ненадолго задумался, — пускай будет Учетчик. И малораспространенное, и точно по сути. Буду ведь для вас преступления учитывать.

— Как скажешь, так и запишем. — Майор Инин хитровански подмигнул. — Наверно, в колонии так подписывался?.. Надо повнимательней дело твое поглядеть. — Он выцедил свои двадцать грамм и придвинул мне заполненный лист бумаги. — Формальность. Но необходимая. Подпиши о согласии сотрудничать с органами следствия под псевдо Учетчик и о том, что ознакомлен с ответственностью за разглашение государственной тайны. К коей, кстати, относится и агентурная работа в среде преступников.

— И в пятнице? — глупо сострил я, ставя размашистую подпись под купчей на мою душу. Правда, я сразу рассчитывал, что повальное бедствие всех сделок — неплатежи — не избегнет и этот документ.

После того, как обговорили способы обычной и срочной связи, мы стали прощаться.

— Что же ты, Учетчик? — всплеснул руками опер. — Так и не выпил?..

— Благодарю, — губы невольно скривила неестественная ухмылка. — Лагерная язва не позволяет.

— Ну-ну, — понимающе-сочувственно закивал майор. — Тогда конечно…

Закрывая за собой дубовую дверь, чем-то напомнившую мне в данный момент крышку гроба, задался мыслью — куда теперь опер денет невыпитый стакан? Выплеснет? Сольет обратно в бутылку? Скорее всего — последнее.

Первое, что я тогда сделал, — в ближайшей забегаловке накатил, как алконавт, полный стакан водки.

Телефон все молчал… С той вербовки уж год пролетел, а помнится в деталях и красках, словно лишь неделя.

Звонок раздался, но не телефонный, а дверной колокольчик затренькал. Я никого не ждал, поэтому, идя открывать, прихватил бутылку, как первое попавшееся оружие. Держа литровую емкость на плече, будто дубинку, щелкнул замками. В дверной проем неуверенно заглянул майор Инин.

— Ты не один? — шепнул он, вставая на цыпочки и заглядывая мне через плечо.

— Заходи. — Я отступил, давая дорогу оперу в коричневой кожанке и легкомысленной кепочке с длинным козырьком. — Вот, коротаю вечер на пару со «Зверем». Но он добряга, не кусается и даже не рычит.

— Неплохой у тебя сегодня напарник, — похвалил Инин, мельком взглянув на бутылку. — Ты уж извини, что без звонка. Но обстановочка… Целый день на ногах. В общем, надо поговорить.

— О чем базар, начальник. — Я устроился в кресле у камин-бара и кивнул на противоположное. — Какие проблемы у доблестных органов?

Старший оперуполномоченный плюхнулся в кресло и вытянул свои короткие ножки, обутые в светлые молодежные кроссовки.

— Умаялся, как собака! — Он шумно выдохнул воздух. — Угощай, Учетчик.

Я плеснул ему «Зверя» в высокий бокал.

— И правильно. Не зря же вас легавым кличут. Имя подтверждать надо.

— Ты свое не больно подтверждаешь, Учетчик. — Майор не обиделся на мою колкость, мелкими глотками загоняя «Зверя» в свое нутро. — Хотя твои обзорные рапорта и пользуются в управе некоторым успехом. Конечно, это тоже дело нужное, но конкретной, ощутимой агентурной работы от тебя ноль.

— Чего ж ты, майор, ко мне приперся? — Я сделал вид, что обиделся. — Нотаций с детства не перевариваю. У меня на них аллергия. Блевать тянет.

Опер инстинктивно потянул под себя ноги, усмехнулся.

— Ну, свой шикарный ковер ты навряд ли пачкать станешь. И не лезь по каждому порожняку в бутылку. Кстати, вроде там еще осталось?

Пришлось плеснуть ему еще выпивки. Майор привычно погрел бокал в руках, любуясь прозрачной жидкостью в малиновых сполохах камина.

— Ну, с тобой ясно. Когда сыт, пьян и нос в анаше, пахать неохота. Но придется, Учетчик. Мне необходимо полное представление, что за каша заварилась в вашей уголовной среде.

— ?

— Кто замочил Левина-Батю, Синицына, Хромого, Завьялова?

— А что, это были твои кадры? — Я вытряхнул из пачки сигарету и неторопливо прикурил настольной зажигалкой-пистолетом.

— Неплохая имитация Макарова, — заметил опер. — Но кончай паясничать. Ясно, врагов и недоброжелателей у «Каратистов Урала» пруд пруди. Но кто из них так крут, что может решиться на столь радикальные меры?

— Дай подумать. В первую голову свести счеты выгодно многочисленным должникам «Каратистов» и тем коммерческим структурам и точкам, которые платили им дань «за охрану». Могли приложить лапу и конкуренты. А что если просто внутренняя разборка — король умер, да здравствует король? Кто занял место Бати в ТОО?

— Пока никто. — Майор поднял на меня свои глаза-омуты, вследствие действия алкоголя словно покрывшиеся ледяной корочкой. — В сторону экивоки и реверансы. У тебя, наверняка, есть какая-то версия. Поделись, а мы уж проверим, соответствует она действительности или нет.

— У меня лишь голые предположения, подтвердить ничем не могу. Интуиция и немного логики.

— Давай. Там разберемся, кто девица, а кто баба.

— Первое, что бросается в глаза, — убиты два лидера давно конкурировавших между собой группировок. Либо на сцену вышел некто третий, остающийся до времени в тени, либо это война Бати с Хромым, приведшая их самих к гибели.

— Мы тоже склоняемся к версии о междоусобице. Насчет таинственной третьей силы — завиральная идея. Оперданных о наличии таковой не имеется. Нет сейчас в городе до того обнаглевшей зверюги, что рискнет воевать сразу на два фронта. Это неразумно и, значит, нереально. Мне непонятно одно — зачем «Каратисты», если это они, внаглую расстреляли Хромого? На их месте я бы, например, устроил обычный несчастный случай. Разборка на этом благополучно бы завершилась, и органы не встали бы перед необходимостью копаться в этом уголовном дерьме. Нелогично. Может, на «Каратистов» нас просто наводят?

— Не исключено. — Я сделал вид, что задумался. — Но с устройством несчастного случая не так легко, как ты, майор, думаешь. Хромого всегда сопровождал телохранитель, да и сам он весьма опасен и не подпустил бы к себе чужих. О его тросточке у нашей братии легенды ходят.

— Ты о чем? — не понял опер. — Какая такая тросточка?

— Хромой в своей палке прятал стилет, которым, поверь, весьма ловко умел пользоваться.

Майор отставил недопитый бокал и потянулся к телефону. Я кивнул на дверь смежной комнаты. Инин махнул рукой, — оставайся, мол, какие там секреты.

— Петро? — Майор уже говорил по телефону. — Какое-нибудь оружие на трупе Немцова обнаружено? Нет? Хромой ходил с тростью: проверь, не с секретом ли. Через полчаса буду у себя. И еще, капитан, кто состоял при Немцове телохранителем? Ясненько… Все. Отбой.

Опер взял свой бокал и, в нарушение своих привычек, залпом выпил содержимое.

— А тебе что известно об этом телохранителе? — закусывая долькой лимона, спросил он.

— Почти ничего, самый децал. Слыхал, что молодой качок. В недавнем прошлом инструктор по кикбоксингу в ТОО «Каратисты Урала».

— Как так? — искренне удивился старший опер. — Телохранитель Хромого раньше работал на Батю?!.. Ясное дело, Хромой об этом наверняка не знал! Похоже на ниточку… Ладно, если что узнаешь конкретное, выходи на срочную связь. Я потопал. — Уже взявшись за ручку двери, он внезапно остановился и хитро мне подмигнул. — Есть сигнал: в пивнушке твоей не только анашой, но и опием балуются. Смотри, не зарывайся. Опий дело серьезное, в случае палева отмазать тебя будет сложновато. Ну, пока.

Торговлю маковой соломкой придется прикрыть, пока не выявим, откуда утечка информации, — решил я, защелкивая за майором входную дверь. — Но какие козлы! Не найти даже стилет! Работнички! Сейчас они, наконец, обнаружат кровь Синицы в палке Хромого, и машина все же завертится в нужном направлении.




Приют для друга


День выдался по-уральски двуличным. То солнечно, то пасмурно. Кучевые облака оккупировали небосвод и периодически заслоняли солнце. Но в этом присутствовали и позитивные моменты: не так душно было в такси, которое я нанял до озера Балтым, что располагается по тагильскому тракту. Хотел по пути навестить маму, но вовремя вспомнил, что воскресенье, и она наверняка уехала на собрание баптистов-евангелистов в молельный дом на окраине Екатеринбурга. Администрация города явно тоже страдает двуличием. С одной стороны, государство всемерно поддерживает распространение в России христианства, правда, на словах в основном, а с другой стороны, практической, выделяет участки для строительства церквей и домов для собраний верующих в самых неудобных для паствы отдаленных местах, обычно в частном секторе, где сильную крупную общину создать, если не невозможно, то, по меньшей мере, весьма и весьма непросто. Тот факт, что движение евангельских христиан баптистов самое мощное во всем цивилизованном мире чиновники во внимание, естественно, не берут. Брать они предпочитают наличные за предоставление хороших участков с коммерческих структур, которые не скупятся на взятки: магазин или офис в престижном центре — половина успеха предпринимателя. Все это логично и понятно в нашей раздрызганной стране, но такой повсеместный беспредел, и не только в вопросах строительства, меня просто бесит. Рвачи и хапуги, а не лучшие представители народа. И многие ведь облечены депутатской неприкосновенностью. Вот они и есть настоящая мафия. Поголовная коррупция золотыми цепями сковала Россию, только-только освободившуюся от кандалов коммунизма.

Через час с мелочью такси доставило меня до озера. Зеленовато-голубая гладь воды, искрящаяся в преломляющихся лучах солнечного потока, смоляной запах елового бора сразу меня успокоили и взбодрили, настроив на по-мальчишески беззаботную волну. Здесь нашей конторе принадлежало полгектара земли, обнесенной узорчатым ажурным чугунным заборчиком; слабая имитация каслинского литья, но все равно впечатляюще. Много нервов и времени потребовалось, чтобы получить этот участок под строительство малого предприятия «Приют для друга». Пришлось идти старым русским способом: подарков и подношений. Рассчитывался не по старинке — коньяком и шоколадными наборами, а в ногу со временем — свободно конвертируемой валютой, долларами. «Не подмажешь — не поедешь». Этот афоризм русский человек всосал с молоком матери, и, думаю, он останется с ним до конца жизненного пути. Впрочем, каждый делает бабки, как умеет. Диалектика.

Но, на мой взгляд, деньги честнее отобрать, а не вымогать с лицемерной доброжелательной улыбкой, пользуясь служебным положением.

По периметру кладбища для животных на длинных цепях бегали четыре звероподобных волкодава, радостно завилявших обрубками хвостов при моем появлении. Овчарок я с зоны терпеть не могу, психическая на них аллергия.

Толчком для организации такого своеобразного предприятия послужил тот факт, что у мамы скончался от чумки любимый карликовый пудель по кличке Малыш. Для мамы это был сильнейший стресс; чтобы как-то смягчить его, я предложил похоронить собаку цивилизованно, по западному образцу. Там кладбища для собак дело привычное. Высокий уровень жизни и нравственности, что тут скажешь.

Выбил место и схоронил пса, как человека, даже памятник поставил в виде пуделя во весь рост. Спасибо Могильщику, который стал на кладбище и сторожем, и скульптором. Работал он с гипсом, покрывая его нитрокраской, под цвет почившей собаки, и бесцветным лаком.

Правда, некоторые шизанутые состоятельные старушки требовали для своих любимцев памятник из мрамора или чугуна. В таких случаях приходилось заказывать его на стороне. К моему удивлению, «Приют для друга» оказался вполне рентабельным, и я уже подумывал о расширении.

По документам владельцем места упокоения домашних животных являлся Вадим, по прозвищу Могильщик, бывший боевик нашей группы.

Я вовремя заметил, что он стал спиваться, и дал ему это дело. Пусть расслабится на свежем воздухе, — авось, стресс у него и пройдет. Вадим установил в своей сторожке компактный самогонный аппарат и, кажется, был вполне доволен нынешним положением.

У сарая, где Могильщик творил скульптуры для надгробных памятников, стояли наши «Жигули». Все три окна бревенчатой сторожки были распахнуты, и оттуда неслись незамысловатые аккорды «Лесоповала». Киса в своем репертуаре. Гуляет братва.

Я решил подшутить над ребятишками, а заодно проверить их реакцию. Подойдя к запертой дощатой двери, грохнул в нее ногой, встал за косяк и гаркнул:

— Выходи по одному! Дом окружен!

Автоматная очередь чуть не разнесла дверь в щепки. Крупнокалиберные пули, рикошетя о надгробные плиты, сложенные штабелями во дворе, с противным визгом разлетелись кто куда. — Цыпин Стечкин, — определил я и решил закончить опасный эксперимент, вспомнив о хранившемся на чердаке ящике с противопехотными гранатами. Если мальчики начнут швырять их в окна — от осколков мне не уйти.

— Кончай палить, оглоеды! Это Монах, а не группа захвата!

С той стороны долго возились с замком — от многочисленных безобразных дыр дверь повело, и, должно быть, замок просто заклинило. Наконец, дверь распахнулась и показалась бордовая от смущения или алкоголя физиономия Кисы.

— Евгений Михайлович! — радостно-облегченно заулыбался он. — Ну и шуточки у тебя! А если бы зацепило?!

— Ничего страшного. Сгонял бы в город за хирургом, а после операции захоронил его по соседству с какой-нибудь болонкой…

В комнате, против ожидания, был сравнительный порядок. На середине стола, покрытого белой скатертью, высилась батарея разнокалиберных бутылок в окружении холодных закусок — чесночно-сырного паштета, овощного салата и вскрытой полукилограммовой банки с красной икрой.

Цыпа сосредоточенно защелкивал патроны в обойму пистолета-пулемета, явно избегая моего взгляда. Ясно, ждал нагоняя. Еще бы — чуть не пришил своего хозяина.

Могильщик, в одних джинсовых шортах и домашних тапочках на босу ногу, вооружившись совком и веником, кружил по комнате, сметая с пола еще горячие стреляные гильзы. Ну, прямо, рачительный домохозяин, если бы не синие татуировки на спине — церковь о восьми куполах-луковках, говорящая о количестве лет, проведенных за решеткой, и на груди — божьей матери с младенцем, на блатязыке означающая — «тюрьма мой дом родной». А торчащая рифленая рукоять нагана из заднего кармана шорт не оставляла уже и тени сомнений на его счет.

— Ну чисто воровская «яма». В натуре контроль потеряли?! Киса! Собери все «волыны» и загаси в тайник-могилу сенбернара. И ящик с лимонками туда же. Перебьете ведь под кайфом друг дружку, психи! — Я уселся за стол и насмешливо оглядел понурившуюся троицу. — Вадик, Цыпа, цепляйте в сарае два листа фанеры и приведите в божеский вид дверь — не выношу сквозняков.

Вечером, чтоб ребятишки вконец не закисли, организовал рыбалку — благо, до озера рукой подать. Природа в любых видах и проявлениях — моя слабость. Почти треть жизни среди каменных стен, решеток, колючей проволоки и остервенелых овчарок невольно вырабатывают трепетное чувство к флоре. Даже примитивный легкомысленный одуванчик вызывает во мне умиление, не говоря уж о розовых и сиреневых кустах.

На старости лет, если не пришьют, куплю бунгало где-нибудь у водоема; и чтобы под окнами непременно цвела сирень. От ее пряного аромата тащусь в натуре, как от чуйской травки.

Вообще-то к рыбной ловле у меня отношение двойственное. С одной стороны, астрологически рожденный под созвездием Рыб должен, вроде, воспринимать их как нечто родственное, если не святое, а с другой — мое любимое блюдо жареная или запеченная в майонезе рыба.

Но, как говорится, если нельзя, но очень хочется, то можно. Это один из немногочисленных моих принципов.

Безрезультатно просидев с удочками на бережку, ребята явно заскучали. Предвидя возможность неудачной рыбалки, я запасся беспроигрышным рыболовным средством. Оно заключалось в бутылке из-под шампанского, наполненной взрывчаткой собственного изобретения: марганцем, желтой серой и алюминиевой пудрой в равных пропорциях. А сверху в горлышко была насыпана окись натрия. Плотный пыж из ваты запечатывал все это дело, чтобы вода не сразу достигла окиси натрия, мгновенно воспламеняющейся от соприкосновения с влагой и приводящей в действие взрывчатку.

— Могильщик, волоки резиновую лодку. Сейчас улов будешь собирать.

Размахнувшись, зашвырнул самодельную бомбу подальше от берега, чтобы, случаем, не задело осколками бутылки. Через пару секунд раздался глухой взрыв, взметнувший над гладью озера двухметровый столб воды, в косых лучах заходящего солнца похожий на поток изумрудов.

Могильщик уже сталкивал надувную лодку на воду. Кое-где на ее поверхности замелькали в волнах серебристые брюшки всплывшей оглушенной рыбы.

Улов выдался не бедный — пара щучек, несколько средних окуньков и дюжина подлещиков. Уху сочинили прямо на берегу, разведя костерок под закопченным медным чаном. Вадик выплеснул в пахучее варево бутылку водки, сославшись на старинный народный рецепт. Конченный алконавт. Рецепт, правда, такой существует, но в уху следует добавлять всего несколько столовых ложек спиртного, как специю для духовитости. Разжевывать это Могильщику я не стал, к чему? Уважаю профессора-американца Карнеги, а он в своей книге «Как оказывать влияние на людей» утверждает: «не мешайте людям врать, если хотите быть с ними в добрых отношениях». Пусть считает себя продуманным и хитрым, а меня доверчивым простачком. Я-то лучше знаю, кто есть кто. Или, как выражался плосковато-шутливый любитель инглиша Михайло Горбачев: «кто есть ху».

Кашу маслом, а уху водкой не испортишь. Посему ужин вышел на славу, аппетитно-вкуснятистый.

Ребята расслабленно растянулись на траве, подставив многочисленные татуировки на оголенных волосатых торсах свежему ветерку с озера. Кретины — столько особых примет. Менты, уверен, лишь для понта в тюрьмах и зонах выступают против наколок. Те ведь являются своеобразным удостоверением личности уголовников, а значит, облегчают оперативникам работу по их опознанию и розыску на воле. Правда, и я не совсем избежал дани зековской традиции — мое правое плечо уже более десяти лет украшает латинский афоризм, утверждающий: «человек человеку волк».

— Завязываем, мальчики, — я встал и накинул на себя легкую шведскую куртку. — На работе понятно, но на отдыхе-то к чему здоровьем рисковать? Холодает, продует не ровен час.

Мы собрали монатки и гурьбой вернулись в сторожку. Киса врубил компактный переносной телевизор — скоро должен был начаться по четвертому каналу Шереметовский «Тик-Так» — самое объективное изложение новостей из всех семи каналов, что ловит приставка ДМВ.

И на этот раз — «Тик-Так» оказался на высоте. Показали даже сгоревшую дачу с останками телохранителя Хромого. Рассказал Шеремет и об убийствах Бати, Синицы и Хромого, высказав предположение о начавшейся разборке двух мафиозных группировок — «центровых» с «уралмашевцами».

— Весьма логично, а следовательно, правдоподобно, — резюмировал я, — сейчас каждая шестерка-боевик из их банд уверен, что между ними и правда война. Возможна самодеятельность, и это нам весьма на руку.

— А помнишь, Монах, — вдруг развеселился Киса, — как в прошлом году Цыпа предлагал налет на Шеремета? Кому тогда премию в баксах дали как лучшему телеведущему новостей? А ты запретил.

— Помню. Журналистов и ментов шевелить надо только в крайнем случае. Крупный хипиш выгоден лишь амбициозным придуркам. Овчинка выделки не стоит.

Могильщик растопил печку, к ночи похолодало. Потрескивающие березовые полешки вносили атмосферу домашности и уюта.

— Вадим, а тебе не страшновато одному в лесу, да еще по соседству с погостом, пусть и для животных? — поинтересовался я.

— Ни на децал, — усмехнулся Могильщик. — Это среди двуногих зверей, готовых порвать любого за копейку, страшно. А здесь я как Робинзон, и на душе покойно. Если сдохну от цирроза печени, просьба к тебе — похороните здесь, полянку я уже подобрал.

— С тобой ясно. «Чем больше узнаю людей, тем больше нравятся собаки»?

— Вроде того. А за что любить людишек? Из грязи вышли, в грязи живут и уйдут в грязь. Как бы ни пыжились — все дерьмо.

— А ты, оказывается, философ-мизантроп и анахорет в одном лице.

Могильщик оскорбился на непонятные ему слова и замолк. Хотя мизантроп — человеконенавистник, а анахорет — отшельник. Всего-то.

Цыпа снова наполнил бокалы.

— Предлагаю «ночной колпак» — рюмочку перед сном. Между прочим, чисто английская традиция.

— Да, — согласился я. — Многовековая, еще у Диккенса «ночной колпак» встречается. И ведь не спились, сволочи, как мы, русские.

— У саксов психика сильнее, — высказал свое мнение Киса.

Ну, тут все на поверхности. Киса незаконнорожденный сын горничной престижной гостиницы и заезжего английского туриста. Мать внушила ему преклонение перед англосаксами, хотя, по теории, логичнее было бы наоборот. Все-таки женщин нелегко понять мужским примитивно-прагматичным умом.

В настоящее время Киса сирота — пока он чалился в лагере, мать, спившись, умерла, не оставив ему ни кола ни двора. Естественно, из гостиницы бдительный коллектив ее выпер еще до рождения ребенка за аморальное поведение, порочащее чистый облик советской гражданки. Последние восемнадцать лет она работала дворником; это с ее-то идеальным знанием трех европейских языков. Зашоренная совдепия, что тут скажешь. Как говорится, слов нет, остались только слюни. Конкретного человека, в которого плюнуть, не знаю; посему плевать приходится на наше совковое общество в целом.

Я-то ладно, а Киса готов порвать любого из-за той давней незаслуженной обиды его матери. Комплексует, бродяга. В персонале гостиниц видит поголовно только ханжей и хапуг, поэтому с ними не церемонится, так зажал поборами, что те пикнуть не в состоянии.

Пускай резвится, раз в кайф. Это, правда, чревато рискованными для него осложнениями, но зато весьма прибыльно нашей фирме. Как говорится, нет худа без добра.

Мы, не чокаясь, вразнобой выпили. Видно было, что каждый думает о своем, может, даже сокровенном.

Я это объясняю близостью природы-матушки. Да и само кладбище смотрелось через мутные оконца сторожки если не зловеще в лунном свете, то по меньшей мере таинственно-загадочно, будя в подсознании какие-то, обычно дремлющие, центры памяти о наших прошлых жизнях, об Истине, старательно скрытой в глубинных тайниках мозга от самого человечества. Наверно, чтоб оно не свихнулось в одночасье. Гомо сапиенс — человек разумный — амбициозная выдумка самовлюбленных гомо обезьянос. Не хочу, пусть косвенно, лить воду на мельницу Дарвина; его теория эволюции явно унизительна. Лично для меня. Просто человек больше похож на обезьяну, чем на разумное существо. Куда ни глянь — одни инстинкты. Единственное отличие: у обезьян, да и всех животных, инстинкты в основном врожденные, а у людей условные, благо или худоприобретенные в процессе существования. Так что мне больше близки Павлов и Фрейд.

Убежден, изначально человек пришел на Землю откуда-то извне, может, из другого измерения, параллельного мира. Здесь же он оскотинился, опустился до животного уровня, сам или по чьей-то высшей воле, забыв, растеряв знание Истины. У Маркса есть дельная мысль, с которой спорить глупо-бесполезно: «бытие определяет сознание». Наглядный пример: люди, волей обстоятельств прожившие несколько лет среди обезьян или волков, напрочь забывают человеческую речь, зато преотлично прыгают по деревьям или воют на луну.

В унисон с настроением со двора донесся жутковато-тоскливый протяжный вой-плач волкодава.

— Смерть чует, — неестественно-беззаботно усмехнулся Киса. — Интересно, чью? Должно быть, Могильщик скоро копыта отбросит со своей сивушной самогонкой.

— Черта-с-два! — взбеленился Вадим, подрагивающей рукой наполняя граненый стакан портвейном. — Верняк, ты раньше сыграешь в ящик; я еще цветы на твою могилку носить буду!

— Кончай каркать! — оборвал я разговор, зашедший в опасное русло, из которого выход один — скандал либо драка. Все же я молодчага, что заранее побеспокоился оставить этих головорезов без оружия. — Давайте о чем-нибудь веселеньком. Вадим, меня давно занимает, как ты в этой глуши без женщин обходишься? Может, тебе из Екатеринбурга резиновую бабу привезти? В секс-шопах сейчас неплохие модели, с подогревом.

Могильщик насупился:

— Благодарю. Обойдусь.

— А он однолюб, — рассмеялся Киса. Заметно было, что в борьбе с алкоголем он явно переоценил свои силы. — А когда приспичит, пользуется испытанным средством — Дунькой Кулаковой. — Он вытянул вперед руку и покрутил ею перед носом побагровевшего Могильщика.

Тот непроизвольно потянулся к заднему карману шорт, но, вспомнив, что безоружен, скривился в подобии улыбки, больше смахивающей на оскал.

— Да, онанирую. И что? Кому какое дело? Если очень попросишь, могу и тебя трахнуть — хоть в очко, хоть в рот, — они у тебя одинаково поганые…

Киса, навалившись на стол кулаками-кувалдами, начал тяжело подниматься на нетвердых ногах. Чтобы не дать ситуации выйти из-под контроля, я врезал ему хук справа в челюсть. Опрокинув стул, Киса грохнулся на пол и отключился. Через минуту раздался его беззаботный храп.

— Дело житейское. Перепил мальчуган. С кем не бывает. Нервишки на пределе, шифер съезжает. Нормально. — Я похлопал Могильщика по загорелой щеке, успокаивая. — Цыпа, отволоки нашего ослабленного друга на двор, прикрой одеяльцем. Простынет еще, не дай бог. А проснется — снова человеком станет. Извинится, если надо. Парень он, в общем-то настоящий, наш до доски гробовой.

— До «вышки», то бишь, — мрачно уточнил Могильщик, налил себе граненый стакан «Распутина» и махом заглотил. — Лады. Зла не держу. Малолетка — отвечать за базар еще не научился.

Цыпа вернулся в избу уже без своей похрапывающей ноши и сел сбоку от стола, чуть сзади Вадима.

Моя школа — страхует на случай непредвиденных эксцессов со стороны явно захмелевшего Могильщика.

Тот исподлобья тяжело покосился на него, но вместо ожидаемой ругани вдруг по-детски всхлипнул и закрыл ладонью влажные глаза.

— Что, Монах? Уже и мне не доверяешь — этого костолома сзади подсадил. А когда я пахал на месте Кисы, ты меня за кента держал…

— Цыпа, пересаживайся к нам. Видишь, у коллеги мнительность разыгралась. Это все от самогонки: сивушных масел там грубый перебор, что пагубно для нервов. — Я подал знак, и Цыпа ловко наполнил три стакана «Смирновской». — Вот что надо употреблять, если уж пришла охота. Или капуста кончилась? Но тогда где же твои накопления?

Могильщик поднял на меня стремительно трезвевшие глаза. Черные зрачки, еще только что расслабленно расширенные, сузились до игольчатых.

— Монет больше нет, Монах. Все отдал сторожу на Широкой речке.

— Сторожу городского кладбища? Но зачем? — Я ушам не верил.

Вадим осушил свой стакан и каким-то чужим глухим голосом продолжал:

— Набрел я тут как-то на чудную поляну. Вся в фиалках и лютиках, а по краям березки молоденькие… Не устоял… Перезахоронил Наташку, жену, с Широкой речки сюда. Пусть со мной будет. Ты не думай: сделано чисто, на городском все так и осталось — и памятник, и плита. Никто не врубится, что гроба нет. Завтра покажу место. Там меня и похороните рядом, если что.

— Ты хоть гроб-то не вскрывал? — почему-то вдруг осевшим голосом спросил я.

— Грешен… Не сдержался. Все-таки девять лет не видались. Наташка почти такая же осталась. Усохла децал и почернела вся, ну прямо негритянка. Но все одно красавица…

Я залпом, как воду, выпил полный стакан «смирновской» и кивнул Цыпе.

— Выйдем, покурим на воздухе. Душно что-то.

Во дворе мы плюхнулись на какую-то собачью надгробную плиту. Цыпа протянул мне кисин серебряный портсигар и щелкнул зажигалкой. Стянул, пока волок, понял я.

— Нет, Евген. Портсигар прихватил на случай, если ты пыхнуть захочешь, — словно прочитал мои мысли Цыпа и тоже закурил. — А духоту, кстати, можно ликвидировать. У Фунта есть запасной кондиционер. Могу привезти и здесь присобачить. Он автономный, в паре с мини-генератором. Я же электриком в зоне был.

— Дебил, — без эмоций констатировал я. — К чему кондиционер, если дом сквозняками проветривается?

— Вкурил… Так ты из-за перезахоронения? Ерунда. Все дело его знаю. У Вадима в зоне другая кликуха была — Отелло. Задушил он жену Наташку по пьяни из ревности. Любил уж слишком. За что и сгреб восьмеру по сто третьей. Отсидел от звонка до звонка. Если помнишь, когда он с нами работал, по субботам почти всегда отсутствовал. Ты, должно, думал, он по борделям мотается? Я его выпас — Вадим на могилку жены цветы охапками таскал. В натуре, прикидаешь?..

— Могу. Но гроб сюда приволочь — отпад, дальше некуда. У Могильщика явно крыша дымится. Надо крепко пораскинуть, как с ним быть. Нам еще двинувшихся по фазе не хватает для полноты счастья.

— Когда приступать? — по-деловому взял быка за рога Цыпа. — Сварганю один, без Кисы, вот увидишь. Работать под несчастный случай? Закрытая заслонка печи — задохся пьяный от угара?

— Нет. Рано. К этому, по ходу, мы еще вернемся. Во-первых, «Приют для друга» записан за ним, во-вторых, надо глянуть на его фиалковую поляну. Желание обреченного — закон. Если не слишком накладно.

Спать рядом с некрофилом было не в кайф, но усталость взяла свое. Мы с Цыпой устроились за печкой, а Могильщик лег на лавку под окнами. Ночь прошла тихо, если не считать немного жутковатого — в свете открывшихся фактов — уханья филина где-то в черной глубине леса.

Следующий день не принес никаких неожиданных сюрпризов. Киса, опохмелившись, ожил, а когда я вернул ему портсигар, и вовсе повеселел. Даже извинился перед Вадимом. Как чингачгуки, они выкурили на пару косяк и сошлись на том, что оба накануне погорячились зазря. Кису ка весь день я посадил на радио и телевещание следить за новостями из Екатеринбурга.

Сам с Цыпой и Могильщиком наведались на поляну, где покоилась жена последнего. В натуре, все было аккуратно. Единственное, что выдавало место захоронения, — трава еще не выросла. Но природа дело быстро поправит, скроет и этот последний след.

Вечером станция «Радио-СИ» сообщила, что решением областного управления внутренних дел в связи с ухудшением криминогенной обстановки в Екатеринбурге и пригороде введены в действие профилактические операции «Сигнал» и «Кольцо».

Еще через сутки «Тик-Так» показал квартиру метрдотеля «Большого Урала», застреленного неизвестными, во время сна с официанткой того же ресторана. Завидная смерть — те даже не успели проснуться, хотя входная металлическая дверь была взломана очередью из Калашникова. Даже если он и снабжен глушителем, представляю, какой грохот стоял. Это все равно, что бить молотком по пустой железной бочке.

Еще через пару дней в офисе ТОО «Каратисты Урала» грохнуло взрывное устройство неустановленного образца, унеся души троих «спортсменов» и отправив пятерых в травматологическую клинику с ранениями различной тяжести.

Хромоножки явно сработали по наводке — уж слишком им пофартило — в ТОО как раз проходил совет директоров, то есть собрались «бригадиры» боевиков. Наверно, решали, кто займет место Бати.

Следующие трое суток в новостях не промелькнуло ничего достойного внимания, из чего я заключил, что прошла волна арестов и спровоцированная нами разборка благополучно выдохлась из-за крупных потерь в живой силе с той и другой стороны. Короче — и «центровики», и «уралмашевцы» уже перестали существовать как реальные боевые группы. С чем и поздравил ребят, предварительно сгоняв Цыпу в Верхнюю Пышму за ящиком полусухого шампанского.




Медведь


За девять дней, что мы отсутствовали, прохлаждаясь на природе по соседству с любовно ухоженными могилками лучших друзей человека, город сильно изменился. Бросались в глаза многочисленные патрули омоновцев и спецназовцев в защитно-пятнистых и черных формах, вооруженных не смехотворными пукалками Макарова, а солидными модернизированными Калашниковыми десантного варианта пять сорок пять.

Пока доехали до «Вспомни былое», трижды наш «Жигуленок» тормозили, заставляя выходить из машины, и шмонали, поднимая даже сиденья.

— Сюда бы мой Стечкин, — шепнул, не выдержав, при третьем обыске Цыпа, — от этих козлов одни рога остались бы.

— Не возбухай. Все нормально. — Я подмигнул Цыпе и доброжелательно улыбнулся старлею в черной униформе со спецназовской эмблемой на рукаве, словно это не он, падло, секунду назад больно ткнул мне меж лопаток стволом автомата, приказывая вскинуть руки на капот.

Фунт, вооружившись очками, восседал за столом в своем кабинетике и сосредоточенно штудировал «Российскую газету».

— Евген! — радостно вскинулся он и тут же как-то потух, поскучнев сморщенным старческим личиком. — Ты уже читал?

— А в чем суть дела? — Я открыл холодильник и выудил себе и Кисе по банке чешского пива. — Налоги опять повышают?

— Хуже. — Петрович протянул газету. — На первой полосе секи. Указ президента о борьбе с бандитизмом и другими проявлениями организованной преступности.

— Любопытно, — отхлебывая ледяное пиво прямо из банки, углубился в чтение. Через несколько минут небрежно скомкал газетку и закинул в урну под столом. — Лажа! Опять совдеповская показуха. Нас эти понты не заденут. Ты ведь не обыватель, а битый волчара: должен был мигом вкурить, что последние параграфы сводят на нет предыдущие. Прокуроры в матушке-России поголовно все перестраховщики и карьерой своей рисковать просто побоятся.

— А задержание до тридцати суток?

— Это коснется только засвеченных групп, а попросту — хулиганья, возомнившего себя рэкетирами и гангстерами. Мы же в тени. Нормальные бизнесмены. Уверен, что такой ориентировки, как «группа Монаха», в ментовских ЭВМ нет. А раз у оперов не числимся, то нас не существует. Сечешь поляну?

— Секу. — Петрович несколько успокоился и обмяк. — Ты, как всегда, прав. Зря я захипишевал. Возраст дает знать — масло в чайнике уже не то.

— Давай, Фунт, рассказывай лучше, как в заведении дела?

Лицо старика снова поскучнело.

— Неважнецки, Михалыч. Местная шпана, зелень бритоголовая, а прет буром, чтоб поил их кодлу на халяву. За охрану, якобы. Пока луну кручу, но скоро терпение их лопнет — будут витрины бить. С десяток наберется, оглоедов. Старшим у бритоголовых Андрюха по прозвищу Медведь. Комплекция подходящая. Недавно демобилизовался, нигде не работает. Шляется по пивнушкам, свору собрал таких же, оторви да брось.

— Глянь, Петрович, он сейчас не в зале?

— А где ж ему быть? Медведь на нашу Ксюшу глаз положил. Но не думай — она на Андрюху фунт презрения.

— Подтяни его сюда, — я отставил пустую банку на столик и откинулся в кресле. — Скажи, с ним хрюкнуть хотят.

— Если он отсюда не выйдет, его шушера враз догонится, что почем. Это голимое палево, — забеспокоился Петрович.

— Не дрейфь, Фунтик, ничего я ему не сделаю.

Через минуту в кабинете нарисовался Медведь. Мощная плечистая фигура в соединении с сутулостью сразу объяснили происхождение клички.

Модный парнишка. Черная короткая кожанка, белые джинсы и такие же кроссовки. Ясно — родители расстарались для милого дитяти. Отстегнули, не скупясь.

— Проходи, земляк. Присаживайся, — широким жестом, полным радушия, я указал на диванчик, где восседал Киса.

Медведь недоверчиво покосился на его борцовскую комплекцию, но, введенный в заблуждение детско-наивиым лицом, спокойно уселся рядом с ним.

Киса довольно ухмыльнулся и вытянул ноги, отрезая нашему гостю путь к отступлению.

— Слышал, ты пивком любишь побаловаться? — продолжая я, сделав вид, что не заметил кисиного маневра и явного беспокойства Медведя. — Петрович, надо всегда идти навстречу желаниям клиента. Цынкани Цыпе, — пусть принесет из подсобки ящик «Жигулевского».

Фунт вышел из кабинета и скоро вернулся с Цыпой, поставившим ящик с пивом прямо на журнальный столик, Коротко взглянув на меня, Цыпа вмиг просек обстановку и уселся с правой, свободной, стороны Медведя, таким образом полностью заблокировав его.

Киса уже вскрывал бутылки и батареей расставлял перед растерявшимся Медведем.

— Давай, показывай, Андрюха, какой ты любитель пива, — я закурил и доброжелательно улыбнулся местному главшпану. — И тост есть; чтоб ты поумнел хоть на децал.

— Да вы что, мужики! — Медведь попробовал встать, но мои ребятишки, нежно нажав ему на плечи, буквально вдавили его в диван.

— Пей, раз Михалыч сказал, — проворковал Киса. — Или ты понятливым будешь, если почки отстегнуть? Или самого опустить?..

После шестой бутылки на лице Медведя выступили капельки пота. После десятой физиономия его пылала, дыхание стало коротким и прерывистым. В голубых, наливающихся кровью глазах накапливалась ярость. Это мне понравилось.

— Ладно. Отдохни пока. А то сырость еще разведешь. Сказать ничего не желаешь?

— Желаю. — Медведь откинулся на спинку дивана, отдуваясь. — Виноват, ребята, накосорезил. Но не в курсах я был, что старикан под вами ходит. Если б знал, что у Петровича крыша — враз бы продернул.

— В дисбате был? — усмехнулся я. — Оттуда жаргон?

— Оттуда, — нехотя признался он. — Я пойду?

— Зачем спешить. Ты все осознал?

— Да.

— Какие-нибудь претензии?..

— Нет.

— Лады. Тогда давай приколемся по делу. Думаю, такое мелкотравчатое существование тебе скоро прискучит. Ваш рэкет на дураков бесперспективен. Нарветесь на серьезных деловых, и полетят ваши буйные головушки. Согласен?

— Да. Но надо же чем-то занять пацанов.

— Занятие подыщется. Вот сегодня, например, Киса приглашает тебя с друзьями на банкет в «Большой Урал». Платит он. В кайф такое занятие?

— В кайф, если не шутите, — неуверенно улыбнулся Медведь.

— Вот и ладушки. Подбери из своей команды человек шесть-семь посолидней и к восьми вечера здесь нарисуйтесь. Киса будет вас ждать. А сейчас ступай, облегчи свой пузырь, а то лопнет, не дай бог.

Когда дверь кабинета за ним закрылась, я повернулся к Кисе, явно сбитому с толку.

— Не вкуришь никак? Это будет ваш с Цыпой почетный эскорт. Разведка боем, так сказать. Посмотрите обстановку, с девочками тамошними приколетесь, барменов пощупаете. Преподнесите бритоголовых как новых хозяев кабака. Сами постарайтесь быть в стороне. Если кто из «хромоножек» еще там ошивается, обязательно засветится ка разборке с бритоголовыми и тем подпишет себе приговор. Все ясно? Утром доложите, что почем. Цыпа, отвези-ка меня до хаты. Устал от многолюдья, желаю анахоретством заняться.




Лекарство от депрессии


Как ни странно, во мне мирно уживаются два довольно противоречивых качества: люблю быть в центре внимания, но также обожаю и одиночество.

Впрочем, это наверно дает себя знать мой максимализм: кидаюсь из крайности в крайность.

Захлопнув за собой дверь четырехкомнатной резиденции, сразу почувствовал себя приятно-оторванным от всего этого суетного мира. Спустив тяжелые портьеры ка окна и включив настольную лампу, добился иллюзии полного одиночества и покоя.

Как сказал поэт: «На свете счастья нет, но есть покой и воля»…

Стальные браслеты пока не украшают мои запястья, следовательно я, если верить Пушкину, счастлив или около того.

После привычного комбинированного душа вернулся в кабинет и устроился в глубоком кресле за письменным столом. В этой комнате душа отдыхала. И вовсе не из-за роскошных персидских и турецких ковров, радовавших глаз ярким многоцветием, не из-за японской видеодвойки.

Просто в кабинете я чувствовал себя другим человеком, а если точнее — творческой личностью, почти литератором.

А все благодаря старенькой портативной пишущей машинке «Москва» на письменном столе.

По свойственной всем русским привычке к самокопанию давно задался целью нарисовать на бумаге в художественном изложении свою юность. Первые криминальные шаги, превратившие вполне благополучного во всех отношениях пацана в того, кем я в настоящее время являюсь.

Любопытно покопаться в далеком уже прошлом, может, нащупать закономерность в поступках, разобраться в понятиях фортуна, рок, судьба.

Я почти фаталист, но обидно и муторно думать, что жизнь предопределена и даже СЛУЧАЙНОСТЬ, по философскому постулату, НЕИЗБЕЖНАЯ НЕОБХОДИМОСТЬ.

Зарядил в машинку лист бумаги и напечатал заглавие новой рукописи с претенциозным названием «Лидер». Это станет логическим-продолжением уже написанной повести «Игра», в которой рассказывается о моей юности, первом вооруженном налете, приведшем на скамью подсудимых. После четырех лет в зоне рок, судьба или стечение обстоятельств опять привели меня в банду, где совершил первое преднамеренное убийство.

Если б не это, возможно, смахивающее на шизофрению хобби, жизнь почти потеряла бы смысл, стержень, который не позволяет мне опуститься до чисто звериного существования вроде Кисы или окончательно спиться, как Могильщик.

Деньги как таковые, как цель меня не волнуют. Недаром говорится: деньги, что навоз — сегодня нет, а завтра воз. Азарт, риск, часто смертельный, сопровождающие битву за презренный металл — вот что влечет неудержимо. Когда каждый день просыпаешься с мыслью, что он может быть последним в жизни или на свободе, невольно смотришь на мир глубже, другими глазами, чувства обостряются до предела. Это пик наслаждения, вечный оргазм, да простится мне данная пошлость.

Но из-за вечного напряжения случаются и срывы в виде стресса и черной депрессии. В такие моменты лучшее, многократно опробованное лекарство — пишущая машинка. Для меня она родное живое существо: бывает даже разговариваю с ней, ласково называя Сестричка. Отношение к Сестричке такое же нежное и теплое, как к десятизарядному Братишке.

До глубокой ночи самозабвенно отдавался любимому делу, выстукивая одним пальцем текст «Лидера». Сколько ни пытался научиться печатать профессионально, вслепую — ничего путного не выходит. Слышал, есть японские электронные машинки, сами печатающие с голоса. Надо поискать на досуге.

Не выключая ночник, забрался под одеяло. Дурацкая привычка спать при свете — печать долгих лагерных лет. В зоне круглую ночь в спальных секциях бдительно горят синие «контрольные» лампы.

Засыпая, надо думать о чем-то приятном. Проверенный способ, чтоб не приснилась какая-нибудь бодяга.

Кошмары меня не преследуют, но есть сон, который повторяется с непонятной периодичностью. После него на душе весь день какой-то мутный осадок.

Иду я с неизвестным попутчиком по ночному лесу. Тишина, лист не шелохнется. Полная луна проглядывает сквозь клочковатые облака. Вдруг замечаю неподвижно сидящие под деревьями темные человечьи силуэты. Кто это? — спрашиваю у сопровождающей тени. — Они все убиты тобой, — глухим голосом отвечает неизвестный. Его лицо мне никогда рассмотреть не удается — какое-то черное пятно, и по голосу не узнаю. Но этом сон прерывается.

Одного в толк не возьму: там этих сидячих мертвецов сотни. Нереально. Я ведь не Леня Пантелеев — это за его бандой числилось двести девяносто трупов. Меня подобные рекорды не вдохновляют — отсутствует садистская жилка, хоть и мизантроп по складу характера.

Поужинаю-ка завтра «У Миши». Зеленоглазую Мари увижу, если повезет. Фигурка у нее, конечно, бесподобно аппетитная. И бюст в наличии, что выгодно отличает ее от большинства доскообразных гимнасток.

На этой игривой ноте я и заснул, в предвкушении свидания с зеленоглазкой.




Полку прибыло


Разведка боем в «Большом Урале» прошла бескровно. Киса с Цыпой в сопровождении бритоголовой кодлы Медведя произвели там должное впечатление. Хромоножки, если и присутствовали, то высовываться не рискнули. Нахрапистый Киса моментально взял в оборот метрдотеля, курировавшего местных жриц любви. Дипломатически выражаясь, они нашли общий язык и пришли к нужному нам знаменателю. Что и следовало ожидать. Любой здравомыслящий человек предпочтет отдать часть, чем весь куш впридачу со здоровьем, а то и с самой жизнью.

— Андрюха — пацан что надо. Нашего разлива, — Киса поощрительно похлопал по плечу сидевшего на своем вчерашнем месте Медведя. — Пивка выпьешь?

— Нет, нет, — заулыбался новый Кисин приятель. — Пока даже глядеть на него не могу. Увольте.

— Михалыч, что если его на работу взять? — вступил в разговор Фунт. — Конечно, статью за тунеядство из кодекса выкинули — безработица, но все ж приличнее пристроенным быть.

— Что это тебя, Фунтик, на благотворительность потянуло? — удивился я. — Да и что он может?

— Андрюха степ бьет. Сам наблюдал. Он поддатый был, но чечетку сварганил, прям как Буба Касторский.

— В натуре?! — обрадовался Киса. — А ну-ка, изобрази, Медвежонок!

Несмотря на тяжелую комплекцию, Медведь со своей задачей справился мастерски.

— Если каблуки усилить подковками, а на пол фанерку кинуть, смотрелось бы в десять раз лучше, — закончив номер, сказал немного запыхавшийся Андрюха.

— Михалыч! — На детском лице Кисы появилось капризно-умоляющее выражение. — Возьми его! Он меня научит чечетке, я с детства мечтаю.

— Заметано. Петрович, оформишь артиста на полставки. В середине зала убери пару столиков и постели лист нержавейки — она посильнее фанеры звук даст. Доволен, Медведь? Жесткого графика выступлений перед публикой у тебя не будет. Скажем так — ежедневно с тебя пять выходов по десять минут. Покатит? Ладушки. — Я вынул из бумажника пару пятидесятитысячных купюр. — Держи аванс. На подковки.

Когда Медведь ушел, я вызвал в кабинет Ксюшу.

— Слушай сюда, девочка. Андрюха тобой интересуется?

— А мне без разницы. — Ксюша жеманно надула губки. — Я им не интересуюсь. Шпана дворовая.

— Это ты зря. С сегодняшнего дня он солидный человек — член нашей команды. Будет в баре публику чечеткой развлекать. Короче, ответь ему взаимностью. Когда сойдетесь, прощупай его от и до. Планы, мечты, увлечения, на что способен. Договорились, маленькая?

— Евгений Михалыч, вам, сами знаете, ни в чем отказать не могу. — Ксюша кокетливо взяла под козырек. — Разрешите идти?

— Ступай. Но не форсируй события. Помни разницу между статуей и женщиной.

— А в чем разница? — Ксюша задержалась на пороге.

— Статуя сначала падает, а потом уж ломается. Женщина наоборот. Так что поломайся денек-другой. Желанней будешь.

Когда за окнами зажглись уличные фонари, отправился с мальчиками, как и планировал, ужинать в ресторацию «У Миши».

Как обычно, в залах народу было не густо. На небольшой эстраде ансамбль, явно дворового пошиба, вовсю старался создать атмосферу праздника и веселья.

Мари нигде не было видно. Должно быть, ее номер позже, когда ансамбль, выдав свой небогатый репертуар, начнет выдыхаться. Глядя на потные, полупьяные лица музыкантов, я решил, что ждать уже недолго.

Так и оказалось. Через полчаса вышел на эстраду потрепанного вида конферансье во фраке, явно узковатом для его брюшка, и объявил «Эротическое соло». Музыканты, прихватив инструменты, ушли передохнуть.

Свет в зале притушили, откуда-то сбоку ударил на эстраду желтый луч прожектора и под магнитофонные повизгивания Мадонны появилась Мари, как и в прошлый раз в розовом, облегающем трико.

Номер был неплохой, но публика явно бы предпочла, чтобы Мари танцевала в купальнике «Лепестки» или вообще обнаженной. Под жидкие хлопки аплодисментов шоу-девочка покинула эстраду.

Киса верно понял мой взгляд и тоже скрылся за кулисами. Я заказал «Мадам Клико». Вскоре, в сопровождении Кисы, появилась Мари, уже переодевшаяся в вечерний костюм сиреневых тонов.

— Здравствуй, Мари. Я подумал, что после выступления ты не будешь возражать освежиться твоим любимым шампанским.

— Вы очень предупредительны, Женя, — она устроилась напротив меня, между Цыпой и Кисой. — Бокал шампанского, и правда, будет весьма кстати.

В своем успехе у Мари я не сомневался. И не потому, что считал себя неотразимым ловеласом или решил воспользоваться безусловно стесненными обстоятельствами шоу-девочки. Запрещенными либо не совсем приличными способами я работаю крайне редко; и уж во всяком случае не в отношениях со слабым полом. Конечно, девиз, начертанный на знаменах иезуитов «Цель оправдывает средства», близок мне по духу. Но сердце жаждет искренней взаимности партнерши, а не напускной, актерской, когда любовная игра превращается в товар. И чем он качественней — тем требует большего гонорара.

Просто я пришел к убеждению, что ни одна женщина устоять перед моим обаянием не в силах. И совсем не важна тема разговора. Все происходит на флюидном уровне. Моя аура обволакивает «жертву» и притягивает ее, как хищный цветок беспечную бабочку. Женщина подсознательно чувствует во мне нечто звериное, агрессивное начало, может, даже — кровь. В женщине бессознательно просыпается ее естество, «зов предков», так сказать, — против такого она бороться не умеет.

Кстати, возможно, этим объясняется та популярность и любовь, которыми пользуется Киса у противоположного пола. Они чувствуют в нем сверхчеловека…

Мари залпом осушила фужер, и я с неудовольствием подумал, уж не на алкоголичку ли нарвался. Умом понимаю, что самые красивые цветы растут на навозных кучах, но не терплю алкоголичек. Они неизлечимы и имеют лишь одну альтернативу — на панель или в петлю.

Киса предупредительно-галантно вновь наполнил ее фужер. Но Мари, казалось, потеряла всякий интерес к шампанскому, азартно расправляясь с дольками апельсина.

— Жажда замучила, — смущенно улыбнулась она. — Вечерами здесь душно и накурено. А кондиционеры починить не на что. У Миши временные финансовые неувязки.

— Как так? — неискренне удивился я. — Центр же города. Публика солидная. Ансамбль и кухня в ажуре. Не говоря уж об «Эротическом соло». Под такое заведение любой банк ссуду даст.

— А! — отмахнулась Мари. — В том-то и беда, что ссуду Миша уже взял полгода назад. Ремонт сделал, ансамбль нанял — думал, дело, наконец, пойдет. Ан нет. Только-только на ноги вставать стали. А ссуду уже на этой неделе возвращать с процентами… Если отсрочку Миша не выпросит — все, погорели мы. Заведение накроется, и придется мне снова работу искать. А может, в Тагил домой подамся.

— Ну, не все же банкиры шакалы, — стал утешать зеленоглазку. — Он ведь не последняя сволочь — даст отсрочку, никуда не денется.

— Ты, Женя, по себе судишь. — Мари, стараясь сделать это незаметно, промокнула глаза ажурным платочком. — А эта Европейско-Азиатская Корпорация давно на наш ресторан облизывается. Но Миша все же надеется: он с их генеральным директором, кажется, в неплохих отношениях.

— Ну и ладненько, — я поспешил переменить тему. — Что мы все о грустном? Давай о тебе поговорим. Ты сегодня еще выступаешь?

— Нет, — вздохнула Мари. — У меня всего один выход за вечер. Я уж с отчаяния предлагала Мише стриптиз работать, чтоб публике потрафить. Но он пуританин, не от мира сего.

— Мне его искренне жаль, — я улыбнулся. — Он пошлый ханжа. Но нет худа без добра. Народилась плодотворная и перспективная идея. Дело в том, что мой компаньон господин Киселев, — я указал на Кису, самозабвенно уплетавшего пиццу, — загорелся идеей открыть фешенебельный ночной клуб. Уже штат подбирает. Вакансия исполнительницы стриптиза пока не занята. Оплата — миллион в месяц, плюс премиальные. Если у тебя есть готовый номер, советую пройти пробу. Внешние твои данные выше всяческих похвал, вопрос только в одном — таланте…

— А когда проба? — от волнения Мари даже забыла о фруктах.

— Да хоть сегодня…

— Как? Но не здесь же?

— У меня рядом четырехкомнатная резиденция, офис, так сказать. Аппаратура японская, записи на любой вкус. Решайся… Да, чтоб ты за розыгрыш не приняла. — Я вынул из пухлого бумажника сотню баксов. — Если проба пройдет удачно — это аванс, а при провале — небольшая компенсация за напрасно потерянное время. И не бойся, мы люди деловые и серьезные. Домой тебя доставит мой второй компаньон, — господин Цепелев. — Кивнул в сторону Цыпы.

— Но, мальчики, будет только стриптиз или… — Мари настороженно всматривалась в наши лица своими чудными глазами-изумрудинами.

— Никаких «или». Мы джентльмены. Поехали. Ты права — здесь и правда невыносимо накурено.

Моя гостиная словно нарочно обустроена для подобных мероприятий. Тридцать квадратных метров покрывает зеленый ковер с длинным пушистым ворсом. В углу музыкальный центр, от которого под ковром тянутся провода к четырем стереоколонкам и настенной установке светомузыки. Диван, три кресла и бар на колесиках скомпонованы таким образом, что оставляют предостаточно свободного места.

Мари сразу прошла к музыкальному центру и с видимым интересом стала перебирать компакт-диски.

Я с ребятами расположился на диване. Киса подкатил к нему бар и по моему знаку наполнил четыре бокала сухим мартини.

— Надоели западники, — Мари повернулась к нам. — Можно, я под Марину Журавлеву буду работать?

— Хозяин-барин. — Я протянул ей бокал. — Освежись.

Люстру погасили, комнату освещало лишь загадочное разноцветье всполохов светомузыки.

В попсе я далеко не дока, но голос Журавлевой кажется оригинальным и самобытным, нежно-агрессивная тональность ласкает какие-то тайные струнки даже в моей мохнато-заскорузлой душе.

Мари не пыталась делать вид, что это поет она, в отличие от жалких потуг стриптизерок «Шах-клуба», а просто с улыбкой, правда, несколько деланной, легко закружилась в странном смешении румбы, танго и ламбады.

От своего сиреневого костюма Мари освободилась довольно быстро, оставшись в черном ажурном нижнем белье, состоящем из узеньких плавок, бюстгальтера и мини-комбинации. Весьма эротично изгибаясь, она вынырнула из комбинации, открыв восхищенным взглядам роскошное тело.

Чуть полноватые бедра при изумительно тонкой и гибкой талии и аппетитно-высокий бюст кружили голову не хуже «Мадам Клико».

Закончила номер шоу-девочка несколько вульгарно, но сильно: оставшись голенькой, опустилась на колени и локти и мощными волнообразными движениями, высоко вздымая ослепительно белые ягодицы, страстно-бесстыдно завершила с последними аккордами песни выступление.

Мы, не сговариваясь, разразились аплодисментами. Больше всех старался Киса, производя лопатообразными ладонями оглушительные хлопки, очень смахивающие на выстрелы пистолета с изношенным глушителем.

Судя по всему, Мари осталась довольна нашей искренней реакцией и в качестве награды одевалась неторопливо и почти столь же возбуждающе, как и раздевалась.

— Конечно, господин Киселев берет тебя в свой ночной клуб. К работе приступишь через недельку-другую, как только подыщем подходящее помещение. — Я поднял бокал. — Выпьем за твое артистическое будущее в новом амплуа. Не посидишь с нами?

Мари лишь пригубила свой бокал. Глаза ее смеялись, чувственные губы тронула лукавая улыбка.

— Нет, мальчики. Групповой секс не в моем вкусе. Мне пора. Женя, ты ведь обещал…

— Какой разговор, — я нагнулся к Цыпе. — Отвези барышню, куда скажет, и возвращайся. И без грязных домогательств к малышке!

— Все будет путем, Михалыч. — Цыпа отставил бокал и с готовностью выбросил, вставая, свое тело из мягких объятий дивана.

Когда мы с Кисой остались одни, для полноты ощущений закурили из его серебряного портсигара.

— Ну что, брат, проверим твою соображалку. Просек мой план?

— Обижаешь, Монах! — Киса самодовольно осклабился. — Я сразу понял, что ты хочешь. Сорвешь Мише отсрочку платежей и перекупишь у Европейско-Азиатской Корпорации его ресторан. И будет у тебя ночной клуб с рулеткой и стриптизом. Ты ведь давно об этом подумывал.

— Верно. Все в елочку. Но только не мой, а наш клуб. Будешь в нем управляющим, — Мари я говорил правду.

Киса поперхнулся дымом и закашлялся, не сводя с меня благодарно-телячьих глаз.

— Не надо слов. Вижу, что рад… Раз такой догадливый, что от тебя требуется в данный момент? Исходя из недавнего представления…

— Брякнуть в «Анжелику»? Девочку пригласить?

— Я не эгоист. Заказывай трех — Цыпа вот-вот вернется. Звони в «Элиту», там девчонки поопытней, «кругосветку» грамотно исполняют. Но предупреди диспетчера, чтоб «товар» точно соответствовал названию их борделя!




Обыкновенный шантаж


За ночь накувыркавшись, отправили «элитянок» восвояси и завалились спать.

Проснулся, когда солнце уже стояло в зените. Да и то Киса разбудил, сообщив, что сгонял Цыпу за свежим пивом, а сам тем временем зажарил яичницу с ветчиной.

Расположились без претензий прямо на кухне за дубовым столом. Ели по-свойски из чугунной вместительной сковороды. Цыпа присвоил себе роль виночерпия, вовремя наполняя пивные кружки из десятилитрового армейского термоса.

— Вот что, мальчики, — утолив жажду и голод, сказал я, закуривая первую после сна и поэтому самую сладостную сигарету. — Для вас есть дело. Цыпа, завязывай пить — тебе еще баранку крутить! Канай в «Приют для друга» к Могильщику. Возьмешь из тайника пяток лимонок с детонаторами. Загаси под днище автомобиля, чтобы омоновцы, если тормознут, не зашмонали. Волыны не цепляй — они пока без надобности. Ступай с богом.

Докончив с Кисой термос, изложил его задание:

— У тебя, брат, дело посложнее. Пробей все, что сумеешь, о Европейско-Азиатской Корпорации. Имя, адрес, телефоны генерального директора. Информацию жду развернутую. С расходами не считайся, но и не слишком светись. На крайняк, представляйся журналистом из «Коммерсанта». Усек?

— Собирать компромат?

— Нет. Может быть, в будущем… А на сегодня мне нужна добротная общая характеристика, желательно хорошо детализированная.

— Сварганю в лучшем виде. Положись на меня, Монах. Вечером отчет представлю.

— Лады. Найдешь меня в «Вспомни былое». Рви когти, а я покемарю еще.

Поспать всласть — по извечному закону подлости — так и не удалось. Часа в три защелкали замки входной двери. Ключи были только у Натали, но она обычно приходит по субботам. Я неслышно встал, набросил на себя халат и затаился за дверью кабинета. В руке зажал пистолет-зажигалку. Конечно, чистейший понт, но добросовестно изготовленная имитация Макарова могла испугать дилетанта.

Квартирный вор? Он бы для страховки обязательно сначала позвонил… А может, где-то прокололся, и остатки «хромоножек» или коллеги Бати прислали наемника-киллера? Только бы не профессионала — тогда остается шанс…

Страха не испытывал, просто было жаль, что финиш подкрался так некстати, когда все у меня катит в елочку. Хотя, конец для нашего брата приходит обычно всегда не вовремя и без всякого предупреждения. Такова специфика профессии.

Дверь кабинета приоткрылась. Я замахнулся своим, пусть игрушечным, но довольно тяжелым шпалером, намереваясь металлической рукоятью размозжить голову нежданному гостю.

В комнату вошла Натали, моя милая двоюродная сестренка. Со вздохом облегчения отбросил пистолет на диван и протянул к ней руки.

— Натулька! Почему без предупреждения? Застала бы вот меня в неприличной позе с голой красоткой. Я обязан оберегать твою нравственность!

— Вот еще новости! Я тебя во всяких уже видах имела счастье лицезреть. Я не ханжа, Женя, и покоробить меня абсолютно нечем.

— Ну ладно, ладно, сестричка. Так чем могу быть полезен?

— Нынче вечером ты здесь никаких сборищ не планируешь? Если не запамятовал, у моих девочек день рождения. Анюте сегодня исполняется двенадцать, а Марии пятнадцать завтра.

— Конечно, помню, — соврал я. — Тебе, понимаю, квартира на вечер нужна?

— Да, если можно. Хочу устроить небольшое праздничное чаепитие. Девочки подружек своих пригласили. Всего человек двадцать будет. Сам понимаешь, в моей трехкомнатной хрущевке будет тесновато.

— Ноу проблем, Натали. Квартира в полном твоем распоряжении. Веселитесь. Коли смогу вырваться, то и сам приму участие. В любом случае поздравь именинниц от моего имени и расцелуй их сладкие родные щечки. На сколько забита стрелка?

— Женик, избавляйся, наконец, от блатного жаргона. Ведь уже второй год, как среди людей. Вечеринка начнется в семь, приезжай. Твои племянницы все время о тебе вспоминают. Правда.

— Лады. Постараюсь нарисоваться.

По-семейному почаевничали с сестренкой. Натали произвела косметическую уборку — вытряхнула из пепельниц и вымыла посуду. Снова напомнила мне об обещании постараться поприсутствовать на детишкином сходняке и стала прощаться.

Оставшись один, четверть часа слонялся по комнатам, вспоминая, куда задевал подарки племянницам, купленные еще месяц назад. Наконец обнаружил их на полке в платяном шкафу. Два парижских флакончика духов «Черная магия» и пара сафьяновых коробочек с одинаковыми крестообразными золотыми кулонами на кордовых цепочках.

Девочкам должно понравиться, учитывая их недавнее крещение.

Сейчас все чуть не поголовно ринулись в религию. Да это и понятно — когда человек теряет одну мечту, ее необходимо срочно заменить другой, чтобы легче шагалось к естественно-банальному итогу — могиле. «Коммунизм» или «Вечная жизнь» — какая разница? Главное иметь свет в конце тоннеля. Даже если это только его иллюзия — право, несущественно.

Уходя, звякнул в фирму «Хом-сервис» и заказал пять тортов «Прага» с дюжиной импортных газированных напитков на семь вечера с доставкой по моему адресу. Пускай малолетки повеселятся всласть. Деньги в конверте с надписью «домашний сервис» оставил на столике в гостиной рядом с презентами племяшкам.

Когда вошел в «Вспомни былое», первым делом увидел Андрюху, лихо отбивающего чечетку подкованными каблуками на листе нержавейки в центре зала. Все столики оказались заняты. Посетители, оторвавшись от пенных кружек, одобрительно смотрели на самозабвенные старания Медведя.

Что ж, новшество, судя по всему, окупится с лихвой.

В кабинете Фунт с Цыпой азартно лицезрели приключения Тома и Джерри по японскому ящику. Ну чисто два пацана, не сразу даже заметили, как я вошел.

Сел на свое любимое место — в кресло напротив дивана. Цыпа, не дожидаясь распоряжения, достал из холодильника чешское пиво «Пльзень». Ставя запотевшую банку на столик, как-то неуверенно взглянул мне в глаза.

— Что мнешься? «Эргедешки» доставил?

— Как заказывал — пять лимонок уже в подоконнике у Петровича. Но есть непредвиденное осложнение с Могильщиком. — Цыпа достал из внутреннего кармана джинсовой куртки два сложенных листа. — Полюбопытствуй, Монах…

Первым листком оказалась дарственная на господина Цепелева, где Цыпе безвозмездно отказывалось в полное владение малое предприятие «Приют для друга». Оформленная юридически грамотно, даже присутствовали на положенном месте все подписи и печать нотариуса.

На втором листке оказалась нацарапанной коротенькая записка:






«Прости, Монах. Устал я. Каждую ночь Наташка появляется на опушке леса и манит к себе. Ухожу. Сдержи слово — захорони рядом с ней. Вадим»





Я задумчиво сложил листки и засунул к себе в бумажник.

— …Рассказывай.

— А чего рассказывать? Ты уж понял все… — Цыпа отхлебнул из стакана и поморщился — то ли от водки, то ли от своих мыслей. — Приехал я на Балтым. Сперва прошел к тайнику. Сдвинул плиту с могилки сенбернара и достал гранаты. Волыны все на месте, даже наган Вадима. Самого его в сторожке не оказалось. На столе эти бумаги нашел. Сразу вкурил, где он может быть. На той полянке и нашел. Удавился Могильщик на березе у могилы жены. Видно, висел порядочно — запашок уже чувствовался. Тут же яма была выкопана, глубокая, чуть не два метра. В кучу земли лопата воткнута. Предусмотрительный… Зарыл я его. Маленький холмик, правда, получился. Но, со временем, осядет, никуда не денется.

— Ну и ладненько. Хорошо все, что вовремя кончается. Печать-то нотариуса хоть подлинная?

— Конечно, — усмехнулся Цыпа. — Гарантия.

— А ты, братишка, откуда можешь знать?! — Я нарочито неторопливо закурил «родопину» и уставился в его суетливо забегавшие глаза. — Хотя… Бог с ним. Одним головняком меньше — не надо более за наш арсенал беспокоиться. От сумасшедшего можно ждать всего. Гм, в общем, поздравляю с приобретенной собственностью. Желаешь туда перебраться? Условия оставим прежние — семьдесят процентов с прибыли от собачьих похорон — нашей фирме. Устраивает расклад?

— Покатит. Благодарю. Но в «Приюте», коли не возражаешь, будет работать мой старший брательник Василий. Ему по некоторым причинам полезно сховаться в укромном местечке. Отсидеться… Кстати, на литье повернут. Так что памятники собачьи не будут проблемой.

— Лады. На том и порешим.

Около семи вечера появилось искреннее желание побывать на дне рождения племянниц, но я его подавил — бизнес превыше всего, необходимо дождаться Кису с известиями.

Тот появился только к десяти. По лучащейся самодовольством физиономии Купидончика я враз просек, что с заданием он справился.

— Все путем, Монах! — заявил Киса, плюхнувшись на диван и доставая свой заветный серебряный портсигар. — Пыхну децал, а то умаялся вконец.

— Можешь. Если это пагубно не отразится на твоих умственных способностях и не повредит речевой аппарат.

— Обижаешь, Михалыч… — Киса закурил папиросу и замолк, загоняя пахучий терпкий дым на самое дно легких. — Так вот. Слушай сюда. Европейско-Азиатская Корпорация структура серьезная. Уставной фонд пятнадцать миллиардов рублей. Прославились как кровожадные ростовщики и вышибалы долгов. Работают под прикрытием азербайджанской группировки. Генеральный директор Иван Альбертович Камаев. Вот его данные. — Киса торжественно положил передо мной исписанный блокнотный лист. — Рабочий и домашний телефоны, адрес, состав семьи. Ездит с шофером-телохранителем на «Мерседесе-600».

— Тачку на ночь где оставляет?

— В курсе. Перед своим домом на частной платной автостоянке, принадлежащей той же ЕАК. С Михаилом Килиным, владельцем ресторана «У Миши», Камаев в дружеских отношениях. На чем основанных — выяснить не удалось. Офис ЕАК занимает два этажа в здании бывшего горсовета…

— Стоп. Достаточно пока. Идея уже народилась. Будем действовать прямолинейно-грубо. Метисы вроде Ивана Альбертовича хорошо понимают лишь мышечный интеллект…

Я решительно придвинул к себе кисину маляву и набрал домашний номер генерального директора ЕАК.

— Вас слушают. Говорите, — раздался в телефонной трубке мягкий, чуть протяжный голос.

— Слушать мало. Надо слушать внимательно, Иван Альбертович.

— С кем я разговариваю? — Тон на том конце провода стал сух и резок, вмиг потеряв свою первоначальную мелодичность.

— Вам звонят искренние друзья. Из «Пирамиды». Нам бы очень не хотелось, чтобы вы либо ЕАК пострадали чисто по незнанию обстановки. Делимся информацией: определенные круги не желают дальнейшего существования кабака «У Миши». И не суть важно, по каким мотивам. Михаилу Килину предстоят крупные платежи — пусть платит. Любая отсрочка исключается, будь вы хоть десять раз его другом. Деньги вам понадобятся, принимая во внимание серьезные убытки вашей корпорации…

— О чем вы говорите?! Какие еще убытки?..

— Это узнаете, Иван Альбертович, в самое ближайшее время. Если посчитаете малоубедительным и не послушаетесь дружеского совета, мы предпримем более радикальные меры, и никакие азеры вам уже не помогут. Желаем всего доброго!

Я положил телефонную трубку и, взглянув на Кису, вздохнул.

— Ну, чего ты опять не понял?

— Михалыч, про какую «Пирамиду» ты говорил?

— Не слыхал разве про эту группировку?

— Слыхал. Много даже. Крутые ребята, но их никто не знает. Призраки какие-то.

— В том и суть. Использовал их фирменный знак для понта. Имидж у них серьезный и, думаю, даже ЕАК связываться с «Пирамидой» не захочет. Я вообще иногда сомневаюсь — может, никакой «Пирамиды» и не существует в природе? А этим именем просто прикрываются несколько разных банд?.. Ладно. Вернемся к нашим баранам. Ты с Цыпой сляпаешь сегодня материальный ущерб ЕАК и лично Камаеву. Чтоб он не принял наш разговор за шутку идиота или розыгрыш. Я с самого начала планировал сжечь его колеса, а раз они паркуются на стоянке ЕАК — тем более нам на руку. С тачкой генерального директора сгорят и другие; корпорация вынуждена будет возместить ущерб погорельцам… Короче — Цыпа, достань из подоконника «эргедешки» и отправляйтесь с Кисой на дело. Гранаты швыряйте под бензобаки. Чем больше разнесете машин — тем лучше…

В отсутствие ребятишек мы с Фунтом засели за нарды и так увлеклись азартом — хотя ставка была всего лишь десять долларов, — что очнулись только с появлением боевиков.

Мальчики доложили, что акция прошла успешно. По их прикидкам, сгорело никак не меньше дюжины автомашин. Свидетелей, а в связи с этим и человеческих жертв, нет.

Мы выпили водки за то, чтобы наш «аргумент» генеральный директор воспринял достойно — с пониманием, без плебейского озлобления, философски, как и положено деловым и умным людям без комплексов.




Свидание с Мари


Через несколько дней я решил, что пора навестить шоу-девочку. Загодя пробил ее адрес и запасся в «Бриллианте» маленьким подарком.

Мари снимала однокомнатную квартирку на втором этаже пятиэтажки по Вайнера. Выйдя из «Жигуленка» у подъезда, наказал Цыпе ждать полчаса, а если не появлюсь, отчаливать и подогнать сюда машину завтра к восьми утра.

Дверь открыла Мари, восхитительно смотревшаяся в голубой шелковой пижаме.

— Женя? Как ты меня отыскал?

— Нет ничего проще, — улыбнулся я, проходя в комнату. — Стоит всего лишь спросить любого прохожего: где живет самая очаровательная девушка Екатеринбурга? — каждый адрес укажет.

Довольно симпатичное и уютное гнездышко. На полу белый ковер. Одну стену полностью занимали огромные зеркала, напротив приземистая объемная софа. Тут же интимный ансамбль из пары глубоких кресел и столика-бара между ними.

— А ты, оказывается, прирожденный льстец, — Мари устроилась с ногами в кресле. — В прошлой жизни, наверно, был галантным придворным и записным сердцеедом…

— Вряд ли, — я сел в пустовавшее кресло. — Мне море и лес часто снятся. Так что, был либо пиратом, либо разбойником на большой дороге.

— Если так, то в прошлой жизни тебя звали капитан Блад или Робин Гуд.

— Это ты у нас льстец! — Я не смог сдержать довольной улыбки. — Кстати, когда твой день рождения?

— Был в прошлом месяце. Я Телец по зодиаку.

— Замечательно. Лучше поздно, чем никогда. — Вынул черную сафьяновую коробочку и протянул через столик удивленной Мари. — Поздравляю с днем рождения и желаю, чтоб и через десять лет ты выглядела так же обворожительно, как сегодня.

Мари вдавила кнопочку, открыв взору лежащий на подушечке золотой кулон с крупным изумрудом в обрамлении мелких бриллиантиков.

— О, Господи! — вырвался у нее восхищенный возглас. — Прелесть какая! Мне ни разу в жизни таких подарков не делали… Но ведь, наверно, страшная дороговизна?

— Пустяки. Дырку в моем бюджете этот кулон не прошибет, а к твоим чудным глазкам изумруда как раз не хватало. Не обессудь, что без цепочки. В «Бриллианте» подходящей не нашлось. К нему надо помассивнее. На днях завезу.

— Ой, даже не знаю… Мы ведь едва знакомы…

— Мое самое заветное желание — познакомиться поближе. Если ты не ханжа, затюканная плебейскими предрассудками…

Мари звонко рассмеялась и легко вспорхнула с кресла.

— Я как раз салат готовила. Из креветок. Сейчас принесу. А ты выбери из напитков что-нибудь. Честное слово, я рада возможности отметить день рождения вторично.

Пока она священнодействовала на кухне, я произвел ревизию бара, остановив выбор на полусухом итальянском шампанском. К креветкам в самый раз.

«А шоу-девочка неплохо всем упакована. Должно быть, имеет состоятельного «спонсора». Или имела, когда «зажигала» в «Шах-клубе». Следовательно — не так уж наивно-невинна, как хочет казаться… Впрочем, это значительно упрощает…»

Мари вернулась из кухни, как заправская официантка, неся на кончиках пальцев полусогнутой руки круглый поднос с закусками. Кроме креветок здесь присутствовали аккуратно уложенные шоколадные батончики «Твикс» и вазочка с мандаринами.

Я разлил шипучий напиток в высокие пузатенькие фужеры на точеных ножках. Только собрался произнести приличествующий случаю тост, как Мари тронула наманикюренным пальчиком мои губы.

— Не нужно лишних слов. Мне достаточно взглянуть в твои глаза. Они красноречиво, а главное — честно и открыто говорят, чего ты хочешь на самом деле…

— Раз такое дело, то мне придется общаться с тобой исключительно в темных очках — я не вправе подвергать твою невинность столь рискованному испытанию…

— Не стоит, Женя, — глаза Мари изумрудно светились, словно гипнотизируя, и ласково, но настойчиво, затягивая в свою глубину. Я почувствовал, как томная нега обволакивает мое тело.

— Твое желание отвечает моему… — Мари вдруг озорно улыбнулась. — Кстати, я подобрала музыкальное сопровождение к будущему номеру. Это композиция из альбома «Армии любовников». Хочешь быть первым зрителем?

Не дожидаясь ответа, она включила компактный кассетник и выпорхнула на середину комнаты. В своей голубой пижаме на белом ковре вызвала у меня ассоциацию с сильной морской рыбой, играющей с пенными волнами. Только не мог решить — то ли это кровожадная акула, то ли добрый резвящийся дельфин. А вскоре у меня пропали вообще все мысли — освобожденное от атрибутов цивилизации, волнующе-гибкое женское тело, дразняще-подвижное, поглотило все внимание без остатка.

Завершила выступление шоу-девочка, как и прошлый раз, в коленно-локтевой позе. Чтобы вынырнуть из жаркой волны, накрывшей меня с головой, я налил полный бокал шампанского и жадно выпил в два глотка.

— А ты бессовестный эгоист, Женечка! — Мари раскинулась на софе, не потрудившись хотя бы символично прикрыть свои округло-манящие прелести. — Мне тоже хочется пить.

Я наполнил фужер и подошел к низкой широкой софе, хищно нависнув черным вороном над беззащитным в своей оголенности телом.

Мари взяла у меня фужер и, даже не пригубив, поставила на ковер.

— После. Сейчас хочу пить тебя…

Считаю себя довольно опытным искушенным любовником, но Мари дала мне массу новых незабываемых ощущений. Достаточно сказать, что я в эту ночь неутомимо поднимался по тропинке удовольствия на пик наслаждения чуть не дюжину раз.

Судя по томным вздохам и стонам Мари, по тем багровым полосам, что оставили страстные пальчики малышки на моих спине и бедрах, она также не осталась равнодушной к моим ласкам.

Поспать почти не удалось, так как наручный «Ролекс» разбудил ровно в восемь утра.

Неслышно поднявшись, по-лагерному быстро оделся и тут только вспомнил об основной цели моего визита.

Мари спала, свернувшись котенком на измятых простынях и еле слышно сладко постанывая, видимо, и во сне продолжая переживать все перипетии нашей бурной ночи.

Я нагнулся и поцеловал чуть припухшие жаркие губы. Ее язычок мгновенно нашел мой, и они слились во взаимной упруго-нежной ласке.

— Уже покидаешь? — Мари окончательно проснулась и томно потянулась, закинув руки за голову. — Что так рано?

— Бизнес призывает на служение Маммоне, — усмехнулся я, поглаживая шелковистую кожу ее бедер. — Вечером увидимся. Сегодня масса дел по открывающемуся клубу. Кстати, как Миша? Не будет возражать против твоего ухода?

— Сейчас его такие пустяки уже не колышат. Заведение накрылось. Бесповоротно. В отсрочке выплаты ссуды отказано. Шакалье! Он уж два дня сам не свой. Запил даже. Штат разбегается, как крысы. Да и понятно — помещение забирает Европейско-Азиатская Корпорация, а как она его использует — под склад, офис или еще для чего, никому не известно.

— Да, печально это все, — неискренне посочувствовал я, бодро вставая с софы. — Ну, до вечера, малыш. Бай-бай.




Новости плохие и хорошие


У подъезда уже ждали «Жигули» с Цыпой, доставившие меня в нашу резиденцию «Вспомни былое».

Киса был на месте. Подробно проинструктировав его, отправил на рандеву с Мишей, дав для солидности в сопровождающие Медведя. Тот за последние дни стал почти своим, уходил из пивной практически только спать. Чувствовалась добросовестно-грамотная ксюшина работа — он не отходил от ее стойки, как благодарный щенок, обретший после долгих скитаний своего хозяина.

После чашки черного кофе с добавлением толики коньяка спать совершенно расхотелось. Чувствовал себя на редкость свежим и вполне оптимистично смотрел в грядущее.

Пока пасьянс ложится удачно. Коли выгорит и с покупкой кабака, наша контора примет приличный социальный статус. Рулетку, конечно, сразу установить не удастся. Тут я явно переборщил. Слишком много надо увязывать и подмазывать, чтобы получить «добро» на казино от отцов города, как легальных, так и теневых. Да и вообще — стоит ли овчинка выделки? Платить девяносто процентов от прибыли налоговой инспекции, и за это счастье еще содержать целую армию боевиков, чтобы постоянно отмахиваться от мелких рэкетиров и оборзевших качков-малолеток? Пожалуй, игра не стоит свеч на их могилы. Не окупится.

А вот элитный ночной клуб с хорошей кухней и стриптизом, с постоянной солидной клиентурой, по всей видимости, даст сочные плоды. Особенно, если девочек из своих, попопкастей, туда привлечь. Выбрать лучшие ягодки из кисиного контингента. За такое прикрытие можно «уговорить» не двадцать, а все пятьдесят процентов от их секс-сервиса отстегивать. В самом клубе оборудовать парочку «кабинетиков» для тех, кому не терпится или уединиться негде…

Да, бизнес может вполне оказаться перспективным…

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалился капитан Пилипчук в штатском. Я взглядом дал знак Цыпе с Фунтом оставить нас наедине.

— Разлагаешься? — устало спросил участковый мент, кивнув на бутылку марочного коньяка передо мной.

— Присоединяйся, — я достал второй стакан и придвинул ему.

Капитан нетвердой рукой налил граненый стакан до краев и заглотил залпом, будто это самогонка какая-то.

— Не в курсе еще? С Анжелой несчастье, — тихо проговорил он, глядя на меня слезящимися глазами больной собаки. — Умерла…

— Как?!!

— А так. Несчастный случай. Передозировка наркотой. Нынче похоронили.

— Она ведь не кололась… — только и смог выговорить я, потрясенный услышанным.

— Я также не замечал, что Анжела на игле. Но судебно-медицинская экспертиза показала при вскрытии смертельную дозу опия в крови. Ни одного родственника, как выяснилось. За гробом в одиночестве шел, не считая представителя из муниципалитета. Такая девчонка сгинула! И меня любила, ласково так называла — МП. Мой Пилипчук, значит…

— Закономерно. Такого представительного мужика трудно не полюбить. На каком погосте прописали?

— Кремировали. Так проще и дешевле, раз родичей нема. Кстати, меблированная кооперативная квартира, где Анжела проживала, фактически твоя. Выбери время — зайди в нашу контору и забери ключи в пятом кабинете. Дело закрыто за отсутствием состава преступления. У тебя, конечно, поинтересуются, откуда она опием снабжалась, но ты крученый — отмажешься.

Мы еще немного посидели для приличия, допивая коньяк за упокой души Анжелы.

— Ты извиняй, что раньше не сообщил. Три дня в запое, — промямлил Пилипчук, собираясь уходить.

— Пустяки. Забудь. В ближайшее время организую замену. Будет у тебя не девочка, а секс-бомба. А пока расслабься, но не раскисай. Цыпа! — крикнул я через дверную перегородку. — Организуй нашему другу сидорок с горячительным и закусью. Таблеток сунь «антиполицай». Ты за рулем, капитан? Ну все одно пригодятся при твоей работе. В общем, топай-ка домой к жене, приходи в норму и не рассиропивайся. Слабаки ни у вас, ни у нас долго не живут. А главное, помни — сколько в море не плюй, оно больше не станет…

Цыпа появился из подсобки с вместительным пластиковым пакетом, через который просвечивали разнокалиберные бутылки, палка копченой колбасы и какие-то импортные консервы.

— Отвези блюстителя порядка до фатеры. Помоги груз донести и возвращайся. Видишь, копыта у него расковались.

Капитан, не поблагодарив за широту моей души, даже дверь оставил распахнутой. Плебс, что с него взять.

— Фунт, протри спиртом тайник в подоконнике, чтоб ни капли наркоты и оружейной смазки не осталось. Сунь туда денег из кассы, — если, не дай Бог, тайник спалится, объяснишь, что хранишь там личные сбережения. Цыпа! Ты все еще здесь?

— Монах, движок подозрительно стучит. Машина требует профилактики.

— Пустяки. Получишь новую. Какая тебе марка по вкусу?

— При нашем бизнесе лучше всего обзавестись тяжелым танком! — язвительно осклабился Цыпа и вышел за капитаном, брезгливо наблюдавшим из-под полуопущенных век за отплясыванием Андрюхи.

— Петрович, замени Ксению за стойкой. Перемолвиться надо.

— Салют, Евгений Михайлович! Звали?

— Присядь. Роман с Медведем развивается успешно?

— Все, как вы велели. Несколько дней помариновала и только после подпустила. Как вы говорили, приличные женщины не должны оставлять без внимания ухаживания кавалеров. Пусть даже таких неуклюжих, как Медведь.

— И на какой сейчас вы стадии?

— Все олл райт. Страстная любовь, прямо как в индийском кино. Совсем ручной стал.

— Откровенен с тобой? Как считаешь?

— Не держи меня за дурочку, Евген, — я помню задание. Каждую ночь, как Штирлиц, выведываю его секреты. Умелая женская ласка, сами знаете, развязывает язык почище морфия.

— И какие секреты?

— Да так. Мелочевка в основном. К примеру — в стройбате солдатской пряжкой от ремня изувечил нескольких старослужащих. Сержанту глаз выхлестнул, еще парочку дембелей отправил в госпиталь с черепно-мозговыми травмами. Заперся в оружейной и отказывался выходить оттуда, пока сам командир дивизии не дал ему слово офицера, что на Андрюху уголовное дело заводить не станут. Просто сплавят в дисциплинарный батальон, что и сделали.

— Ох уж эта дедовщина! А если бы комдив разговаривать с ним не захотел?

— Медведь утверждает, что застрелился бы, предварительно поиграв в Рэмбо. На сколько патронов бы хватило.

— Чем это его так раззадорили?

— Обычные солдафонские приколы. На вопрос, какой из цветов российского флага ему больше нравится, без задней мысли ответил, что голубой. Ну, дебилы и привязались… В дисбате понахватался блатных замашек от тамошнего хулиганья. За силу и бесшабашность котировался у них высоко, конечно, если не врет.

— Кто родители?

— Пенсионеры. Он поздний ребенок. Но не избалованный, привык на себя рассчитывать. От жизни хочет многого и ясно понимает, что крупные деньги в нашей стране можно добыть лишь криминалом. Между прочим, интересовался, не смогу ли помочь с приобретением пистолета…

— А он, оказывается, далеко не простофиля. Держи меня в курсе его затей. Вполне возможно, что вскорости Медведь получит работенку подоходней. И волыну впридачу. А пока просветим его на ржавость. У тебя травки сколько осталось?

— Шесть пакетов.

— Дай ему для реализации. Рискнем. Поглядим, что из этого выйдет. К тому же в заведении анашу пока хранить опасно. Кажется, все. Ступай дальше радовать клиентуру своими аппетитными формами.

— Все вы шутите, Евгений Михалыч, — капризно надула губки Ксюша. — А сами уж второй месяц к себе на чашечку кофе не зовете.

— Весь погряз в делах, детка. Но какие наши годы — все еще будет. Мое отношение к тебе не изменилось ни на йоту.

Ксюша благодарно вильнула выпирающим задиком, восприняв мои последние слова за комплимент, и скрылась за дверями.

Должно быть, я незаурядный физиономист. Стоило лишь мельком взглянуть на детски-наивную улыбку на круглой морде Кисы, как я уверенно мог поставить десять к одному, что миссия его завершилась триумфом.

— Сегодня я заслужил кликуху Метеор! — плюхнувшись на диван с банкой пива, радостно сообщил он.

— Скромность никогда не входила в число твоих пороков. Выкладывай.

— Поначалу заскочил в «Большой Урал» за нашими процентами с девочек и барменов. — Киса бережно положил на столик до невероятности раздувшийся кейс. — Все прошло интеллигентно, как ты любишь, без хипиша. Медведь лишь глазенками хлопал, но свою роль боевика-телохранителя играл очень натурально. Ну, да с его комплекцией это нетрудно. Главный мэтр зазвал меня в кабинет и за рюмкой коньяка выложил просьбу к нашей конторе. Дело выгодное, кажись.

— Что этот козел задумал? Надеюсь, у тебя достало мозгов сразу согласие не давать?

— Ясное дело, Михалыч. Я ему грамотно пояснил, что мне необходимо посоветоваться с шефом. Самостоятельности, мол, он не терпит и на такие акции дает «добро» только лично.

— Что за акция? Небось какой-нибудь официантишка взялся его шантажировать, и ему надо заткнуть пасть?

— Нет. Тут покруче. Пока «Большой Урал» был бесхозным, без прикрытия почившего Хромого, повадился в кабак мент один. Вначале якобы по делам службы — вынюхивал да выспрашивал. А недавно выложил свои настоящие карты: будете, говорит, отстегивать капусту лично мне. Обещает разными оперативными мутками отвадить от заведения криминальный контингент и обеспечить охрану их легального и подпольного бизнеса. Мэтр в растерянности, сам понимаешь, платить дважды понта нет. Окончательного ответа хвату-майору еще не дал.

— Ты и звание его знаешь?

— Не только. Наш новый конкурент — майор Инин из отдела по борьбе с организованной преступностью. Кряжистый такой коротышка, руки ниже колен свисают. За счастье никогда с ним не встречаться — такого тот страха на него нагнал — мэтр готов отстегнуть пять тысяч баксов.

— Ну что ж, на первый прикид игра стоит свеч. Обмозгую на досуге. Условия, что непременно работать под несчастный случай не выдвигалось?

— Нет, Михалыч. Мэтр согласен на все. Главное — чтоб тот впредь его не беспокоил.

— Это сильно упрощает. Ладно. Рассказывай, что там с Мишей.

— Там вообще умора. Миша Килин поначалу принял нас за вышибал долгов из Европейско-Азиатской Корпорации. Затряс плешивой головенкой — ну натуральный эпилептик. По ходу вообразил — за его жалкой душонкой заявились. Ведь помещение со всеми плевательницами и столиками под дуб не покроют ссуды. Должно, подумал, что недостачу мы с него натурой брать собираемся. Влепил ему парочку оплеух — враз очухался, на человека стал похож, а не на овцу недорезанную. Тут я интеллигентно пояснил ситуацию: заведение он один хрен теряет, да еще долги остаются. А если счетчик включат — вовек не рассчитаться с кредиторами. Тогда одна дорога — в петлю или племя голубых. А мы предлагаем ему приличный и даже выгодный выход из тупика. Переоформляем документацию как дочернее предприятие фирмы «Вспомни былое». Со своей стороны возлагаем на себя погашение его долгов по заработной плате персоналу и выплачиваем ссуду ЕАК, даже ему кое-что отломится. Как ты и предвидел, Мишане ничего не оставалось, как состроить хорошую мину при плохой игре. Он согласился, чайка банкротная.

— И что дальше?

— Заехали в мэрию, нотариальную контору, и результат налицо. Можно пощупать. — Kиca достал из кармана пачку гербовой бумаги. — Теперь мы владельцы нового ночного клуба и долгового обязательства Европейско-Азиатской Корпорации на тридцать тысяч долларов. Срок погашения истекает завтра.

— Неплохо срослось, морда ты беспредельная, — похвалил я, пряча бумаги и кейс в подоконник. — Как говорится в рекламе: ребята, вы хорошо поработали, поднимем в честь этого по бокалу «Амаретто». Фунт, кликни Медведя и Цыпу из зала. Напитки прихватите из подсобки.

Не прошло пяти минут, как вся компания чинно восседала за столом, радовавшим глаз многообразием напитков и закусок. Фунт в честь праздника даже скатерть постелить догадался.

На лице Кисы застыла блаженная улыбка, как у сытого кота, жмурящегося на солнце летним ласковым днем.

— Значит, расстались с Мишей по-доброму? Сколько отстегнул несчастному банкроту отступного?

— Монах, ты ж меня знаешь — я человек щедрый. Дал ему сторублевую монету на трамвай. Но он с гонором — я, говорит, подаяний не беру. — Киса расхохотался. — Ну, тут я его поддел за живое. Монету, объясняю, тебе по душевной широте жертвует «Пирамида», весьма солидные и уважаемые люди. Мишаня аж позеленел от страха, монету прямо выхватил из моей ладони. Ха-ха!

— Зеленеют и от ненависти… И зря ты «Пирамиду» приплел. Ни к чему. Предвижу осложнения… Пожалуй, пора его в Сочи отправлять. Так будет спокойней.

— Да брось, Монах, на воду дуть. Он натуральная овца по жизни. А высунется по дурости — враз башку отшибем.

— Ну, лады. Тебе, должно быть, виднее.

Остаток дня вышел хлопотным, но продуктивным.

Забрал ключи в милиции от кооперативной квартиры, где по доверенности проживала бедняжка Анжела. Каверзных вопросов в отделении не задавали, даже были предупредительно-вежливы, из чего я заключил, что тут явно успел подготовить для меня почву вездесущий опер Инин. Хвала ему и слава от меня и моей бандгруппы! Лишние осложнения в виде специфического интереса органов чреваты опасностью.

Заехал в банк Европейско-Азиатской Корпорации и погасил Мишину ссуду, выложив перед ошеломленным управляющим тридцать тысяч долларов сотенными банкнотами.

Оставил управляющему визитную карточку для Ивана Альбертовича Камаева с приглашением оказать честь своим присутствием завтра на открытии ночного заведения «У Мари», ранее именовавшегося «У Миши».

Киса, проявив недюжинную энергию, сменил вывеску и доставил исправные кондиционеры.

Первый ресторанный зал я посчитал явным излишеством и распорядился выкинуть мебель в подвальное помещение, а в зале поставить парочку биллиардных столов и несколько «одноруких бандитов» — игральных автоматов.

Цыпа клятвенно обещал к завтрашнему вечеру организовать соответствующую иллюминацию и смонтировать во втором зале мощную установку светомузыки, чтобы придать большую эффектность эротичному номеру Мари.

Последняя была в таком экстазном восторге от этих кардинальных изменений в своей судьбе, что, к моему разочарованию, почти не обратила внимания на массивную золотую цепь, которую преподнес ей в пару к изумрудному кулону.

Эта ночь пролетела для нас, как и предыдущая. Малышка была просто бесподобна на разные удивительные секс-фантазии.




Презентация


Штат обслуживающего персонала решено было пока не менять — к каждому надо присмотреться. Только вызвал бритоголовую гвардию Медведя — пускай резвятся на биллиарде, а заодно присматривают за порядком в заведении.

В будущем, конечно, придется все же подыскать парочку профессиональных вышибал.

К девяти вечера клиентов практически не было. Да это и понятно — рекламу мы дать не успели, и мало кто знал о чудесном превращении заурядного ресторана в ночной клуб со стриптизом.

Да и двадцать тысяч рублей за входной билет, которые рьяно взимал в качестве швейцара-билетера Медведь, отпугивали случайных посетителей, живущих на голую зарплату.

Ксюша в окружении нескольких подружек, одного с ней поля ягодок, вела себя пай-девочкой, помня мой строгий наказ работать исключительно за валюту, а не цеплять первого попавшегося загулявшего купчишку.

Ансамбль, видимо, опасаясь потерять доходное место, сегодня был абсолютно трезв и играл почти на профессиональном уровне. Я, признаться, даже засомневался — не фонограмма ли это.

Наша теплая компания вольготно расположилась за столиком в сердце зала у самой эстрады.

Киса в черном фраке с кроваво-красной гвоздикой в петлице смотрелся весьма фешенебельно. С его детского лица не сходила глупо-счастливая улыбка — явно чувствовал себя именинником.

Цыпа тоже примоднился для торжественного случая — вместо привычного джинсового костюма на нем красовалась бежевая тройка из чистой шерсти. Правда, сине-малиновый галстук вносил некоторый диссонанс в общее благоприятное впечатление.

Мари не выходила из-за кулис, готовясь к выступлению.

— Глянь, кто пожаловал, — зашептал Киса, указывая на дверь между залами. — Иван Альбертович Камаев собственной персоной!

Я увидел поджарого импозантного мужчину под пятьдесят с благородной прядью седых волос в иссиня-черной густой шевелюре. Его неотступно сопровождал тип боксерского вида с маленькими настороженными глазками под низким скошенным лбом. Ну, с этим-то все ясно.

Иван Альбертович цепко-умным взглядом агатовых глаз моментально вычислил, кто здесь правит бал, и неторопливо направился к нашему столику.

— Евгений Михайлович? — полувопросительно-полуутвердительно поклонился он. — Чем обязан вашему лестному приглашению?

— Присаживайтесь, Иван Альбертович, будьте столь любезны. Рюмочку коньяка? — слащаво улыбаясь, спросил я, когда гость устроился в кресле напротив меня, а его горилла присел за соседний стол таким образом, чтобы держать всех нас в поле зрения. Свой взгляд натасканной овчарки он не спускал с наших рук, сторожа каждое движение.

— Прошу простить, но с незнакомцами и врагами не пью.

— Мы уже познакомились, а врагом я вам никогда не был. Пригласил вас, уважаемый Иван Альбертович, чтобы развеять недоразумение и уточнить некоторые нюансы. Группа людей, которая работает на нашу фирму, усердствуя, несколько перестаралась и невольно принесла вашей Корпорации кой-какие убытки. Принимая во внимание, что автостоянка оказалась застрахованной, не столь уж существенные… Так стоит ли учинять разборку, в которой, смею уверить, победителей не будет? Не лучше ли вместо бессмысленной бойни избрать позитивный взаимовыгодный путь сотрудничества? Вы умный и дальновидный бизнесмен, Иван Альбертович, спокойно взвесьте все за и против…

— Какое сотрудничество вы имеете в виду? — закуривая сигарету, уже более мягко поинтересовался генеральный директор ЕАК.

— Во-первых, авансом, даю твердую гарантию, что от моих людей ЕАК больше неприятных сюрпризов иметь не будет.

Во-вторых, азербайджанцев в Екатеринбурге не слишком жалуют. Вы сами должны видеть — они теряют авторитет и в деловых, и в криминальных кругах. После гибели их лидера Азамата они так и не оправились. От имени «Пирамиды» предлагаю полное прикрытие и защиту ваших интересов. И не только финансовых… Лишь свяжитесь со мной и любые проблемы рассыпятся в пыль, причем по самым низким в регионе расценкам.

— Звучит заманчиво, но гарантии… — Иван Альбертович долгим задумчивым взглядом посмотрел мне в глаза. — Пожалуй, я все же выпью с вами рюмочку коньяка…

— Очень рад, что не ошибся в ваших умственных способностях, — усмехнулся я, чокаясь с гостем. — А чтобы хоть косвенно подтвердить наши искренние честные намерения, мы завтра же поместим в банк Европейско-Азиатской Корпорации на депозит пятьдесят тысяч баксов. В качестве гарантии нашей дружбы…

Лицо генерального директора довольно залоснилось — то ли от выпитого «Наполеона», то ли от моих слов.

Ансамбль покинул сцену. Верхний свет люстр погас, и под всполохи софитов светомузыки на эстраде показалась Мари, облаченная по-восточному, даже в чадре.

Под композицию «Армии любовников» шоу-девочка начала неторопливо-плавно свое волшебное действо, постепенно наращивая темп.

Я наблюдал эту возбуждающую сказку обнажения третий раз, но и то не в силах был оторвать глаз от волнующе-страстных движений восхитительно-гибкого тела. Что уж говорить об остальных — в зале стояла такая напряженная тишина, что, казалось, она материализуется, сгущается прямо на глазах.

И когда номер закончился, зал буквально взорвался неистовыми, долго не смолкающими овациями. Уверен, завтра заведение будет набито до отказа.

Мари грациозно подхватила многочисленные атрибуты одежды, разбросанные там и сям по всей сцене и, очень натурально и обольстительно разыгрывая смущение, упорхнула за кулисы.

— Вот теперь я понял, зачем ты так желал заполучить этот кабак! — несколько фамильярно потрепал меня по плечу Иван Альбертович. — Все логично — клуб станет твоим алмазным прииском. Чмокни за меня девчушку. Она редкостный талант. Давай по русской пословице: кто старое помянет — тому глаз вон!

— Заметано!

Мы скрепили наше соглашение крепким, как хотелось думать, искренним, мужским рукопожатием.

Когда стали прощаться, я вручил Ивану Альбертовичу входной билет в клуб, размашисто приписав на обороте: «Свободный вход с сопровождающими лицами. Бессрочный».

К трем часам ночи посетители почти все рассеялись — выходя за двери, словно растворяясь в тумане спящего города. Бритоголовая гвардия разошлась по домам, предварительно хорошо накачавшись дармовой водкой.

Только Медведь не покидал своего поста у входа в упорной надежде заманить случайных прохожих — он был в этом кровно заинтересован, получая десять процентов от проданных билетов.

Я расслабился, предвкушая близкую поездку в одну зеркальную комнату с широкой софой, и поэтому не сразу обратил внимание на какой-то посторонний шум из первого зала.

— Уйди с дороги, холуйская морда! Нет у меня денег на билет! — вопил чей-то, явно сильно подшофе, мужской визгливый голос. — Пусти! Я долг твоему боссу принес!

Во второй зал ворвался растрепанный Михаил Килин, на плечах его волкодавом повис Андрюха.

— Чего расшумелся?! — встал со своего места Киса. — А ну, захлопни пасть! Здесь нынче приличное заведение, а не твоя занюханная забегаловка!

— Я тебе должок принес… — прохрипел бывший ресторатор и швырнул перед Кисой сторублевую монету, противно зазвеневшую на полированном столе. — С процентами для вашей сволочной «Пирамиды»!

Никто не успел шевельнуться, как в руке у Миши блеснул короткий никелированный браунинг и хлопнул негромкий, словно лампочка лопнула, выстрел.

Медведь яростно сгреб стрелка в охапку, но тот умудрился сунуть ствол себе под подбородок и нажать спуск. Медведь ошарашенно отпрянул, выпустив противника из могучих объятий. Все лицо Андрюхи было забрызгано кровью и какой-то безобразной голубой слизью. У ног его корчился в последних конвульсиях Михаил Килин с простреленным навылет черепом.

— Да. Недооценили мы этого психопата! — Я повернулся к Кисе и тут только с ужасом заметил, что на его фраке уже не одна красная гвоздика, а две. Вторая разместилась точно посередине груди и слабо пульсировала, выбрасывая с каждым вздохом маленькие фонтанчики буро-черной крови.

Киса несколько мгновений непонимающе смотрел то на меня, то на все больше намокавшую манишку и обессиленно опустился в кресло. Ноги судорожно вытянулись, а челюсть начала отвисать.

— Цыпа! Медведь! Звоните в скорую и ментам! — крикнул я, перекрывая беспорядочно-истеричную суматоху в зале, и бросился к Кисе.

— Держись, брат! Калибр-то ерундовый… Выкарабкаешься.

— Нет. Кранты мне, — голос у Кисы был такой слабый и далекий, что я сразу поверил ему. — Монах! Выполни просьбу… Закажи панихиду по Анжеле…

— Что?! Так это ты!..

— Прости, Михалыч. Она же меня видела… Свидетелей нельзя… — Глаза его подернулись пленкой, посиневшие губы свела вымученная улыбка, он силился еще что-то сказать.

Я наклонился над ним, ловя шепот, переходящий в хрип.

— Обидно… Так и не выучился чечетке…

Это были последние слова моего лучшего боевика и друга, никогда не отличавшегося сентиментальностью. Видно, приближающаяся смерть что-то меняет в человеке.

Рука его разжалась, и на пол выкатилась сторублевая монетка. Я машинально поднял ее и сунул в карман.

Пока не понаехали менты, освободил труп друга от компромата — забрал серебряный портсигар с марихуаной и пружинный нож с его инициалами на медных усиках.




Похороны


Не выношу помпезности и показухи в подобных мероприятиях. Но положение обязывает.

У дома, где проживал Киса, поставили столы с водкой и пивом. Распоряжались напитками бритоголовые, наливая в бумажные стаканчики всем желающим прохожим. Страждущих халявщиков оказалось много, пришлось выставить добавочно пару ящиков сорокаградусной.

Траурная процессия получилась внушительной, хотя я никого специально не приглашал.

Кроме как-то враз постаревшего Фунта под руку с Ксенией, задумчивого Цыпы, Мари в черном платке, жавшейся ко мне в нервном ознобе, и Андрюхи, командовавшего всеми этими бесконечными поднятиями и опусканиями дубового гроба, обитого черным бархатом, унылых пьяненьких музыкантов, процессию составляли по меньшей мере три десятка девиц из кисиного контингента.

Я с неподдельным интересом пристально наблюдал за ними. И что удивительно — эти прожженные проститутки на самом деле искренне рыдали, сочувствуя безвременной смерти человека, нещадно их эксплуатировавшего.

Да — никому и никогда не понять движений женского сердца.

Хотя надо принять во внимание, что Киса, безусловно, был крупным докой по части работы со слабым полом. Истинный, непревзойденный талант…

Пусть земля ему будет пухом.

Когда в глубокую яму на гроб начали бросать горсти земли, я, сам не знаю почему, кинул туда же ту злополучную сторублевую монету.

Иван Альбертович, хоть и не присутствовал на траурной церемонии, сделал благородный жест — прислал три больших венка живых черных роз, очень украсивших свежую могилу.

Тут же Цыпа договорился с шабашниками, что через неделю здесь будет установлена витая металлическая оградка и столик рядом с мраморной плитой.

В клуб ехать не было никакого настроя — слишком свежи в памяти события трехдневной давности. Посему отправились в нашу родную забегаловку «Вспомни былое». Весьма символичное и подходящее название для поминок.

Глядя на сморщенное личико Петровича, его подрагивающие узловатые пальцы, я вдруг нестерпимо захотел совершить что-нибудь доброе и светлое. Достал из кармана ключи от квартиры, которые мне выдали в милиции, и положил на стол перед нашим стариканом.

— Владей, Петрович, фатерой. Довольно тебе в кабинетике ютиться. Поживи хоть перед смертью по-человечески. Видеодвойка там есть, и кассет с мультиками предостаточно. Счет и здесь и в клубе для тебя открыт пожизненно. Да и много ли тебе надо. Так что отправляйся, Фунтик, на заслуженную почетную пенсию.

Последние мои слова заглушили рыдания старика. Стыдясь этих слез, он неумело закрывал лицо руками и очень походил сейчас на седого мальчугана.

— А тебя, Андрюха, назначаю на место Петровича. Уверен, справишься. Пацан ты с головой — Ксения сказала, деньги за все шесть пакетов травки принес. Не поддался соблазну, значит — нашего разлива, как любил говорить Киса. Можно положиться. Цыпа, заводи мотор. Отвезешь к Мари, заждалась, поди.

Когда вырулили на магистраль, я скосил насмешливый взгляд на Цыпу:

— Чего нахохлился? Тоже должность хочешь? У тебя их целых три. Во-первых, будешь курировать кисиных девчонок — они должны сразу усвоить, что со смертью Кисы ничего не меняется. Во-вторых, с сегодняшнего дня ты главный администратор ночного клуба. Ну и основное… — Я бросил на колени Цыпе пружинный нож. — Узнаешь инициалы? Твое законное наследство — теперь ты главный мой исполнитель… Профессионализма у тебя уже предостаточно — по делу с Могильщиком ясно…

— Я тоже буду с тобой честным, Монах, — Цыпа притормозил у обочины и достал из бардачка увесистый пакет, перетянутый крест-накрест лейкопластырем. — На фатере у Кисы тайник нашел. Должно, его накопления — в основном зелененькие…

В задумчивости я подержал пакет в руке и забросил обратно в бардачок.

— Помнится, ты плакался, что «Жигуль» на ладан дышит. Отдашь его Медведю, пусть на человека станет походить. А для нас подбери иномарку поприличнее, на свой вкус. Негоже солидным бизнесменам на отечественной таратайке раскатывать…




Вы хорошо спали, сударь


— Что-то срочное, Учетчик? — привычно проходя сразу к бару, лениво поинтересовался старший оперуполномоченный. — Раз вызвал, давай угощай. Хочется чего-нибудь поаристократичнее.

— Наливай «Святого Николая». Гадость, правда, но звучит очень по-дворянски.

— Не, уж лучше я «Наполеончика» хапну.

Майор уютно устроился в кресле, грея в лопатообразных ладонях хрустальную стопку с ароматной золотой жидкостью. Вытянул свои короткие ножки в белых кроссовках, приготовившись с приятностью провести время.

— Уверен, тебя заинтересует моя информация. Сейчас ведь кампания по борьбе с коррупцией, так что будет в тему. Вышел я на одного ответственного работника из вашего ведомства. Сунулся он туда, куда, прости за выражение, и собака свой член не сует. Его, ясное дело, понять можно — зарплата не ахти, положение далеко не стабильное во всех отношениях, уверенности в завтрашнем благополучии нет, финансовых накоплений, видимо, тоже. Да и любитель он напитков дорогих. Вот и решил рэкетом подработать. И моментально нарвался — за его голову плата уже назначена в пять тысяч баксов. Сам знаешь, в Екатеринбурге достаточно головорезов без базара за такие бабки подпишутся дюжину людишек перехлопать.

— Сучье вымя этот метрдотель! — не выдержал дальнейшей игры майор. Глаза его из водянистых стали кровяными. — Я ему красивую жизнь устрою! Будет, падло, знать, как за мою голову призы назначать!

— Побереги нервишки — вишь, как давление у тебя скачет. Отбросишь, не дай Бог, копыта — куда я труп девать буду? Если по частям на свалку, то утомительно…

— Ты!.. Ты сознаешь, с кем разговариваешь?! — Опер даже задохнулся от возмущения.

— Сознаю. А вот ты, по ходу, — нет. Я именно тот, кто тебе необходим. Твой счастливый выигрышный билет. Зачем связываться с мелкой сошкой, вроде метра? Ходить на грани палева и постоянно рисковать буйной головушкой. Сотрудничай со мной одним. И риска ноль и навар значительно круче.

— Часть прибыли с пивной и клуба станешь отстегивать? — язвительно усмехнулся майор и уже твердой рукой налил себе стопку до краев.

— Вы хорошо спали, сударь. Потому и не заметили массу последовательных событий. Батя, Хромой, Синица и еще несколько людишек помельче тоже были сони, ну и заснули мертвым сном.

— Как так? Ты о чем? — Опер чуть не поперхнулся коньяком и резко отставил стопку. — Неужели…

— В елочку, майор. Начинаешь потихоньку соображать. Я ведь говорил о возможности третьей конкурирующей группы? При твоей непосредственной помощи она окрепла, ликвидировала конкурентов на рынке проституции и ввела органы в заблуждение… Если это вскроется, коллеги не только погоны, но и голову с тебя снимут.

Опер куда-то растерял всю свою обычную наглую самоуверенность, сидел в кресле мешком, с глазами выброшенной на берег рыбы.

— Ты, конечно, пишешь разговор? — спросил он, скользнув взглядом по сторонам, словно собирался увидеть отовсюду торчащие микрофоны.

— Может, да, а может — нет, — я закурил «родопину» и посмотрел ему прямо в глаза. — Нужно доверять друг другу. Это главное условие честного партнерства.

— Чего ты хочешь?

— Дружбы. И готов хорошо ее оплачивать. Помнишь свою прибаутку: будешь и сыт, и пьян, и нос в табаке? — Я вынул из бумажника заранее приготовленную пачку и положил перед Ининым. — Это цена твоей жизни — пять тысяч долларов. Они твои. Метра не трогай, он в общем-то мужик неплохой. Нервный просто. Каждый месяц будешь иметь данную сумму, пока не поссоримся…

— Что от меня требуется? — по-деловому спросил майор. Пачка зелёных уже каким-то волшебным образом исчезла в его карманах.

— Немногое. Думаю, тебе не в тягость делиться со мной оперативной сводкой по городу? А для начала хотелось бы иметь полную информацию по азербайджанской группировке и Европейско-Азиатской Корпорации, которую она страхует. И, кстати, не тешь себя иллюзией, что если я вдруг исчезну, или, к примеру, умру от несварения желудка, ты чего-нибудь этим добьешься. «Пирамида» найдет и тебя, и всех твоих родичей до девятого колена.

— Давай без запугиваний, Учетчик. Я все понял хорошо.

— Нет. Вижу, что недостаточно хорошо. Учетчика уже пора забыть. Отныне я для тебя — Монах.




ТОЙ ЖЕ МЕРОЙ





Скала Молчания


Хорошо помня, что подвержены скуке исключительно дураки и плебеи, свое нынешнее паскудное состояние я определил, как меланхолию. Звучит значительно благороднее, не ущемляя моего самолюбия.

Постарался разобраться в истоках столь странного спада настроения.

Для активизации мыслительного процесса решил провести данное интеллектуальное исследование в дружеском обществе пятизвездочной «Белой Лошади».

Пить по-черному — в одиночестве — признак деградации, но я легко успокоил себя мыслью, что мое питие всего лишь дегустация лучшего американского виски, направленная не на уход от действительности, а совсем наоборот — попытка проникновения в тайники подсознания, где и формируются человеческие настроения и кризисные состояния. А алкоголь или алкалоиды — тот волшебный «сим-сим», который без особого труда отпирает двери в святая святых этих загадочных тайников.

По крайней мере, это мое глубокое убеждение. Не зря же древние латиняне придумали изречение — ин вино веритас — истина в вине…

После третьей рюмки пришлось признать, что явных причин для меланхолии не обнаруживается. Объективно дела у меня катят в елочку. Фирма моя обросла дочерними предприятиями — кроме ночного стриптиз-клуба «У Мари», бара «Вспомни былое» и собачьего кладбища «Приют для друга» появились двухэтажная гостиница «Кент» на месте бывшего Дома колхозника и сеть распивочных стеклянных павильонов. Все заведения высокорентабельны. Правда, надо смотреть трезво — основной доход фирме все же приносят девочки Цыпы. Но он обладал редчайшим качеством — несмотря на крутые личные доходы, подбородок не задирал, а по-прежнему работал у меня шофером-телохранителем. Искренне восхищаюсь такими людьми без амбициозно-понтовитых завихрений. Но это так, к слову. Лирическое отступление.

Впрочем, нулевое настроение скорее всего объяснялось банально — «капуста» с периодичностью качания маятника вливалась в кассу бесперебойно, а главное — без малейших моих движений. Бизнес налажен от и до. Кайфуй да не смейся, ан нет, скука — меланхолия, то бишь, сковала мою энергичную натуру посильнее узкоизвестного ментовского изобретения — жестко самозатягивающихся стальных браслетов.

Мысли невольно побрели в философию: вопрос вопросов русского человека «что делать?». И даже круче — зачем вообще жить без острых ощущений, превращаясь в паразитирующего рантье?

Какие-то завиральные идеи нагло заползают в голову. Блажь.

Взглянул на настенный медико-астрологический календарь. Может, сегодня просто-напросто магнитные бури свирепствуют, сбивая людей с панталыку? Но нет, космос оказался совершенно не при делах.

«Белая Лошадь» обладала мощным энергетическим зарядом. Захотелось что-нибудь совершить. Не выудив из головы ничего стоящего, решил прошвырнуться по улицам родного Екатеринбурга — авось, что-то и подвернется. Оружие брать не стал. Ощущая под мышкой пистолет, невольно становишься агрессивно-настороженным, а мне хотелось просто спокойно побродить среди толпы, почувствовать себя таким же заурядно-приземленным, как они. Для разнообразия хотя бы.

Апрельское солнышко ласково уничтожало последние опорные пункты холода, стирая с лица земли уже редкие островки почерневшего снега. Жизнерадостно-беззаботное журчание ручейков по краям мостовой напомнили детство, когда я вырезал из сосновой коры крохотные лодочки и отправлял их в далекое романтичное плавание, наивно веря, что все ручейки обязательно впадают в море. Сейчас-то я понимаю, ни один кораблик желанной цели так и не достиг, не вырвавшись даже за пределы города. Реальность обычно жестока — слишком много непредвиденных заторов и катастроф на пути любой мечты.

В диссонанс с радостным ярким днем лица у прохожих были в большинстве своем хмурыми. Ну, тут все ясно — бешеный аллюр инфляции, беспредел и в политике, и в экономике, прогрессирующая безработица благотворно на самочувствии масс, безусловно, не сказываются.

На многих лицах застыла гримаса озлобленной замкнутости. Я даже на секунду усомнился — не в зоне ли вдруг снова очутился? Там у всех заключенных подобные физиономии.

Нет, мне срочно требуется допинг положительных эмоций, а то банальная скука может свободно перерасти в черную депрессию. Стыдно признаться, но, видимо, и мне в какой-то мере не чужды стадные настроения.

Незаметно для самого себя ноги принесли к родной пивнушке «Вспомни былое».

Контингент полуподвального помещения был обычный — представители всех возрастов мужского пола, но с одной, роднящей их, отличительной особенностью — синими от обилия татуировок кистями рук. По ним легко читалась нехитрая биография владельцев. Все-таки как обманчива внешность! Вон за столиком скромно примостился чистый божий одуванчик, которого смело можно приглашать в кино на роль деревенского священника. Но его левая клешня, испещренная наколками причудливых колец и перстней, перечеркивала благообразную наружность, засвечивая истинную натуру — матерого волчары. На пальцах красовались все режимы, начиная с «малолетки» и заканчивая «особым». Венчал эти уголовные премудрости крест в круге, означавший, что рецидивист сидел за разбойные нападения.

А вот беркутом навис над столом здоровенный мужик с жестокой мордой профессионального убийцы. Мой взгляд невольно ощупывал его пиджак в поисках оттопыривающегося пистолета. Пока не увидел руки. Даже разочаровался децал — это оказался обыкновенный баклан, судимый за хулиганку, то бишь.

Я устроился за боковым столиком. Он казался незанятым. Вдруг заметил торчавшую вровень со столешницей седую голову. Словно человек стоял на коленях, молясь одинокой пивной кружке. Заглянув под стол, понял, в чем дело — старик не являлся идолопоклонником, а был безногим калекой на низенькой самодельной каталке. На черном, видавшем виды пиджаке выделялась орденская колодка из цветного оргстекла.

— Тебе же неудобно, земляк, — сказал я, сам удивившись своей чувствительности. — Давай-ка посажу по-человечески.

Подхватив под мышки довольно тяжелое тело, усадил старика на стул. Тот, невнятно пробормотав слова благодарности, вновь уставился странно-пустым взглядом в свою кружку.

Кокетливо виляя увесистым задом, к нам подошла барменша Ксюша.

— Добрый день, Евгений Михайлович! — проворковала она, ставя передо мной пару кружек светлого пива. — Чешское. Ваше любимое.

— Ветерану то же самое организуй, — кивнул я на соседа по столику. — За счет заведения.

Старикан оказался гордым и пытался отказываться, но я решительно сжал его руку, с удовольствием отметив, что она свободна от лагерных печатей.

— Не возражай, земляк. Я по-дружески. Уважая, а не унижая. Пенсии-то, небось, только на вермишель и хватает?

— Это точно! — Старик как-то обмяк и перестал сверкать на меня выцветшими серо-стальными глазами. — Ладно. Можно выпить напоследок.

— Спешишь куда?

— Отбываю.

— Далеко?

— На Кавказ. Северный.

— Дак там же…

— Идет ликвидация бандформирований. Знаю! — Старик помрачнел и приложился к кружке, клацнув о край зубами.

— Встречать-то хоть будут?

— Друг у меня там. Я к нему в Грозный четыре раза ездил. Да и он сюда пару раз. Грецкие орехи привозил… Давлет для меня как сын иль брат младший. В сорок втором жизнь мне спас. Хотя и напрасно…

— Расскажи, земляк. Люблю про войну слушать. Давай-ка наркомовских хлопнем. — Я подозвал Ксюшу. — Организуй нам с товарищем майором водочки. И рыбки соленой.

— Не дослужился, — слабо улыбнулся мой собеседник. — Отставной капитан я… Василий Иванович Седых.

— Вот и давай за знакомство! — Я бодро плеснул из появившегося графинчика прямо в кружки.

На этот раз капитан не протестовал и без лишних слов проглотил «ерша», даже не поморщившись.

— Расскажу, Евгений Михалыч, коли желаешь, — сказал он, не обращая внимания на красную рыбу, нарезанную аппетитными лоснящимися ломтиками. — Был август сорок второго…




Стоял жаркий август 1942-го года. Трава пожухла и шелестела под ногами. Небольшая лощина между лесистых гор стала военным лагерем отступающей части. Всюду поблескивали красные эмалевые звездочки на пилотках. Полк отступал из Карачаево-Черкесской области, полностью оккупированной фашистами, к главному Кавказскому хребту, который должен был стать надежной перемычкой на пути противника к морю.

Недалеко от ручья расположился штаб. Командиры сидели полукругом перед расстеленной прямо на земле крупномасштабной картой.

— Единственный путь отсюда перекрыт альпинистами из дивизии «Эдельвейс», — ткнул пальцем в карту полковник Розов. — Под Марухским перевалом на хребте между ущелий Кизгич и Марухским их десант занял высоту, откуда из шестиствольных минометов простреливает дорогу. Половина посланного для разведки боем взвода осталась там на камнях. Артиллерии у нас нет. Если к завтрашнему дню не вырвемся из капкана, нас попросту растопчут подходящие части «Эдельвейс», имеющие на вооружении даже легкие танки. Наша задача — уничтожить десант, перекрывший путь к главному Кавказскому хребту, и выйти на соединение с основными силами. Высказывайте соображения, товарищи. Можно не вставая.

— Разрешите мне, товарищ полковник, — взял слово молодой капитан Седых. — Я вместе со взводом ходил щупать высотку. В лоб ее не взять. У меня план такой. В тылу высотки находится скала, отвесная часть которой примерно 70–80 метров. К ней в обход немцев ведет овечья тропа, замыкаясь на скале. Предлагаю: создать группу из двадцати бойцов-добровольцев и ночью пробраться туда. Дальше дело техники и удачи. Мы поднимемся на скалу и спустимся с другой стороны в тылу у десантников. Одновременно ударят главные силы…

После детального рассмотрения дерзкий план был одобрен. Командование группой поручалось капитану Седых.

Прежде чем солнце утонуло в кровавом закате, бойцы были построены. Капитан объяснил создавшееся положение и предложил остаться в строю только альпинистам и спортсменам. После команд «вольно» и «разойдись» в строю осталось двадцать три бойца.

— С такими орлами не то что на горку паршивую залезть — в ад спуститься не страшно! — невольно улыбнулся Седых, глядя на рослые, как на подбор, фигуры добровольцев.

На землю легла черная южная ночь. Стояла напряженная тишина, изредка вспугиваемая выстрелами желтых осветительных ракет. Задачу группы несколько облегчала завеса тумана, плотно стлавшаяся по земле.

— Все готово, товарищ капитан! — подойдя к Седых, отрапортовал старшина Ишимбаев. — У каждого по два запасных диска и три лимонки.

— Канат проверил?

— Так точно. Ремни связаны железно. Танкетку выдержат.

Через четверть часа группа выступила. Чтобы не разбрестись в тумане, шли цепочкой, держась за самодельный канат, сделанный из вожжей и кожаных поясных ремней. Южная ночь коротка. Группа спешила. Наконец, и каменный тупик. Над бойцами нависла черная громадина, на первый взгляд, совершенно отвесной скалы.

— Здесь есть альпинисты, — сказал капитан. — Кто пойдет первым и выполнит самую трудную и почетную задачу?

Две фигуры выступили из тумана.

— Фамилии?

— Лейтенант Томилов.

— Колокольцев Валерий… рядовой.

— Пойдешь ты, — капитан с удовольствием рассматривал небольшую, но кряжистую фигуру земляка-уральца.

Когда тот обвязался веревкой и уже хотел начать подъем, Седых тронул его за плечо.

— От тебя сейчас зависит, жить или нет твоим товарищам. Поэтому считаю вправе потребовать от тебя клятву. Может, и жестокую. Если, не дай Бог, сорвешься, ты не издашь ни звука… Обещаешь? В этом случае, если немцы и услышат что, примут за камнепад. Благо, здесь это не редкость. Коли не уверен в себе — оставайся.

— В себе уверен. Буду молчать, — тихим, но твердым голосом сказал лейтенант и шагнул к скале.

Начался подъем. Прошло десять томительных минут ожидания. Канат, лежавший кольцами у подножия скалы, медленно разматывался. Вдруг посыпались мелкие камешки и перед глазами бойцов промелькнула тень сжавшегося в комок человека. Раздался страшный хруст. Седых подбежал к сорвавшемуся лейтенанту. Тот был еще жив, но без сознания. Капитан отправил двух бойцов отнести Томилова в часть.

— Твой черед, — повернулся Седых к Колокольцеву.

Того бил озноб.

— Отставить! — сдерживая досаду, отвернулся капитан. — Пойду я.

— Нет! — Валерий сумел справиться с собой. — Второй разряд у меня. Клянусь подняться или умереть молча.

«Молодец!» — мысленно похвалил капитан и помог Колокольцеву закрепить на поясе канат.

Рядовому повезло еще меньше, чем лейтенанту. Не прошло и пяти минут, как он, оступившись, сорвался вниз. Клятву выполнил — умер молча.

Подойдя к телу, Седых заметил, что во рту Колокольцева что-то белеет. Это оказался платок, использованный погибшим, как кляп. Капитан спрятал находку, решив, что такое не обязательно видеть бойцам.

— Сейчас иду я. Если что — за меня останется старшина Ишимбаев. Труп Колокольцева завалить камнями.

Начался самый трудный в его жизни подъем без страховки. Казалось, прошли часы, когда, еще не веря, оказался на вершине. Очень помог неожиданно налетевший упругий ветер, прижимавший его к скале.

После минуты отдыха Седых укрепил канат за глыбу, указательным пальцем торчавшую на вершине.

Вся группа благополучно поднялась на небольшое плато скалы — семь метров в поперечнике. Вновь обвязавшись, капитан начал спуск. Сейчас это казалось детской забавой. Удерживаемая натянутой, веревка не даст сорваться. И, как бы в наказание за самоуверенность, Седых услышал, как с треском рвется ремень, за который он держался. Попытался перехватить выше, но было уже поздно, и капитан, до боли сжав зубы, чтобы держать рвавшийся из горла звериный крик, полетел в пустоту в тот момент, когда думал, что самое опасное уже позади.

…Очнулся он от приторно-сладкого запаха горелого мяса. Солнце уже полностью вышло из-за горизонта. Оглядевшись, Седых понял, что при падении откатился метров на двадцать от основания скалы, что и спасло его, самортизировав удар.

Всюду валялись трупы немецких десантников. По земле, скапливаясь в низинках, стлался голубоватый туман, смешанный с едким толовым дымом.

Седых посмотрел в ту сторону, где вчера размещался его полк. Никого. Только из-за дальнего леса медленно выползал какой-то темный поток. Капитан понял, что это идут «чернорубашечники» из «Эдельвейс». Впереди них ревели три «Пантеры» со свастикой на грязно-желтых квадратных башнях.

Попробовав встать, капитан ощутил резкую боль в ступнях. Едва не потерял сознание. Ноги в яловых сапогах сильно распухли и были как чужие.

«Вот теперь кранты тебе, капитан, — с удивившим его самого безразличием подумал Седых. — Но ничего. Всегда есть средство… Живым не дамся».

Он расстегнул кобуру и вынул свой тяжелый командирский «ТТ». Сразу почувствовал себя бодрее: пистолет был в порядке.

Обернувшись на близкий шум, вдруг увидел огромную лохматую собаку, выскочившую из-за скалы и с заливистым лаем мчавшуюся к нему. За серой зверюгой, уцепившись за поводок, бежал чернявый пацан лет четырнадцати.

И тут случилась новая неожиданность. Один из трупов десантников ожил, и Седых увидел впившиеся в него желтые ненавидящие глаза эсэсовца. «Труп» со стоном сел и, не отрывая взгляда от капитана, отвел затвор шмайсера. Седых нащупывал в траве пистолет, также не в силах оторвать глаз от врага.

Шмайсер судорожными рывками двигался в руках немца стволом в сторону капитана. Из черного дульного зрачка уже готовы были вырваться злые языки пламени, когда раздался детский неистовый крик:

— Рада, ату!

Серая молния метнулась к эсэсовцу. Коротко простучал автомат. Собаку отшвырнуло на несколько метров. Десантнику хватило сил лишь на эту единственную очередь. Шмайсер вывалился у него из рук, тело обмякло и ткнулось в траву.

Мальчишка куда-то исчез, но вскоре появился, ведя под уздцы низкорослую пегую лошаденку. Как удалось пацану взвалить его поперек седла, капитан не помнил, так как потерял сознание.

Прожил он в высокогорном ауле до следующего лета. Ютился в мазанке дяди Давлета, мальчишки, который вывез его с поля боя.

Прогрессирующая гангрена стоила капитану обеих ног. Ампутацию из-за отсутствия настоящего хирурга произвел местный мясник, дав в качестве наркоза кружку чачи…




— А как Давлет в Грозном оказался? — спросил я, разливая остатки из графинчика.

— Учился он там. Женился на чеченке и остался. Дядька его уж помер к тому времени. — Седых допил водку и взглянул на меня иронично и стеснительно одновременно.

— Придется, Евгений Михалыч, вам меня приземлять — стул высоковат, сам не управлюсь. Пора мне.

Я подхватил инвалида под мышки и опустил на каталку. Пристегнувшись к ней кожаными ремнями, он взял деревянные стертые колодки и, мощно отталкиваясь ими от пола, покатил к выходу из пивной.

Не знаю, зачем, но я последовал за ним.

На улице обнаружил, что уже вечереет. Успешно воюя с остатками дневного света, холодным неоном победно горели вывески и рекламы магазинов и увеселительных заведений. Рабочий люд сменила на тротуарах праздно шатающаяся публика. Поток легковых машин, преимущественно иномарок, стремился в центр Екатеринбурга. «Новые русские» готовились с приятностью провести время в казино, ночных клубах и массажно-эротических саунах.

Седых, в отличие от них, упорно катил в противоположном направлении, не обращая на меня ни малейшего внимания.

Оказавшись на длинном мосту через Исеть, инвалид остановился и поднял на меня усталое, изборожденное глубокими морщинами лицо.

— Ну, чего ты привязался?!

— Просто проводить хочу. Во сколько поезд? Может, с багажом подсобить? — Я закурил свои любимые «Родопи» и облокотился о чугунную оградку моста. В десяти метрах подо мной река обреченно несла свои темные воды к близко ревущей плотине.

— Там, куда еду, багаж ни к чему! — странно оскалился старик. — Желаешь попрощаться, значит?.. Ну, прощай!

Инвалид отстегнул ремни каталки и, ухватившись жилистыми руками за чугунные прутья ограды, ловко вскарабкался на нее, помогая себе короткими культяпками ног. Тело уже готово было перевалиться через невысокое заграждение моста, когда я, наконец, врубился в происходящее и цепко ухватил старикана за плечи.

— Сдурел, земляк?! Выпили-то мы чуть… Крыша съехала? Ты ж к Давлету собирался!

— Вот и не мешай! — прохрипел Седых, безуспешно пытаясь вывернуться из моих объятий. — Разбомбили Давлетика вместе с женой, сыном, снохой и двумя внуками! Шесть человек! Настоящее бандформирование, да?! В январе еще. Нет у меня никого боле… Пусти, гад! — по перекошенному лицу старика текли слезы бессильной ярости.

Опешив, я выпустил плечи отставного капитана и невольно отступил на шаг. Седых тяжко с надрывом дышал, намертво зацепившись руками и культяпками ног за верхушку ограждения.

— Ясно, советовать не берусь, — несколько ободренный его неподвижностью, сказал я, — но пойдем-ка лучше выпьем за мой счет, капитан, и спокойно все обсудим. Если задавили материальные проблемы, то в моих силах помочь…

Я с некоторой опаской огляделся, очень хорошо представляя, до чего нелепо выглядит наша парочка со стороны. К счастью, на мосту никого не было.

На миг застыл с открытым ртом — старик исчез — и тут же наклонился над оградкой. На темной поверхности реки медленно расходились крупные круги. Но я не слышал ни всплеска, ни крика!.. Ну да, он молчун со стажем… Невольно выругался, неосторожно наступив на осиротевшую инвалидную коляску.

«Вот и пообщался с народом! Повысил, называется, настроение! Нет, чтоб, как нормальный человек, просто звякнуть в «Гейшу» и вызвать веселую девочку для тонуса!»

Я тупо брел к центру города, решив напиться в первом попавшемся кабаке.

Вышел на площадь у Дворца молодежи. Дурдом! По ходу, политическая жизнь не утихает здесь и с сумерками. Опять митинг какой-то!

Приблизившись, увидел организаторов мероприятия — вооруженных мощными мегафонами молодых симпатичных ребят в черных униформах и блестящих хромовых сапогах.

Над ними, весело хлопая на ветру, гордо реяли флаги со свастикой.




Странный заказчик


Разбудила телефонная трель, бившая с ночного столика прицельными очередями по моим издерганным нервам.

В трубке услышал бодрый голос Цыпы:

— Добрый день, Михалыч! Тут любопытное мероприятие наклевывается. Если не возражаешь, я подскочу сейчас и все объясню детально.

— Стоящее дело?

— С семью нулями.

— Ладно. Семерка моя любимая магическая цифра. Жду.

Морщась от головной боли, побрел к бару за лекарством, а затем в ванную комнату. Только успел принять контрастный душ, как затренькал дверной электроколокольчик.

Цыпа за те два дня, что мы не виделись, нисколько не постарел. Все такая же нагловато-самодовольная морда молодого сытого зверюги.

Устроились в креслах у камин-бара. Я по-хозяйски выставил на столик дюжину банок «Пльзень».

— Рассказывай.

— Пару часов назад мне позвонил Медведь из «Вспомни былое». Сообщил, что у него бродит подозрительный субъект, ищущий исполнителей для похищения.

— Надеюсь, не детишек?

— Нет. Я подскочил в пивную и вытянул Фрола — так его якобы зовут — на откровенный базар. Ему нужны три фраера здешних. Живьем и с доставкой в его деревню Балтымку. Готов отстегнуть пятнадцать лимонов. Пять — авансом, а остальное после дела. Фрол мужик или лоховатый, или децал с головой не дружит. Посему предлагаю…

— Догадываюсь. Бабки изъять, а заказчика похоронить без цветов и оркестра?

— Верно! — заулыбался Цыпа, восхищенный моей прозорливостью. — Самое простое и надежное!

— Цыпа, ты не интеллигент! Сколько ни воспитываю тебя, все дохлый номер. Запомни: истинные интеллигенты не занимаются мокрухой без крайней на то нужды. Чужую жизнь надо хоть чуточку уважать, помня слова апостола Матфея: «Какою мерою меряете, той и вам отмерено будет». Ладно. Давай детали. На чем с Фролом порешили?

— Он будет ждать на грузовике в десять вечера у «Вспомни былое». Я обещал подгрести туда с ребятами. Обряжу пару мальчиков в спецназовские шкуры и выдернем клиентов Фрола прямо из фатер под видом задержания.

— Откуда грузовик?

— Дак он мясо привозил сдавать. В Балтымку к завтрему должен вернуться.

— Ладушки. Пожалуй, и я поучаствую. А то мхом покрываюсь. Третьим будет Медведь. Сбор у меня в девять.

— Как скажешь, Монах.

Когда с пивом было покончено, отпустил Цыпу до вечера на все четыре.

До семи проспал без задних ног, а затем занялся любимым делом — почистил и смазал Марголин, в глушителе заменил прокладки. Старым, как уголовный мир, способом совершенно видоизменился, наклеив на свои черные усики кожуру от копченой колбасы. Из зеркала на меня смотрел уже безусый тип с деформированной заячьей верхней губой. Довольный перевоплощением, надел наплечную кобуру с десятизарядным «братишкой» и стал ждать ребят.

Они не заставили мучиться бездельем — без пяти девять вежливо тренькнул колокольчик, возвещая об их прибытии.

Цыпу сопровождал Медведь с объемным туристическим баулом из свиной кожи. На метаморфозу с моим лицом внимания не обратили, давно привыкнув к подобным финтам.

— Переоденемся здесь? — деловито поинтересовался Цыпа. — В машине несподручно будет.

Я согласился. Андрюха, обязанный кличкой Медведь своей фигуре, споро распаковал баул. На свет появились три комплекта черной спецназовской формы с короткими сапожками.

— Мне переодеваться без надобности! — заявил я. — Так как буду играть роль старшего группы захвата, то вполне логично и правдиво буду смотреться в простой кожанке.

Не то чтобы я уж слишком негативно относился к спецназу — просто хамелеон самая нелюбимая мною тварь.

— Оружие. Грим. Наручники. В наличии?

— Обижаешь, Монах! Ведь уже два года вместе зажигаем. Самый лучший грим — спортивные шапочки с прорезями для глаз. И понта производят покруче удостоверений ФСК. Насчет «волын» — у Медведя «ТТ», а братишка Стечкин всегда при мне. Браслеты в бардачке «мерса».

— Ладушки. Вести себя следует в лучших традициях опергруппы — официозно-нагло, базарить никому не давать, тем паче у нас нет санкций на арест. Посему — больше дел и меньше болтовни. Огонь открывать лишь на крайняк, если будет вооруженное сопротивление. Усекли?

Ребята молча кивнули, продолжая облачаться в черную униформу.

— Для полного понта еще бы десантные АКСы! — вздохнул Цыпа. — Но в нашем арсенале есть лишь УЗИ, а он будет не в тему.

— Это точно! — усмехнулся я. — Мы не в Израиле. К счастью. Собрались? Тогда по коням!

На улице уже стемнело. Сонно помигивали далекие звезды, выглядывая из-за плотных тяжелых облаков. Наш «мерседес» мирно стоял у обочины с погашенными фарами.

Не доезжая до «Вспомни былое» пару кварталов, я велел остановиться.

— Фролу видеть тачку ни к чему, — объяснил. — Дальше пойдем пешком. Браслеты не забудьте.

Редкие прохожие шарахались от нашей троицы, явно не желая сталкиваться с «чернорубашечниками» власти. Это подтверждало мою мысль, что россияне — вконец запуганный народ, всячески избегающий любого контакта с представителями репрессивных структур государства. Нам это было на руку.

Как и ожидал, у «Вспомни былое» уже притулился бортовой ЗИЛ-130. Подойдя вплотную, заглянул в темную кабину. За рулем смутно угадывалась человеческая фигура. Распахнув боковую дверцу, я рявкнул:

— Зажгите свет! Почему машина в неустановленном месте паркуется? Предъявите документы!

Кабина слабо осветилась, явив мне на обозрение сорокалетнего мужика с двухдневной рыжей щетиной на щеках.

— Все в ажуре, командир. Приятель отлить отлучился. Щас отчалим, — шофер виновато улыбался, протягивая водительские права.

— Лядов Фрол Наумыч, — вслух прочел я. — Рад знакомству. Но приятелей у вас три. Кого из них в первую очередь выхватывать поедем?

Фрол непонимающе захлопал глазами, но, наконец, узнав в спецназовце за моей спиной Цыпу, облегченно вздохнул:

— Ну, вы даете, братва! А я уж подумал…

— И напрасно! — Я запрыгнул в кабину и обернулся. — Цыпа, Медведь, мухой в кузов!

Мотор пару раз недовольно фыркнул, видно досадуя на неурочную ночную смену, и завелся. Шипованные колеса стремительно покатили нас навстречу уголовной статье, угрожавшей двенадцатью годами лишения свободы.

— Аванс. Как договаривались. — Фрол, не отрывая взгляда от дороги, открыл бардачок и кинул мне на колени пачку пятидесятитысячных ассигнаций.

Порвав ленту, я убедился, что это не «кукла» и не продукция цветного ксерокса.

— Остальное получите, как доставим живой груз ко мне.

— Обязательно живой?

— Только так. Жмурики мне ни к чему.

— Собираешься трясти выкуп?

— Это уж мое дело.

— Фрол, ты не интеллигент! Повежливее надо с незнакомыми людьми!

— Давай сменим пластинку. Кожуру-то на «БФ» клеил? Натуральная «заячья» губа…

— Да, — я с интересом взглянул на небритый профиль шофера. — Давно от «хозяина»?

— Прошлым летом откинулся с «особняка». Вот и прибыли. Учти — этот фрукт самый опасный из трех.

ЗИЛ въехал во двор крупнопанельного девятиэтажного дома. Фрол затормозил у какого-то подъезда и погасил фары.

— Девятая квартира. Калганов Олег Николаевич. Живет один. Я останусь в машине. Если он меня увидит — враз просечет, что почем.

— Ладушки! — Я вышел из кабины, около которой уже топтались мои мальчики.

Нужная нам «фатера» находилась на третьем этаже, и лифт я вызывать не стал. Увидев железную дверь, немного огорчился — коли придется ее вышибать, грохота будет на весь дом. Хорошо хоть, что она внутрь открывается.

Прижав завернутый в носовой платок палец к кнопке электрического звонка, требовательно-долго не отнимал его, на личном печальном опыте хорошо зная, как звонят нежданные гости в милицейской форме.

Ребята к стенкам прижиматься не сочли нужным, видно вкурив, что через стальную дверь никакой дурак стрелять не будет.

К большому моему облегчению, приоткрывшуюся дверь цепочка не держала. Значит клиент — нагло-самоуверенный тип. С такими надо погрубее, им понятен лишь язык кулака. А лучше — кастета.

Всей тяжестью тела навалившись на дверь, я распахнул ее, отбросив хозяина в слабо освещенную прихожую.

— Гражданин Калганов Олег Николаевич?! Кто еще находится в квартире?

— На каком основании, начальник? — Хозяин уже оправился от неожиданности и, набычившись, зло уставился на «спецназ». — За мной ничего не числится! И никого нет! Телка только.

— Разберемся! — Я вошел в комнату, за мной хозяин, профессионально придерживаемый с обеих сторон Цыпой и Медведем.

Однокомнатная квартирка освещалась лишь розовым ночником у дивана. На его смятых простынях животом вниз привольно раскинулась совершенно голая блондинка. Соблазнительной крепостью возвышались ослепительно-белые ягодицы, нахально выказывая полнейшее безразличие к происходящему.

В воздухе плавали клубы терпкого дыма.

— Очень хорошо! — Я довольно осклабился, потянув носом. — Значит, за тобой ничего нет? И гашишем ты, ясно, не торгуешь, а только куришь?! Ну-ка, закоцай его, сержант!

Цыпа ловко защелкнул на запястьях Калганова стальные самозатягивающиеся браслеты.

Я перевернул спящую красавицу на спину. Это оказалась совсем еще девчонка, по крайней мере в сравнении с сорокапятилетним бугаем Калгановым. Полуоткрытые мутные глаза и глубокое дыхание указывали на полную безмятежную прострацию наркоманки.

— Может, заодно проведем шмон, капитан? — предложил «сержант».

— Некогда! — Я скользнул пренебрежительным взглядом по убогой обстановке комнаты. — Давай, выводи голубчика, сержант. В отделение его доставим. Там расколется.

На улице, увидев наш транспорт, Калганов остановился, как вкопанный, и обернул ко мне искаженное яростью лицо.

— Почему грузовик?! А ну, покажь удостоверение, начальник!

— Захлопни пасть, козел! — Цыпа врезал заартачившемуся клиенту кулаком в затылок, отправляя его в нокдаун.

Ребята забросили ставшее немногословным тело в кузов и забрались туда сами.

— Свяжите и кляп суньте! — напутствовал я их.

Когда машина тронулась, взглянул на бесстрастно крутившего баранку заказчика.

— Соседи могли видеть нашу странную возню и записать госномер.

— Не беспокойся по порожнякам, командир. Номера на тачке стоят левые.

Все же Цыпа явно ошибся насчет Фрола — тот на лоха совсем не смахивал.

Остальные две акции также прошли без лишних осложнений. Кузнецова и Андреева взяли аккуратно, без хипиша.

После часа тряски по загородному шоссе добрались до деревушки Балтымка. Цыпы с нами не было. По окончании акции я его высадил, велев забрать со стоянки «мерс» и ждать нас на развилке около деревни.

Фрол загнал грузовик во двор полутораэтажного дома, больше похожего на коттедж, крышу которого украшал флюгер в виде астрологического знака Стрельца.

Оставив машину с надежно связанным живым грузом под навесом сарая, прошли в дом.

— Располагайтесь! — включая свет в горнице, сказал Фрол. — Не грех отметить удачное завершение дела. Хозяйки у меня нет, бобылем живу, так что закусить особо нечем.

На круглом столе без скатерти появилась литровая бутыль «Демидовского бальзама» и большая деревянная миска с квашеной капустой.

— Сначала рассчитаемся, — я сел в красном углу под образами, чтобы при надобности держать под прицелом всю комнату.

— Нет базара, командир! Момент. — Фрол исчез за цветастой штапелевой занавеской смежной комнаты.

Медведь, поймав мой насторожившийся взгляд, вынул свой вороненый «ТТ» и направил ствол на колеблющуюся занавеску.

Вскоре из-за нее вынырнул хозяин дома. В его руках ничего опаснее бумажного свертка не было.

Фрол замер на середине комнаты, заметив направленный на него шпалер.

— Нет смысла, мужики, — чуть помолчав, спокойно сказал он. — Кроме этих вот десяти «лимонов» бабок у меня больше нет.

— Не бери в голову! — я усмехнулся, невольно восхищенный его невозмутимостью. — Это так. Страховка.

Медведь сунул пистолет обратно за брючный ремень, разрядив тем обстановку.

В пакете, и верно, оказалось десять миллионов десяти и пятидесятитысячными купюрами.

— Ну что ж, хапнем по маленькой! — Фрол поднял граненый стакан с водкой.

Все же я подождал, пока он не опорожнил свою «маленькую», и только затем последовал его примеру.

— Отравы что ль опасаешься? — засмеялся Фрол, запихивая в рот целую пригоршню капусты.

— Береженого Бог бережет. Ладушки! Нам пора. Уже рассвет скоро.

— Как до города добираться думаете?

— Авось, найдется добрая душа — подвезет, — я протянул хозяину руку. — Ну, бывай. Может, еще пересечемся.

— А как же! Только гора с горой… Здесь рыбалка клевая. Заезжайте при случае.

«Добрая душа», как я и рассчитывал, поджидала нас на развилке в образе Цыпы.

«Мерседес» мягко и споро понес домой. Через какие-то полчаса мы уже были среди жизнерадостного сверкания разноцветных реклам и витрин родного Екатеринбурга.

О том, чем там сейчас занимается Фрол со своими клиентами, думать почему-то совсем не хотелось.




Покушение


Неделю спустя обедал, как всегда, «У Мари». Мой ночной клуб днем превращается в обычный ресторан и поэтому в обширном зале было свободно-немноголюдно.

Напротив с завидным аппетитом насыщался Цыпа. Столик был особенный — на нем стояла намертво привинченная медная табличка «занято», и обслуживался он только для меня. Таким нехитрым способом я увековечил память о Кисе, супер-боевике, застреленном в день открытия заведения за этим самым столиком.

Когда я лакомился своим любимым тортом-мороженым, бармен пригласил меня к телефону.

— Евгений Михайлович? — услышал я в трубке голос старшего оперуполномоченного Инина. — С тебя причитается!

— А в чем дело, майор?

— Ты, может, не в курсе, на чем твои оглоеды-охранники рассекают? — Инин явно забавлялся. — Их синяя «Волга» в розыске! Принимай срочно меры, их же любой гаишник тормознуть может. Не ожидал от тебя такой беспечности. Ну, пока! До вечера!

Я аккуратно положил трубку на рычаг и некоторое время еще продолжал смотреть на телефон, осмысливая странную информацию.

Цыпа уже закончил заниматься чревоугодием и, сыто откинувшись на спинку кресла, блаженно прикрыл веки.

— Не спи — замерзнешь! — Я сел на прежнее место и уже тише спросил. — Пушка при тебе?

— Само собой, — Цыпа весь напрягся и окинул зал цепким взглядом. — Что случилось?

— Пока не знаю. Просто неуютно что-то… Пойдем-ка покатаемся.

На автостоянке среди прочих были и синие «волжанки». Ничего подозрительного в этом я не обнаружил. Но стоило нашему «мерсу» вырулить на дорогу в общий поток, как в хвост к нам преспокойно пристроилась одна из них.

— Нас уже давно пасут, — сообщил я Цыпе. — Глянь, ты этих ребятишек не знаешь?

— Те двое в «Волге»? — Цыпа задумчиво уставился в зеркало заднего вида. — Нет. Полагаешь, менты? «Наружники»?

— Вряд ли. У них тачка паленая. В розыске по линии ГАИ.

— Откуда сведения? — недоверчиво усмехнулся мой оруженосец.

— Не важно. Но раз это не менты, то, значит… Езжай на арамильский тракт. За городом эти мальчики наверняка перестанут стесняться, и мы увидим их истинную морду.

Я вынул из наплечной кобуры малокалиберного «братишку» и критически осмотрел. Конечно, можно снять глушитель, тем вдвое увеличив убойную силу, но все же для предполагаемой акции мне нужен инструмент посолиднее.

— Махнемся на время! — Я бросил на свободное переднее сиденье рядом с Цыпой Марголин.

Тот, не оглядываясь, протянул мне свой тяжелый пистолет-пулемет Стечкина. Свинчивать с него глушак я не счел целесообразным — он и в таком виде легко прошибает автомашину насквозь.

Поставив пистолет на режим работы очередью, опустил стекло левой дверцы. Ощущение опасности не хуже любовной страсти способствует выбросу адреналина в кровь — я чувствовал какую-то бесшабашно-веселую удаль, мощно подавившую все остальные эмоции.

Наш «мерс» тем временем уже вырвался из города и резво колесил по арамильскому тракту мимо растянувшегося на многие километры кладбища.

Уперев правую ногу в дверцу и тем обеспечив себе отличную точку опоры, стал ждать дальнейшего развития событий.

— Догоняют. Хотят идти на обгон, — встревоженно сообщил Цыпа то, что я и без него видел. — Может, прибавить? За «мерсом» «Волге» не угнаться.

— Пусть обгоняют! Пропускай!

Когда «Волга» поравнялась с нами, из бокового окна высунулся ствол Калашникова. Для нас это не было неожиданностью, и в следующую секунду меня уже трясло от бешеной отдачи работающего Стечкина.

От множественных дыр и вдребезги разбитых стекол «Волга» сразу потеряла товарный вид. Некоторое время она еще продолжала, уже неуправляемая, мчаться рядом с нами, но тут дорога давала поворот, и синяя машина, соскочив с трассы, врезалась в сосну и заглохла.

— Тормози. Глянем, что за зверюги на нас охотились.

Пистолет я продолжал держать чисто для понта — патроны в нем кончились. Но у Цыпы, шагавшего рядом, был Марголин, предусмотрительно поставленный на боевой взвод. Так что я не слишком беспокоился, да и был уверен, после «штопки» девятимиллиметровой «машиной» вряд ли кто еще дышит.

И ошибался. Тип с автоматом, и верно, не дышал — да и нечем было — от его головы осталась лишь нижняя челюсть. Должно быть, результат точного попадания не менее трех пуль. А вот шофер еще суетился, зажав окровавленной ладонью рану в груди, пытался открыть заклинившую дверцу.

Я ему помог, и он вывалился из машины на желтую прошлогоднюю траву, тараща на нас бессмысленные голубые глаза. Боли раненый явно еще не чувствовал, находясь в сильном шоке. Несколько раз пришлось слегка ударить его по щекам, возвращая из счастливого небытия в жестокую реальность.

— Рассказывай!

Туман во взгляде раненого исчез, и он даже сумел сесть, тяжело привалившись спиной к колесу изуродованной машины.

— О чем? — хрипло выдохнул киллер. В углах его посиневших губ начала скапливаться розовая пена.

— Кто велел нас кончить? За что?

— Без понятия. Меня Гарик, — раненый покосился на тело напарника, — подрядил только баранку крутить. Заказчика не знаю. И вас тоже. Правда! Гадом буду!

Я забрался в салон машины и, стараясь не смотреть на киллера без головы, ошмонал его карманы. Нашел бумажник и запасной магазин к автомату. И то и другое забрал себе.

— Ладно. С тобой ясно, — я повернулся к умирающему. — Либо в натуре не в курсе, либо уперся и все одно ничего не скажешь. Прощай. Цыпа, автомат захвати.

Сделал несколько шагов к нашему «мерсу» и услышал за спиной хорошо знакомый хлопок Марголина. Но оборачиваться не стал — Цыпа очень самолюбив и всегда страшно обижается, если меня иногда посещает идея проверить проделанную им работу.

Скоро он меня догнал, зажав под мышкой десантный Калашников.

— Давай проверим трофей в деле! — Глаза Цыпы по-детски блестели. — Подожжем очередью тачку вместе с трупами!

— Не глупи! Нам эти понты голливудские без надобности. Горящую машину быстро обнаружат. А так, глядишь, она лишний часик без свидетелей простоит. И мы успеем вернуться в город без хипиша.

Цыпа не отвечал, с непонятным живым интересом рассматривая автомат.

— Глянь, Монах! Он ведь все-таки успел выстрелить! Боек-то не оттянут! Все понял! — Цыпа передернул затвором, и нам под ноги вылетел патрон, бывший в стволе. Я поднял его и увидел на капсюле аккуратную вмятину от бойка.

— Да. Успел, — пришлось согласиться. — Но вышла осечка. Негодный патрон. А передернуть времени у него уже не было…

— Подари его мне. Вместо талисмана таскать буду! — серьезно сказал Цыпа и неожиданно расхохотался. — Да здравствует Русь лапотная! В ней еще так много замечательного брака выпускается!

Когда развернули «мерс» и погнали назад в Екатеринбург, я произвел ревизию бумажника неудачливого убийцы.

Никаких документов, естественно, не обнаружил. Но в нем были моя фотография и тысяча долларов — должно быть, аванс за устройство безвременной отправки моего бренного тела на кладбище. Дешево же кто-то оценил Монаха! Но скупой платит дважды. Если бы он не пожадничал на истинных профессионалов, лежать мне нынче в морге на холодном мраморном столе. Киллеры-профи спокойно расстреливают «объекты» и на улицах, и в ресторанах, нисколько не смущаясь обилием свидетелей…

Будь благословенна жадность людская!

Ты снова спасла мне жизнь!

Затормозив у подъезда, Цыпа мрачно нахмурился:

— Может, тебе временно на дно лечь? Пока не выясним, кто ведет охоту…

— Согласен. Но мы имеем время. Заказчик ведь не знает о провале акции. Да и встреча вечером у меня намечена. Как разделаюсь с делами, звякну.

Заперев стальную дверь на все замки и накинув цепочку, устроился в гостиной у камин-бара с намерением пораскинуть мозгами.

Необходимо решить простенький с виду вопрос — кому я заслоняю солнце? Кому так невтерпеж полюбоваться моим портретом на могильном памятнике?

Банды Хромого и Бати? Сомнительно. Практически перестали существовать. Большинство их членов «загорают» в зонах, имея на ушах от восьми до пятнадцати лет, а наиболее активные навсегда успокоились под двухметровым слоем земли-матушки. Да и явно ненаучная фантастика, чтоб они вдруг вкурили мою роль в их междоусобице…

Кто-то из своих? Вряд ли. Все доходы напрямую завязаны на мне и, ликвидируя меня, человек сразу лишается собственной кормушки. Если попросту — без Монаха «монастырь» закроется.

Может быть, кто-то из девочек Цыпы хочет поменять покровителя? Правдоподобно… Но тогда бы отстреливали именно Цыпу. А в бумажнике убийцы имелось только мое фото.

Опер Инин? Наверняка, его голубая мечта — спрыгнуть с крючка. А это возможно лишь тогда, когда мои ноги обуются в белые тапочки… Но не стыкуется — организовать покушение и одновременно дать наколку на исполнителей?.. Слишком мудрено.

С детства не люблю всяческие ребусы, кроссворды и головоломки. Сейчас убедился, что отношение к ним с годами ни капли не изменилось. А вот капелька выдержанного коньяка сейчас будет кстати.

Открыв засветившийся бар, наполнил рюмку солнечной виноградной влагой и тут услышал звон колокольчика из прихожей.

Решив больше зря не рисковать, приложил к глазку тапочек. Если с той стороны намерены стрелять, то это единственная уязвимая точка стальной двери. Тишина. Возвратив тапочек на его законное место на ноге, посмотрел в глазок и открыл дверь.

Майор Инин, как всегда, был в штатском. Уж год на моем содержании, а все в своих выцветших джинсах и замшевой куртке рассекает. Конспиратор задрипанный!

— Я вовремя, как погляжу! — довольно хохотнул опер, узрев открытый бар. — От коньячка не откажусь. Согреться надо. Погодка-то сыроватая, как бы не зачихать.

— Ты и в сорокаградусную жару всегда готов «согреваться», — усмехнулся я, ставя на столик вторую рюмку.

— А это для симметрии, чтоб и внутри, и снаружи одинаковые градусы были! — нашелся майор, устраивая свое грузное тело напротив меня в кресле.

— Ты, понятно, за месячным довольствием нарисовался? — Я положил перед ним загодя приготовленную пачку долларов. — Как в аптеке, но пересчитай.

— Не опошляй нашей дружбы! — неискренне обиделся опер, проворно пряча пачку во внутренний карман. — Я по делу.

На столе появилось несколько машинописных листков, скрепленных булавкой.

— Оперативная сводка по городу. Между прочим, там и «волжанка» та фигурирует. Вчера от ЦУМа угнали. Правда, прокололся я с ней…

— Неужели?

— Ведь, насколько понимаю, ты к ней никакого отношения не имеешь? — Майор любовно грел, по своей привычке, рюмку в руках. — Час назад она обнаружена… С двумя трупами.

— Дорожное происшествие? — невинно поинтересовался я, нарезая лимон на дольки.

— Если бы! — Опер искоса наблюдал за мной замороженными глазами-омутами. — Какой-то виртуоз чудненько попрактиковался в стрельбе по движущейся мишени. Мастер, надо признать! Два десятка кучных дырок проделал.

— В стрелковых обществах пошукай. Глядишь, и нащупаешь этого снайпера.

— Сильно сомневаюсь! — Майор потерял ко мне интерес и уставился на свою рюмку. — Да и не из винта палили, а, судя по количеству пробоин, из ППС. Ну, давай помянем бедолаг!

— Давай, — легко согласился я. — Пусть земля им будет пухом!

— Аминь! — Инин выцедил коньяк и пожевал дольку лимона. — Кстати, это дело мне подбросили, дьявол его забери! Чую, опять дохлая «висячка»! По новой меня на каждой оперативке шпынять станут — по городу свободно разгуливает убийца со Стечкиным в кармане!

— Не плачь раньше времени, майор. Может быть, смогу и с этим дельцем помочь…

— Неужто напишешь явку с повинной? — быстро вскинул острый насмешливый взгляд опер. — Вот это я понимаю — дружба! Благодетель ты мой!

— Не смешной у тебя юмор! — Я снова наполнил рюмки. — Придумаю что-нибудь…

— Ты уж постарайся, Монах, войди в положение. На этот раз я просто обязан найти убийцу… живого или мертвого!.. Иначе, шкуру с меня на барабан пустят.

— Понял тебя… — Я ободряюще поднял рюмку и улыбнулся. — Заметано!

Разделавшись с «Наполеоном», стали прощаться.

— Так я могу твердо надеяться — живого или мертвого… — протянул лопатообразную ладонь майор.

— Ладушки. На последнее смело рассчитывай, — ответил я, ставя точку в разговоре сильным мужским рукопожатием.




Пауки в банке


— Куда едем? — не оборачиваясь, спросил Цыпа, поворачивая ключ зажигания.

— Меня могут поджидать везде, кроме Фрола, — я закурил «родопину» и откинулся на спинку. — Так что давай-ка к нему.

Через полчаса показались приземистые домишки Балтымки. Нет худа без добра — всю сознательную жизнь мечтал отдохнуть в деревне хоть недельку. Побродить по лесу, ощутить себя частью целого — природы, порыбачить на зорьке… И вот, по ходу, давнее желание сбывается.

Правда, были у меня некоторые сомнения, как воспримет бывший рецидивист наше внезапное посещение, но они мигом развеялись при виде ухмыляющейся веснушчатой физиономии деревенского кооператора.

— По свежей рыбке соскучились? Подлещик ноне на голый крючок бросается. Оголодал за зиму, паршивец. Так что вы в самую тютельку нарисовались. Да и в горницу проходите, чего топчетесь?

— Благодарствуем, хозяин! Можно и рыбку половить в мутной воде, — я усмехнулся собственному каламбуру. — Но у меня другая забота. Кашлять что-то снова начал — должно, лагерный бронхит в атаку пошел. Хочу вот недельку на свежем воздухе полечиться. На постой пустишь? Хавка и выпивка за мой счет, разумеется.

— Какой базар! Нет проблем. — Как мне показалось, вполне искренне сказал Фрол. — Сам с хроническим маялся. Пока курить не завязал и не сел на парное молоко. Еще жир барсучий хорошо помогает.

— Вот и ладушки! Цыпа, сгоняй в лабаз и обеспечь приличную вечеринку. У Фрола, по агентурным данным, кроме демидовского суррогата и квашеной капусты — голяк.

Но я напрасно острил — пока Цыпа выполнял поручение, Фрол слазил в подпол и приволок связку домашней копченой колбасы с аппетитным чесночным духом. Выяснилось, что он держит целый свинарник, выкупив его у разорившегося колхоза.

— Дак ты, выходит, натуральный кулак! — поддел я, с удовольствием наблюдая, как он ловко нарезает колбасу сточенным финским ножом.

— Это при совдепии так называли, — не обиделся хозяин, — а ноне я нормальный фермер. Хребет земли русской, можно сказать.

Цыпа появился, нагруженный, как вьючный верблюд. Ящик с пивом и импортную коробку с сардинами отправили на кухню, а три коньячных «Наполеона» заняли подобающее место в центре стола, в окружении апельсинов и шоколадных батончиков.

Фрол еще зачем-то выволок из печки ведерный чугунок с отварной картошкой.

Наутро Цыпа, вылакав целый ковшик огуречного рассола, уехал в город, а Фрол ушел по своим свинарным делам.

Послонялся по дому в слабой надежде найти хоть какой-то след недавнего пребывания здесь «живого груза», но ни малейшего намека на это не обнаружил. Скорее всего, груз стал уже мертвым.

Вышел во двор. По нему чинно разгуливал петух в окружении дюжины своих гаремных куриц. Из сарая доносилось довольное хрюканье. Скукота! Надеюсь, Цыпе не потребуется целая неделя, чтобы выяснить, для чьей милой коллекции вдруг понадобился мой замечательный скальп.

До вечера провалялся на широкой тахте в мансарде, должно, служившей в качестве комнаты для гостей. В распахнутое окошко вместе с солнечным светом струились запахи соснового леса и беззаботный щебет каких-то пичуг.

Ящик с пивом почти ополовинился, когда по скрипучей лестнице затопали тяжелые шаги Фрола. В выцветшей брезентовой куртке и кирзовых сапогах он выглядел настоящим героем из фильма типа «Покорители целины».

— Разлагаешься, Евген? — дружелюбно усмехнулся бывший уголовник, кивнув на батарею пустых пивных бутылок. — Так с бронхитом тебе не совладать, поверь опыту. Щас ужинать будем, спускайся в горницу.

— Яволь, мой генерал! — Я скинул ноги с тахты и последовал за хозяином.

Сардины в масле с гарниром из жареной картошки с зеленым луком оказались бесподобным блюдом. Хотя, возможно, я просто оголодал за день.

Когда Фрол убрал со стола, я вынул память о Кисе — серебряный портсигар, с которым не расставался.

— Не желаешь пыхнуть, братишка?

Фрол покосился на два ряда «забитых» папирос.

— Я же не курю, Евген. Даже «травку».

— Ну, а я расслаблюсь, с твоего позволения.

После нескольких затяжек пахучего терпкого дыма не выдержал и задал вопрос, что давно крутился в моей голове, просясь на язык:

— Избавь, Фрол, от тяжких мук любопытства. Куда ты дел тех трех гавриков? И вообще — кто они такие?

— Они мои враги, — лицо хозяина каменно затвердело, глаза блеснули недобрым холодным пламенем. — С лагеря еще. Могу рассказать, коли интересно… Черт с тобой, дай-ка папироску…




Морозным декабрьским утром Фрол шел в сопровождении двух прапорщиков-контролеров в ПКТ, зябко кутаясь в черный бушлат и проклиная свою вечную вспыльчивость.

Пять минут назад Хозяин — начальник колонии — выписал ему три месяца заключения в помещении камерного типа «за грубость с администрацией».

Если бы зона была «черной», где живут по воровским понятиям, можно было бы не переживать. Там в ПКТ даже сытнее и вольготнее «правильному» мужику, чем в зоне. Но эта была «красной» — то есть верховодили здесь «активисты», прихвостни лагерной администрации. «Суки» — одним словом, которые и в ПКТ держали власть, назначаемые «старшими» рабочих камер по прямому распоряжению начальника и готовые по его знаку в любой момент не только забить до полусмерти, но и «опустить» — то есть изнасиловать почему-либо неугодного Хозяину заключенного.

Определили его во вторую рабкамеру, где собирали переключатели для бытовых электроприборов. На площади в двадцать квадратных метров трудились восемнадцать заключенных, сидя за длинным широким столом.

Как водится, первым делом Фрола скрупулезно обыскали «старшие» на предмет обнаружения «мойки» — лезвия бритвы — последней соломинки, за которую хватается «отрицаловка», отправляясь в ПКТ на закланье «сукам». Для нападения оружие явно малоподходящее, а вот вены себе вскрыть — в самый раз. Если улыбнется воровское счастье — не сдохнешь, а получишь недельную передышку в лагерной больничке.

Но Фрола шанса этого лишили. Андреев, по кличке Лимон, нашел заветную «мойку» даже во рту.

— А ты, оказывается, продуманная падла! — оскалил прокуренные зубы Калганов, по кличке Калган. — Ступай в красный угол на собеседование.

Показывать Фролу дорогу было не нужно. Как и везде, «красный» угол находился справа от двери рядом с унитазом. Единственное место в камере, не видимое надзирателю — по-новому контролеру — в «волчок». Цветом названию своему угол вполне соответствовал — штукатурка почти сплошь была забрызгана кровью. Наверно, через недельку «воспитательный» угол станет уже полностью бурым, и Хозяин, довольно поморщившись, велит его снова побелить. Он ведь известный в зоне аккуратист и чистюля…

После двух часов «собеседования» Фрол уже мало что соображал. Машинально слизывал сочившуюся из разбитых губ соленую кровь и пытался хоть немного прикрыть локтями, казалось, вопящие от нестерпимой боли почки. Сам он не кричал, а лишь охал, когда удар приходился в печень или почку. И не потому, что орать считал ниже своего достоинства, «западло». Просто знал, криком здесь никого не разжалобишь, а прапорщик-контролер все одно сделает вид, что ничего не слышит, и прерывать «воспитательную» деятельность «сук» не станет. На то есть строгое указание самого заместителя начальника по режимно-оперативной работе.

Через некоторое время сработала защитная реакция вконец измученного организма — отключилось сознание.

В три часа смена закончилась и начался развод по жилым камерам. Несмотря на интенсивное обливание водой, Фрол в себя еще не пришел, и «старшие», матерясь, поволокли бесчувственное тело в свою камеру.

Конвойные лениво посудачили между собой о малохольности такого здорового с виду мужика.

Камера «старших» была попросторнее других. И выглядела даже сравнительно уютной — «толчок», место, где справлялась нужда, был огорожен простыней, пол не цементный, а деревянный, на тумбочке стояли трехпрограммный приемник и пирамида из консервов. В основном тушенка и сгущеное молоко. Присутствовали здесь и разновидности чая — от плиточного до цейлонского. В высоком окне между обледенелыми прутьями решетки торчали, радуя глаз, желтые бруски сала.

Вся эта роскошь строжайше запрещена правилами внутреннего распорядка ПКТ. Но лагерная администрация справедливо полагала, что если отменить все привилегии для «сук», то они махом выйдут из-под контроля и переметнутся в «отрицаловку».

Фрол очнулся и обвел мутным взглядом помещение. Трое его сокамерников — Калган, Лимон и Кузя, сидя за столом, гоняли по кругу фаянсовую кружку с чифиром — круто, до смоляной черноты, заваренным чаем.

— Очухался, гусь лапчатый? — весело загоготал Кузнецов, по кличке Кузя, студенисто подрагивая своими жирными телесами. Это он, гад, все по печенке метил. — Чифа классная! Попроси — может, и поделимся.

Фрол отрицательно мотнул головой, хотя не пил чифир с утра и ощущал вялость во всем теле. Чай не водка — нужно всего лишь день перетерпеть, и зависимость, почти наверняка, исчезнет.

— А он у нас гордый, — вставил слово Лимон. — Живет по воровским понятиям: не верь, не жалуйся, не проси.

— Ну, мы его враз поставим на путь исправления! — зло ощерился Калган. — Станет и жаловаться, и просить. А может, и подпрашивать!.. Не веришь, Фрол?!

Тот счел за лучшее промолчать, бессмысленно уставившись на привинченную намертво к полу ножку стола. Ничего, что можно было бы использовать в качестве оружия, Фрол не находил. Разве что, банки консервные. Но ими много не навоюешь. Сюда бы финку, что лежит у него в отряде под матрацем, устроил бы он этим «шерстяным» бесплатную «путевку в Сочи». Но сначала отрезал бы у них кой-какие органы и заставил съесть! Без соли!

От такой замечательной фантазии разбитые кровоточащие губы Фрола растянулись в диковатой улыбке.

— Да он плывет все еще! — подвел итог своим наблюдениям Калган. — Черт с тобой, волк тряпочный! Очухивайся. Завтра продолжим перековку. А будешь борзеть, сбацаем из Фрола Фросю…

Но что-то во взгляде «воспитуемого» Калган, видно, все же уловил, и после отбоя Фролу связали на ночь и руки, и ноги полотенцами.

— Так-то будет надежней! — довольно осклабился Калган, проверяя крепость узлов. — Молчуны мне никогда не внушали доверия!

Так и приклеилось к Фролу это прозвище — Молчун.

Ночью у него разболелась голова — то ли от нехватки чифирного кофеина, то ли от дневных побоев. Даже сквозь закрытые веки ощущая свет дежурной лампочки, пытаясь отвлечься, стал вспоминать утренний вызов к Хозяину.

В девяноста случаях из ста беседа с начальником заканчивалась водворением в штрафной изолятор или ПКТ, поэтому Фрол, наученный горьким опытом, прихватил с собой «мойку».

Была пятница, и у кабинета Хозяина толпились «масти» со свертками в руках — еженедельным «положняком», а если попросту — данью начальнику за свои теплые места. Бригадир плотников держал мастерски исполненный, кухонный набор из резных солонок, перечниц и разделочных досок, завхоз механического участка — сотню сувенирных пружинных ножей и так далее до самого конца коридора — около пятидесяти «данников», приносящих начальнику весьма приличный «приварок» к его полковничьей зарплате. Благо, сбыть весь этот товар при нынешних рыночных условиях не составляет труда — через киоски и частные магазинчики.

Дежурный опер провел Фрола без очереди.

Хозяин кабинета, невысокий полноватый человек, предпочитающий носить черную кожанку вместо офицерского кителя, здесь, за колючей проволокой, олицетворял в своем неприметном лице с квадратной челюстью и глазами навыкат высшую непререкаемую власть.

Но Фрол был не из робкого десятка и на тяжелый, брезгливо-унизительный взгляд ответил тем же.

— Что это? — Полковник Ульин бросил на стол пистолет-зажигалку, имитацию Макарова, которую вчера Фрол «загнал» вольнонаемному мастеру за полкило индийского чая и «косяк» анаши.

— Зажигалка, — ответил Фрол, сразу вычислив, что молодой мастер, должно быть, «спалился» на проходной и продал его со всеми потрохами.

— Ты мне луну не крути! — показал свои знания воровского жаргона Хозяин. — Я не против вранья, но убедительного! Значит, торговлишкой занялся? Государственную собственность воруешь?

— Ошибочка, начальник! Я ж ее своими личными руками сварганил в свободное от работы время.

— Ну, лунокрут! А станки и металл, может, тоже твои личные?! — Начальник начинал брызгать слюной, что являлось очень плохой для собеседника приметой. — Выходит, даже в изоляции пытаешься нажиться за счет общества?!

— Какая нажива? В вашем лабазе лишь сто грамм чая в месяц дают. Столько каждый зэк в день расходует! Вот и приходится крутиться!

— Ну, ты уже раскрутился, — как-то враз успокоившись широко улыбнулся Хозяин, — на пятнадцать суток штрафного изолятора.

— Несправедливо, начальник! — Фрол стиснул зубы. — Ваши «масти» целыми партиями сувениры налево гонят — и ничего.

— Ну, ты пока не «масть»! — прихлопнул по столу ладонью Хозяин. — Что позволено Юпитеру — не позволено быку!

— Совсем не поэтому! Вы их не трогаете потому, что «положняк» вам таскают! И не бык я!

— Нет — ты, точно, бык! И, чтобы поставить тебя в стойло, ШИЗо будет мало. — Хозяин перестал улыбаться и нажал кнопку вызова дежурного. — Пойдешь на три месяца в ПКТ за грубость. Думаю, выйдешь оттуда шелковым. Если выйдешь!..

Под утро Фрол все же забылся в тяжелом беспокойном сне. Снилось ему, что он мясник с огромной саблеобразной финкой, а в закутке жмутся в угол три хряка почему-то с мордами Калгана, Лимона и Кузи.

В пять утра загрохотали дверные замки и засовы. Началась проверка и завтрак. В половине шестого жилые камеры полностью опустели. Их обитатели заняли свои места в раб-камерах этажом выше.

Фрола усадили в самый конец стола, поближе к «красному» углу.

— Сменная норма — собрать триста пятьдесят переключателей, — пояснил Лимон, издевательски разглядывая сильно отекшие после полотенец руки Фрола. — Два дня на учебу. На третий будем с тебя спрашивать, как и с остальных мужиков. Давай, трудись, пехота!

В семь часов совершил свой ежеутренний обход ПКТ полковник Ульин со свитой режимников и оперов. Во второй рабочей камере, явно скучая, он задал трафаретный вопрос:

— Жалобы, заявления есть? — и скользнул пренебрежительно-холодным взглядом по выстроившимся в шеренгу заключенным. Увидев лилово-фиолетовое, распухшее лицо Фрола, усмехнулся. — Вижу, что здесь все в порядке. Дисциплина в камере на должном уровне!

Вслед за Хозяином вышел и Калган для получения возможных инструкций. Вскоре он вернулся в камеру с торжествующей улыбочкой во все лицо.

— Ну что, дорогуша, — хлопнул Фрола по спине, — пойдем-ка побазарим.

Лимон с Кузей дожидались своего шефа, сварив поллитровую банку чифира самодельным кипятильником, подсоединенным к лампочке и, для заземления, к оконной решетке.

Если и удивились, что Калган привел с собой Фрола, то виду не подали.

— Чая мы тебе не предлагаем, — усмехнулся Калган, присаживаясь к своим дружкам. — Не заслужил еще. Но с завтрашнего дня, могет, и станем давать. В отдельной кружке…

Фрол весь напрягся, начиная понимать, что стоит за напускным радушием «старшего».

— Хозяин доволен проделанной с тобой воспитательной работой. — Калган с явным удовольствием прихлебывал чай между затяжками сигареты. — Но он сильно сомневается, что этого достаточно. Велел тебя перекрасить. Хозяину, вишь, не нравится твой черный «воровской» цвет… Ну, в «красную масть», понятно, не получится, а вот в «голубую» — без проблем.

Фрол затравленным взглядом обвел камеру. Зеки, как послушные автоматы, занимались сборкой переключателей. На всех лицах маской застыло обреченно-тупое выражение. Было совершенно ясно — на их помощь рассчитывать не приходится. Не люди — овцы.

— Я не мазохист, грубое насилие мне не в кайф, — продолжал Калган. — Другие просто накинули бы на шею полотенце, придушили децал, чтоб не рыпался, а потом и использовали. Но, когда по взаимному согласию, это куда приятней. Так что смирись, дорогой, все одно тебе отсюда никуда не деться. От срока-то лишь годишник остался, перебьешься и «голубым». Зато здесь никто больше бить не будет, чай и курево обеспечим, да и сменную норму — по боку. Ну как, подписываешься? Или сначала у тебя надо все здоровьишко отнять?

Другого выхода Фрол не видел — и, по-звериному быстро, схватив с пола железную форму из-под гаек, с отчаянным воплем обрушил ее на голову старшего. Не выпуская форму из рук, попятился и, упершись спиной в дверь, стал остервенело бить в нее ногой, вызывая дежурного. Лимон с Кузей, оцепенев, таращились на беспомощно привалившегося к стене Калгана. Тот выглядел реальным кандидатом в покойники — глаза закатились, по посеревшему лицу сбегали струйки темно-вишневого цвета.

Остальные зеки, бросив работу, наблюдали за происходящим с плохо скрываемой животной радостью.

Дружки Калгана уже немного очухались.

— Бей гада! — завизжал Кузя. — Он против братвы попер!

— Вы не братва, — с ненавистью выдохнул Фрол, поднимая форму над головой, — а пауки в банке!

Готовое вот-вот разразиться кровавое побоище предотвратил влетевший в камеру наряд контролеров с резиновыми дубинками.

Фрола кинули в одиночку, а Калгана вызванные санитары уволокли на носилках в зоновскую больницу.

Через четыре месяца в лагерном клубе состоялся показательный суд. Фролу влепили три года «крытки» — тюремного режима.

Калган, уже полностью оправившийся, ходил в героях красной масти, награжденный администрацией «за заслуги» должностью завхоза первого отряда.




Погрузившись в тягостные для него воспоминания, Фрол «добивал» уже третью папиросу из серебряного портсигара. Зрачки его глаз заметно помутнели, голос стал тихим и хриплым.

Я принес из мансарды по паре бутылок пива.

— Освежись, братишка, и выше голову! Про крытку не стоит рассказывать. Отлично представляю, что тебе там пережить пришлось.

Зацепив ногтем большого пальца жестяную пробку, Фрол выщелкнул ее в потолок и жадно припал к горлышку.

— Теперь понятно, зачем тебе эти козлы понадобились, — я попробовал повторить его фокус с пробкой, но безуспешно. Пришлось воспользоваться банальной открывашкой. — Но к чему сложности такие — сюда их тащить? Легче было на месте кончить. Хотя нет — просекаю! Ты, должно, пытал их перед смертью?

— А кто сказал, что они сдохли? — лукаво усмехнулся Фрол, его остекленевшие глаза заметно оживились. — Попал пальцем в небо, Евген!

— Как? Живы? — Я так удивился, что забыл о пиве. — Ты что, неужто отпустил?

— Живехоньки. Но опять промахнулся — я не такой добренький, чтоб отпустить. Сидят у меня, как пауки в банке.

— Где? Я же искал — и ничего!

— Так и задумано, — довольно оскалился Фрол. — Надежно упрятаны. Под сараем яма вырыта. Хочешь глянуть?

Мы вышли во двор. Ущербная луна равнодушно плыла по небу, отбрасывая на землю холодный мертвенный свет. Было тихо, только вдалеке, подвывая, жаловалась на судьбу какая-то собака.

Фрол шел впереди, освещая нам путь допотопным керосиновым фонарем «летучая мышь».

В просторном сарае, рядом с загородкой для свиного семейства, стояла небольшая копна сена. Вооружившись вилами, Фрол несколькими мощными взмахами переместил ее к стене. На освободившемся месте обнаружился квадратный стальной лист.

Общими усилиями сдвинули его в сторону, открыв черный, широкий зев ямы. В нос ударил тошнотворный запах плесени и человечьих испражнений.

При слабом колеблющемся пламени «летучей мыши» я разглядел схрон — метров восемь глубиной и примерно два в поперечнике. Все трое и правда были здесь. Сильно обросшие и грязные, они уже мало походили на людей. Калган, дико вращая белками глаз и изрыгая звуки, смахивающие и на плач, и на рыдание, подпрыгнул, безуспешно пытаясь схватить опущенный Фролом в яму фонарь. Лимон сидел на земле, тупо глядя перед собой и не обращая на нас никакого внимания. Кузя, скрючившись, лежал у стенки, обратив вверх синюшное лицо с закрытыми глазами. На его голой шее я заметил пятна, похожие на кровь.

— Долго еще любоваться будешь? — недовольно поинтересовался Фрол, вставая с колен. — А может, компанию желаешь им составить?

Я мигом вскочил и помог вернуть стальной лист на место. Когда между мной и жуткой ямой появилась надежная преграда, испытал искреннее облегчение. Но все же держался от Фрола на почтительном расстоянии, вдруг остро пожалев, что мой Марголин остался в мансарде.

В дом вернулись молча. Под предлогом пополнения пивных запасов, я поднялся к себе и первым делом сунул десятизарядного братишку в наплечную кобуру. Сразу успокоившись, прихватил из ящика последние бутылки и спустился в горницу.

Фрол, попыхивая папиросой, сидел за столом со странной, блуждающей улыбкой на осунувшемся лице.

— Думаешь, Евген, у меня крыша поехала?

— Да нет… На-ка, промочи горло.

Когда Фрол, своим коронным способом откупорив бутылку, утолил жажду, я поделился наблюдением.

— По-моему, твой Кузя уже отбросил копыта.

— Не, жив еще, — равнодушно отозвался бывший «крытник». — Просто без сознания. Если бы у тебя столько кровушки высосали, и ты б смотрелся покойником.

— Как, высосали?! О чем ты?

— Ну да, — Фрол жестко посмотрел мне в глаза. — Ни еды, ни питья им не даю… Читал «Монте Кристо»? Он врага-банкира голодом уморить хотел, да не сдюжил — пожалел. Ну, я-то покрепче буду… Так что они у меня на полном самообеспечении… По первости мочу свою пили, но быстро, понятно, вышла. После и на кровушку перешли. Донором, ясно, стал самый слабый — Кузя. Это что! Ты через недельку глянь, когда оголодают всерьез. Наверняка людоедством займутся. Они же пауки. А когда мух нет, пауки жрут друг дружку!

— Понятно… — я во все глаза смотрел на собеседника, так, наверное, рассматривает пациента начинающий психотерапевт, решая, какой поставить диагноз. — А что дальше? Чем все кончится?

— Думаю, последним останется Калган. Но на пути в преисподнюю он все одно лишь чуток отстанет от своих дружков.

— Но ведь схрон рано или поздно кто-нибудь обнаружит.

— Навряд ли, Евген, — Фрол зевнул во всю пасть — четвертая папироса его явно укачала. — Как дело завершится, подгоню машину цемента и вбухаю в яму. Все предусмотрено, дорогуша. Ладно, спать пора. По утряне на свиноферму топать. За этими наемными работничками из бывших колхозников глаз да глаз нужен. Коли не проследить, свинки некормленными останутся. Ведь у этих лодырей и пьяниц нет ни капли жалости к бессловесным животинкам…

Укладыаясь спать, я все же припер дверь мансарды ящиком из-под пива. На случай, чтобы хозяин дома врасплох не застал, если вдруг раскается в излишней откровенности и вздумает сбагрить меня в яму к вампирам.

Утром проснулся чуть не с появлением солнца, но фермера уже не было. Позавтракав без малейшего проблеска аппетита, отправился на прогулку.

Весенний лес встретил запахом хвои и прелых прошлогодних листьев, чириканьем каких-то птах и деятельным перестуком невидимых дятлов, видно, наперегонки старавшихся поскорее заработать сотрясение своих птичьих мозгов.

Натура жаждала полного одиночества, посему путь мой лежал в сторону от деревни. Через час, бродя по почти девственной тайге, вышел к мелкой речушке. Богата земля уральская — на галечном дне недалеко от берега ясно различалось несколько камней-валунов редкостного розового и сочно-зеленого нефрита. Жаль, это не мой бизнес, а то занялся бы ювелирно-поделочным ремеслом. Впрочем, при случае, вполне можно выгодно продать идею заинтересованным лицам…

Люблю, когда листья похрустывают под ногами, как новенькие дензнаки, но земля была влажная и дурацкое противное чавканье наводило почему-то на мысль о бренности всех дорог, наверное, ведущих лишь в болото.

У устья речушки увидел бревенчатый домишко с единственным всего окошком. Помесь овчарки с волкодавом, молниеносно выскочившая из-за угла, бросилась на меня даже без предупреждающего рычания. Пришлось ее навсегда утихомирить парой огненных выхлопов из Марголина. Так как «братишка» был с навинченным глушителем, шухера «кашлящие» выстрелы не произвели — из домишки никто не показался.

Ну, коли гора не идет к Магомету — Магомет идет к горе!

Стараясь по-глупому не попасть в возможный сектор огня из окошка, я, крадучись, подобрался к избе с тыла — благо, забор беспечно отсутствовал — и замер у входной двери из плохо пригнанных нетесаных березовых досок.

Изнутри слышалось какое-то шевеление, но, как показалось, ничуть не опасное для моего здоровья. Вся эта история начинала напоминать прошлогодний визит на собачье кладбище «Приют для друга». Оставалось лишь надеяться, что здесь меня не встретят свинцом автоматной очереди вместо приветствия.

Сжимая успокоительную рифленую рукоять пистолета, я стволом толкнул дверь. К несказанному удивлению, она не была заперта и без скрипа легко подалась внутрь.

Картина, что я застал, до смешного смахивала на часть кинофильма «Операция Ы» под названием «Самогонщики».

Изба, как оказалось, была обычной времянкой — даже пол земляной, а главный атрибут русской избы — печь — заменяла простая чугунная «буржуйка».

На ней стоял двухведерный бак из нержавейки. Тянущийся от него длинный змеевик с водяным охлаждением не оставлял сомнений в предназначении аппарата.

Да и готовая продукция была налицо. У стен стояло несколько десятков ящиков «самопальной» водки уже с этикетками и пробками.

У «буржуйки», подбрасывая дровишки, суетился голый по пояс тридцатилетний детина с татуировкой семиглавой церкви на спине.

Видно, ощутив сквозняк от распахнутой двери, он резко обернулся, не забыв прихватить прислоненный к печке туристический топорик.

Как говаривал один известный мент: «мысленно я ему аплодировал!»

— И что дальше? — усмехнувшись, полюбопытствовал я, направив ствол в его волосатую грудь. — Перед смертью хочешь сыграть в Чингачгука? Дерзай, я не возражаю…

Детина, верно оценив ситуацию, отбросил бесполезный топорик на кучу дров и опустился на корточки, всем своим видом демонстрируя, что смирился с неизбежным.

— И до меня добрались! — с горечью вымолвил он посеревшими губами. — Ну, стреляй, падла, чего издеваешься?! Думаешь, в ногах валяться стану? Не дождешься!

Было совершенно очевидно, что татуированный тип принимает меня за кого-то другого. Но, верный своему золотому правилу всегда расставлять точки над «и», я решил подыграть уголовнику.

— Время пока терпит. Сам понимаешь — спешить тебе уже некуда… Отмотав семеру в лагере — судя по татуировке — как ты так прокололся, словно фраер дешевый?

— Да не при делах я вовсе! Братуха никогда со мной не откровенничал. С детства Гарик замкнутым был. Так что зазря меня кончаете. Кстати, слыхал, перед тем, как лоб зеленкой намазать, раньше приговоренному сигарету и стакан водки давали…

— Нет проблем, земляк! Я гуманист по натуре — кури, можешь и выпить. Зелья здесь, как погляжу, на целый полк смертников наберется!

Урка, видно, всерьез опасаясь, что я вдруг передумаю, ударом ладони о донышко ловко вышиб пробку из бутылки и жадно присосался губами к горлышку.

Я его вполне понимал. Наверняка, он был убежден, что эта выпивка последняя в его забубенной жизни.

Когда бутылка опустошилась на две трети, я высказал некоторое беспокойство.

— Земляк, ты ж отравишься этим ядовитым суррогатом, хоть на нем и красуется этикетка «Экстра».

— Ха! — Глаза урки осоловели, из них исчез налет отчаянья и страха. — Тройная очистка! Даже сивушный дух испаряется! На, глотни, коли не западло выпить со своей жертвой. А может, ты профи и работаешь исключительно по трезвянке? Кстати, почему Барс чужого не учуял? Хотя, пес-то старый, негодный уже к сторожевой службе. На покой пора отправлять.

— Уже сделано. И не греши зря на верную псину, ее клыки были всего в полуметре от моего горла. Еле успел проделать дырку промеж глаз. Да не пожирай глазенками. Не съедобен! Барс твой ничуть не страдал, сдох еще в прыжке.

Хозяин погибшей собаки вновь приложился к бутылке.

— Разреши могилу Барсику отрыть. А после делай, что собрался. Можешь нас вместе и закопать. Есть смысл: раз моего тела не найдут, не будет и уголовного дела… Просто зачислят в пропавшие без вести…

— Ты начинаешь утомлять, браток, своей навязчивой идеей. Убивать тебя и в мыслях не держал. Как кличут?

— Иваном.

— Ладно. Допустим. Меня можешь Михалычем звать. В этих дебрях очутился случайно, но ты мне симпатичен. Сам не пойму из-за чего. Хочется тебя выручить. Рассказывай! Скачала о брате. В какое дерьмо он вляпался?

— Гарик, в натуре, в дела свои не посвящал. Месяц, как откинулся со строгого. Все в елочку катило. Пристроился удачно — в службу безопасности Европейско-Азиатской Корпорации. Но, по ходу, сунул храповик не туда, куда можно… Шмальнули его третьего дня на загородном шоссе вместе с приятелем, тоже охранником. Причем жестоко. Голову начисто отстрелили… Из дробовика, видать. Вот я и подумал, что ты по мою душу нарисовался. Но на пару с Гариком мы никогда не отрабатывались. Честно, гадом буду! У него был свой бизнес, у меня — свой.

— Ладненько. Водяра — самая твердая на Руси валюта. Процветаешь?

— Какое там! Ни газа, ни электричества нет. А на дровах, сам понимаешь, какая выработка. За тару с этикетками три шкуры дерут!

— Но зато и ментов здесь не наблюдается. Так что, нет худа без добра. А с топливом, советую на уголек переходить. Рентабельнее.

— Сам понимаю. Но это последняя партия, — вздохнул Иван, кивнув на ящики. — Свертываю лавочку. За продукцией заказчик из Екатеринбурга вторую неделю не заявляется. Должно, спалилась его точка. ОМОН, слыхал, в городе прямо свирепствует.

— Пустяки. Очередная показушная кампания! Отныне твой покупатель я. Дважды в месяц мои люди будут забирать товар. Сколько за месяц гонишь?

— Если сильно постараться, до полусотни ящиков. При условии, что со снабжением проблем не будет.

— Ладушки. Пара «лимонов» в месяц, полагаю, тебя устроят?

— Договорились, Михалыч! — простоватое лицо Ивана буквально излучало искреннюю благодарность. Посему я счел пистолет уже совершенно ненужным аргументом и сунул его в кобуру под курткой.

Правда, должен признаться, что вечная подозрительность — неотъемлемая часть моей натуры, поэтому на предохранитель «братишку» все же не поставил.

— А за безвременную кончину Барсика прости. У меня не было выбора… Давай-ка увековечим твою зверюгу. Тут недалеко по тракту у озера есть кладбище для собак «Приют для друга». Барсу там настоящую могилу с памятником сварганят.

— Но ведь это страшно дорого! — Иван, смутившись, отвел глаза. — А я на мели сейчас.

— Ерунда! Скажешь, что от Михалыча, обслужат бесплатно и по высшему разряду. И не вздумай отказаться, прими эту маленькую услугу в знак примирения. Лады? Ну, бывай!

Топая обратно в деревню, на лесные весенние красоты уже внимания не обращал. Все-таки до чего велика роль Случая в жизни человеческой! Да и в смерти тоже! Впрочем, если верить постулатам мировой философской мысли, «Случайность — это неизбежная необходимость».

Должно быть, фатум — рок — существует.

Вечером для меня не составило особого труда завербовать Фрола в народившуюся алкогольно-коммерческую структуру. Главным аргументом для него, признаться, к некоторому моему недоумению, послужил тот факт, что наши с ним отношения не прервутся, а наоборот, укрепятся, встав на надежную финансовую основу.

Я не самовлюбленный нарцисс, трезво оцениваю личные возможности и сильно сомневаюсь, что могу вызывать в окружающих симпатию, а тем более привязанность. Хоть и стараюсь показной веселостью и добродушием изменить мрачноватый имидж в лучшую сторону, но это плохо удается. Многолетнее лагерное тавро — землистый цвет лица, золотые зубы на месте выбитых «активистами», вечно настороженно-жесткий взгляд исподлобья — не лучшие предпосылки для завязывания дружеских отношений.

Поэтому я решил, что Фрол просто желает таким незамысловатым способом отработать назад пятнадцать миллионов, потраченных им на акт мести. Впрочем, его мотивы меня мало занимали. Главное — достигнутый в переговорах положительный результат.

Задачу Фрола упрощало то, что он частенько мотался в Екатеринбург на грузовичке по фермерско-свинюшным делам. Так что основная проблема — доставка дешевой самопальной водки в мои питейные павильоны и снабжение Ивана сырьем и тарой — была легко разрешена.

Чтобы идти в ногу со временем, велел фермеру регулярно обеспечивать подпольный мини-заводик газовыми баллонами. Все-таки дрова, да и уголь это полнейший анахронизм, недостойный века высоких технологий.

Я не слишком суеверен, но, свято соблюдая старинный русский обычай, для успеха начинания немного вспрыснули это дело «Демидовским бальзамом». Мне, видно, так никогда и не понять, чего хорошего находит Фрол в этом явно вредном для здоровья суррогате водки.

Наутро, как и ожидал, проснулся со зверской головной болью. Мрачно-кислая морда приехавшего Цыпы настроения моего, естественно, не подняла.

Но верный оруженосец за годы партнерства, видать, неплохо изучил мои привычки. Не говоря ни слова, он извлек из кармана джинсовой куртки плоскую коньячную бутылочку «Матр» и, поставив у дивана, скромно удалился к окну.

Еще раз убедился, что главную радость и удовольствие доставляет не сам процесс пития, а именно опохмел. От нескольких глотков божественной влаги мое только что ноющее от слабости тело буквально наполнилось бодрой живительной силой, взрывы осколочных гранат в голове прекратились. Я вдруг обнаружил, какое сегодня чудесное утро. Ласковое солнце щедро вливало в мансарду потоки золота, нежно-голубое безоблачное небо словно улыбалось, игриво заглядывая в окошко.

Нет, не зря Иисус Христос говорил своим ученикам: «Пейте кровь мою», называя так вино.

— Рассказывай! — я закурил и блаженно откинулся на спинку дивана. — Судя по твоей физиономии, новости неутешительные. Верно, брат? Колись давай, у меня нервы крепкие — выдержу. Кто подписал приговор? Люди серьезные?

— В том и суть, Монах. Пока что ничего конкретного не проклевывается. Все телефоны возможных конкурентов прослушиваются круглосуточно. Но в разговорах если и проскальзывает твое имя, то только в уважительном ракурсе. Кое-кто даже беспокоится, куда ты подевался. Банду «бритоголовых» Медведя бросил на усиление охраны наших «точек», но ни одной попытки «наезда» пока не было… Я «центровых» подозревал, но они по ходу не при делах. У них самих проблемы — «синие» стараются захватить контроль над казино. Им не до нас. Через девочек наших пробую что-нибудь нащупать, но пока беспонтово… Придется, Михалыч, тебе еще здесь покантоваться. Пока не вычислим заказчика. — Цыпа виновато глянул мне в глаза и нарочито бодро воскликнул. — Если в корень зреть — то все к лучшему, как ты любишь говорить. Лес, речка, чистейший воздух! Прямо курорт! Может, тебе Ксюшу привезти или Мари? «Травка» не кончается? А жизнь на природе, в натуре, идет на пользу — у тебя даже лицо пополнело!

— Это со вчерашнего перепоя опухло, — хмуро разъяснил я Цыпе его заблуждение. — А прятаться надоело. Кому суждено быть повешенным, тот не утонет! На крайняк заимею парочку двойников, как Саддам Хусейн.

Я достал заветный серебряный портсигар и угостил верного друга и телохранителя.

— Расслабься. И не хорони раньше времени. У меня есть сильное подозрение, что я уже знаю имя заказчика.

Цыпа аж поперхнулся дымом и воззрился на меня, как на фокусника, выудившего из своего волшебного цилиндра не банального зайца, а настоящего живого слона.

— Так-то, братишка! — Я остался очень доволен произведенным эффектом. — Кстати, как поживает наш милый друг Иван Альбертович, президент Европейско-Азиатской Корпорации?

— И за ним наблюдение ведется. Старый осел явно неравнодушен к Мари. Цветочки регулярно ей в клуб посылает. В общем, ничего особенного… Правда, с недавного времени его не один, а два охранника сопровождают.

— Чего это он вдруг забеспокоился? — усмехнулся я. — Не догадываешься, случаем?

Глаза партнера приняли осмысленное выражение.

— А ведь это он интересовался у Мари, не заболел ли ты! — оживленно воскликнул Цыпа и от избытка чувств даже треснул ладонью себя по башке.

— Поаккуратнее с головушкой, — попросил я. — Это не самое сильное твое место. А то, не дай Бог, последнюю извилину выпрямишь!

Я вынул из-под подушки десятизарядного «братишку» и поместил его в наплечную кобуру под курткой.

— Едем! Такая искренняя дружеская забота о моем здоровье заслуживает немедленного выражения благодарности Ивану Альбертовичу!




За двумя зайцами погонишься — поймаешь трех


Как въехали в город, я непроизвольно стал ласкать рукоятку пистолета, готовый в любой момент выхватить братишку из колыбельки-кобуры.

Но ни синие, ни другие авто в хвост нашему «мерсу» не пристраивались.

Отлично сознавая всю опрометчивую неосторожность подобного шага, все же заехал к себе на квартиру и заменил Марголина на Макаров. По моему замыслу он должен был сыграть сегодня существенную роль.

Цыпа оставался в машине и, воспользовавшись его отсутствием, я набрал служебный номер Инина.

— Как всегда, на боевом посту? — спросил, услышав в телефонной трубке голос майора. — Узнал, надеюсь? Наш договор помнишь?.. Никуда я не исчезал! Как последняя шестерка бегаю, за тебя твою работу делаю! Ты выяснил личности погибших автоугонщиков?

— Пока нет. При них не было документов, — буркнул опер. — Но трупы дактилоскопировали и направлен запрос в центральный архив. Судя по наколкам, они имели судимости, так что скоро получим всю их подноготную. Догадываюсь, у тебя есть какая-то информация?

— Так. Детали некоторые. Оба числились охранниками в Европейско-Азиатской Корпорации. Уверен, фирма, проявляя странную беспечность, никуда об исчезновении своих сотрудников не заявляла… Просекаешь? Сейчас одиннадцать. У меня сильное подозрение, что в особняке президента ЕАК Камаева в тринадцать часов произойдут кой-какие события. Короче, нанеси ему визит в это время.

— С группой захвата?

— Перебор, майор. Не стоит себя недооценивать. Ты же у нас хват, если что, сам справишься!

— Похоже, опять меня в пакостное дело втягиваешь, — хмыкнул опер. — И как прикажешь потом начальству объяснять, почему именно там оказался, где, по твоим словам, произойдут «кой-какие» события?

— Не мне тебя учить оперработе! Составь рапорт, что получил от агентуры сведения о близкой связи погибших с президентом ЕАК и намерен прощупать господина Камаева. Вполне обоснованно…

— Хорошо… Удачи тебе! Но, надеюсь, сработаешь не слишком топорно?

— Все будет в елочку, начальник! До встречи в час!

Распахнув мне дверцу машины, Цыпа облегченно вздохнул — видать, уже начинал нервничать из-за долгого отсутствия шефа.

— Теперь к Мари! Девчушка, наверно, очень соскучилась!

Звезда стриптиза нашего ночного клуба, как обычно, отсыпалась перед вечерним выступлением. Пришлось долго и настойчиво звонить, пока дверь, наконец, приоткрылась, удерживаемая цепочкой.

Недовольная гримаска на лице подруги дней моих суровых тут же сменилась на радостно-кокетливую улыбку, как только она разобралась, кто так бесцеремонно прервал ее сладкий сон.

Цепочка мигом слетела, и мы с Цыпой вошли в квартиру. Здесь все было по-прежнему. Зеркальные стены множили наши отражения, создавая впечатление маленького столпотворения.

Мари, соблазнительно сверкнув полными ягодицами, туго обтянутыми белыми кружевными трусиками, скрылась в ванной комнате, должно, наводить макияж, а мы расположились в креслах у широкой софы с неубранной, еще теплой, постелью.

Хозяйка появилась в черном шелковом мини-халатике, смахивающем на комбинацию и выгодно подчеркивающем розовую привлекательность чудных стройных ножек.

Мило улыбнувшись, убирать постель она не сочла нужным, просто набросила на нее голубое покрывало.

— Ты всегда так неожиданно! — стриптизерка удобно устроилась на софе, подобрав под себя ноги, и напоминая позой молодую сытую пантеру. А может, у меня слишком богатое воображение.

— Не ждала? — усмехнулся я. — Тогда, наверно, стоит проверить шкаф? На предмет обнаружения пылкого любовника? Хотя какой уж там пыл у такого антиквариата, как Иван Альбертович?

Мари непонимающе расширила волшебно-изумрудные глазки и, возможно, убедила бы меня в своей невинности, если бы не проступившая на лице бледность.

— Женик?! О чем ты?

— Сама в курсе! И это легче легкого доказать, зная твою неуемную страсть к побрякушкам. Цыпа! Достань-ка шкатулку из ночного столика.

Грациозная благородная пантера мгновенно превратилась в дикую взъерошенную кошку.

— Не смей! — Она вскочила, пытаясь собою загородить столик.

Цыпа уже поднял кулак, чтобы сбить неожиданную преграду с ног, но дисциплинированно оглянулся на меня, ожидая знака согласия.

— Сядь на место, милая! — устало вздохнул я. — Ты ведь неплохо меня знаешь… Так что давай без эксцессов.

Мари вернулась на софу, готовая вот-вот расплакаться.

Открыв инкрустированную малахитом шкатулку, убедился в правильности предположений — она была на две трети наполнена украшениями из драгметалла с разноцветными камушками.

— Да тут целое состояние! Я тебе дарил только изумрудный гарнитур: кулон, кольцо и сережки. А здесь и хризолиты и даже брюлики… Вот этот перстенек, между прочим, карата на три тянет… Твоих доходов на подобную роскошь явно не хватит. К тому же, ежемесячно родителям в Тагил поллимона отсылаешь. Что скажешь, детка?

Мари подняла на меня полные слез глаза, но молчала.

— Только не вообрази, что ревную. Как человек интеллигентный сохраню в памяти искреннюю благодарность за интим, что был между нами. Все понимаю. У каждого мужика, увидевшего твой восхитительный номер в клубе, цитируя Пушкина, «телескоп» поднимется. А ты женщина слабая к знакам внимания… Другого не пойму — как ты смогла продать мою жизнь за побрякушки? Я ведь тебе ни на децал зла не принес…

— Жизнь? — неподдельное изумление в голосе Мари заставило меня засомневаться в сделанных выводах.

— Расскажи все, что говорил Иван Альбертович! Чем интересовался? — предложил я, закуривая «родопину».

— Да он всем интересовался, — Мари смешно наморщила лобик. — Тобой и другими, что имеют к тебе отношение. Не думаешь ли закрыть валютный счет в банке ЕАК. Говорил, что ты нахально нахрапист и совсем не считаешься с чужими интересами. Что аппетит слишком большой… Даже привычками и распорядком дня интересовался. Я не дурочка и поняла, что он хочет переманить к себе какие-то твои точки. Немного ограничить влияние… Но при чем тут жизнь?!

— Еще раз с прискорбием убеждаюсь, что у красивых женщин туго с серым веществом! — констатировал я. — На днях по приказу Ивана Альбертовича меня чуть не разрезали автоматной очередью! Вместе с Цыпой!

— Не может быть! — с отчаянием воскликнула прекрасная представительница идиоток. — Женик, не шути так!

— Детка! Камаев решил ограничить мою жизнь, а не влияние. И распорядок дня узнавал, чтобы облегчить работу своим киллерам!

— Я не знала! Честное слово, я не знала!! — Мари разрыдалась, и мне, почему-то, даже стало ее жаль немного.

— Цыпа, налей девочке что-нибудь выпить, — я озабоченно глянул на наручные часы. Они показывали почти двенадцать. Время явно начинает поджимать.

Мой партнер, не мудрствуя, взял из бара бутылку коньяку, плеснул полный фужер и почти насильно влил его в рот Мари. Она закашлялась, но рыдания, наконец, прекратились.

— Слушай сюда, милая. Ты считаешь, что лучше умереть мне, чем Камаеву?

— Нет! Нет конечно!

— Тогда поступим так. Звони в офис Ивану Альбертовичу и назначь свидание через полчаса в доме на Первомайской. Бывала там? Вот и ладненько! Скажешь, что получила от меня весточку и хочешь посоветоваться… — Я поставил телефонный аппарат ей на колени и твердо, подавляя волю, посмотрел в расширенные зрачки стриптизерки. — Как выяснилось, нам с президентом ЕАК стало вдвоем тесно в Екатеринбурге. Одному надо, уехать в Сочи! Действуй, детка, будь умницей!

Мари сделала все так, как велел. Голос, правда, при разговоре с Камаевым был у нее какой-то безжизненно-механический. Ну, да пустяки — Иван Альбертович должен иметь семь пядей во лбу, чтобы что-то заподозрить. А судя по тому факту, что он рискнул со мной разделаться, этих пядей у него не было вовсе.

— Одевайся, девочка! Поедем на свидание. И выше головку — ты сегодня королева на моей шахматной доске! Цыпа, плесни-ка ей еще чуточку, видишь, маленькой нехорошо почему-то…

Для страховки «мерс» оставили отдыхать на стоянке, а поехали на «жигуленке» Мари.

— Имей в виду — работаю сам. Ты вмешиваешься лишь в крайнем случае, — инструктировал я Цыпу, с сосредоточенным видом крутившего баранку.

Второй фужер, видно, погрузил мою «королеву» в прострацию. Она безвольно сидела на заднем сиденье, неподвижным взглядом уставившись в окно.

Сейчас никто не признал бы в ней всегда энергичную и веселую звезду ночного стриптиз-клуба.

— А если дом битком набит охранниками? — стараясь говорить беспечно, спросил Цыпа. — Не лучше ли мальчиков вызвать?

— Не дуй на воду, брат. И не держи за кретина! Я знаю об Иване Альбертовиче и ЕАК буквально все! — Уточнять источник информации в лице старшего оперуполномоченного Инина, естественно, не счел нужным. — Служба безопасности ЕАК насчитывает два десятка боевиков — в основном азербайджанцев по национальности. Все они задействованы на охране офиса и банка корпорации. Проживает Камаев с третьей женой и двумя дочерьми от предыдущих браков по соседству с офисом на улице Белинского. Где, ясно, взять его трудно. Кроме мордоворотов там все следящей электроникой нашпиговано. А двухэтажный особнячок на Первомайской пустует, используется изредка для отдохновения души и тела президента — кутежей с приятелями и тайных плотских утех с молоденькими девушками. Он ведь сластолюбец, как все метисы… Правда, есть там вольер с овчарками. Но собаки в сад выпускаются только в шесть вечера, когда приходит ночной сторож. Над парадным входом большой козырек — так что, кто звонит, из окон не видно.

— Прямо оперативная ориентировка! — восхитился Цыпа, не догадываясь, что случайно попал в точку. — Ну, а с двумя телохранителями мы справимся!

— Не сомневаюсь! — Я оттянул затвор Макарова, загоняя патрон в ствол, и сунул пистолет за брючный ремень. — Внимание! Подъезжаем!

Железные ворота в сад, как и ожидал, были гостеприимно распахнуты настежь.

Голые деревья, почуяв весну, казалось, трепетно-томно шевелили ветвями в ожидании нарождающихся почек.

«Жигуль», тихо урча мотором, на малых оборотах подкатил к двустворчатым парадным дверям дома, построенного из белого силикатного кирпича.

Мы с Цыпой вжались в стену по обеим сторонам входной двери, а Мари с осунувшимся бледным лицом замерла манекеном на последней ступеньке невысокого крыльца, явно не зная, что делать дальше.

— Жми на кнопку переговорного устройства и сообщи, что приехала! — прошептал я, выдергивая шпалер из-за ремня.

Цыпа тоже изготовился, поставив Стечкин на режим стрельбы одиночными.

— Кто? — раздался из репродуктора густой бас, должно быть, охранника.

— Это я, Марк. Иван Альбертович меня ждет.

Щелкнул замок, и дверь распахнулась. Я оттолкнул Мари в сторону и живым тараном влетел в холл. Гориллообразный охранник, видно, в прошлом боксер-тяжеловес, профессионально уклонился от рукоятки пистолета, метившей ему в висок, и молниеносно ответил ударом в челюсть. К счастью, по инерции я продолжал двигаться вперед и мощный кулак лишь шаркнул по скуле. Церемониться времени больше не оставалось — в каждое мгновение мог появиться второй телохранитель.

Я поднял свою карманную гаубицу и выбросил грохочущий сноп огня в лицо горилле, навсегда отбив у него желание боксировать. Перешагнув через тело, ринулся по деревянной лестнице наверх. И спальня, и кабинет Камаева располагались на втором этаже. Так как свидание с Мари у него намечалось не постельное, а деловое, сначала распахнул дверь в кабинет. Посередине комнаты застыл президент ЕАК, растерянно уставившись на направленный ему в живот ствол моего пистолета. В кабинете мы оказались вдвоем.

— Вот, проходил мимо, — сообщил я. — Думаю: дай-ка навещу старого приятеля! Интеллигентные люди обязаны делать визиты вежливости. А твой холуй почему-то пускать не хотел.

— Прекрати кривляться! — Иван Альбертович смерил меня брезгливым взглядом и вернулся в кресло у длинных, во всю стену, книжных стеллажей. — И никакой ты не интеллигент. Самый банальный головорез, убийца! Но, надо отдать должное, профессиональный. Недооценил, каюсь! Нет, чтобы с Гариком еще несколько ребят послать!.. Как понимаю, заявился меня убить и ограбить… На, держи, тварь!

Президент ЕАК запустил руку во внутренний карман своего твидового пиджака, но вынул не пистолет, а всего лишь бумажник. Достал из него пухлую пачку долларов и швырнул мне под ноги.

— Грубишь, милейший! — Я оскалился, но баксы поднял — не пропадать же добру. — Дерзкий такой, а даже оружия не носишь!

— Не путай меня с собою! — Камаев говорил, словно плевался словами. — Я коммерсант, а не бандит с большой дороги!

Мой чуткий слух уловил легкое поскрипывание лестничных ступенек под чьими-то ногами.

Переместился влево, чтобы держать под прицелом дверь кабинета.

В комнату вошли Цыпа и Мари. У последней был блуждающий взгляд и лицо, будто в белом гриме. Пришлось всерьез задуматься — не переоценил ли ее силы? Сможет ли сыграть предназначенную ей роль до конца?

— Второго телохранителя не было, — доложил Цыпа. — Все комнаты проверил — никого.

— Сразу мог бы вкурить! — сказал я, сделав вид, что сам-то понял давно. — Ведь ихняя машина у дома отсутствовала. Не сама же уехала! Ладно. Усади девочку.

Камаев проследил своими агатовыми глазами, как Цыпа заботливо устраивает Мари на диване в глубине комнаты и процедил:

— Сучка неблагодарная! Дешевка!

Я искренне порадовался его несдержанности. Если Мари разозлится, то не слишком болезненно воспримет смерть любовника.

Подняв Макаров, ожидал увидеть в прорезь прицела встречный испуганный взгляд президента ЕАК, но ошибся. Камаев, не делая даже попытки уклониться, продолжал спокойно сидеть в кресле, кривя губы в насмешливой злой улыбке.

— На нервах играть пытаешься? Ничего не выйдет! Смерти я не боюсь. Так что стреляй, недоносок!

Волна дикой ярости затопила мой мозг. Это ругательство — недоносок — действует на меня, как хлесткая пощечина. Сам не знаю почему. Правда, я и на самом деле родился семимесячным, но, как потом подробно выяснил у знакомого врача, этот факт ни о чем дурном совершенно не свидетельствует. Между прочим, семимесячные значительно лучше восьмимесячных, так как появляются на свет более здоровыми.

Почти утопленный курок уже готов был дать волю сжатой боевой пружине, как вдруг неожиданно народившаяся идея заставила меня опустить пистолет.

— Цыпа! Закоцай нашего друга! — приказал я и, когда тот защелкнул на Камаеве наручники, добавил. — И отключи на полчасика.

Обрушенный на президентский затылок цыпин кулак сработал не хуже кастета — Камаев, потеряв сознание, свалился на пол.

— Решил децал подкорректировать первоначальный план, — пояснил я. — Не тревожься. Иван Альбертович в Сочи обязательно уедет, но малой скоростью… Отвези Камаева к Фролу и скажи, что я просил поместить его с остальными. Там он мигом растеряет спесь и заносчивость! Потом тебе объясню. Время поджимает. Хватай-ка за ноги!

Вдвоем отволокли бесчувственное тело вниз и запихнули в багажник «жигуленка».

Наручный «Ролекс» показывал уже двенадцать пятьдесят.

— Давай сюда Стечкин. Он слишком запачкан. Пусть менты его на трупе охранника найдут. Вечером другой получишь. Ну, рви когти!

— А ты как же?

— За меня не волнуйся. Я здесь задержусь немного — хвосты подчищу.

Старательно протерев пистолет-пулемет, вложил его в заметно уже охладевшую лапу телохранителя-гориллы и бегом поднялся в кабинет.

Мари продолжала безучастно сидеть на диване, но при моем приближении зашевелила губами, видно, пытаясь что-то сказать.

— Молчи и слушай! — Я взялся за изящный кружевной воротничок ее платья и рванул вниз. Материя с треском разорвалась почти до живота. Затем, не обращая внимания на в ужасе вытаращенные глаза Мари, порвал лифчик и, явно оставляя синяки, вцепился пальцами в мягко-податливые нежные груди.

— Мне же больно! — завизжала стриптизерша. — Как ты можешь сразу после всего этого!..

— Идиотка! — Я выпустил ее и толкнул на диван. — Скоро тут будут менты. Запоминай: Камаев пригласил тебя на чашечку кофе и захотел купить, как проститутку. Когда ты ответила отказом, он, войдя в раж, порвал на тебе платье, пытаясь овладеть насильно. В это время кто-то позвонил в дверь. Ты разбила окно и позвала на помощь. — Я снял с ноги Мари туфлю и врезал ею в брызнувшее осколками стекло. — Успеваешь запоминать, детка? Вот и ладушки! Потом услышала шум, вроде, дверь вышибали, и следом — выстрел. Камаев, перепугавшись, убежал черным ходом. Тут в кабинет влетел коротышка с пистолетом и ты потеряла сознание. Коли что напутаешь — не увидишь больше не только свои драгоценности, но и дорогих родителей!.. Ты меня знаешь!

Снизу и верно прозвучал настойчивый звонок.

Ободряюще потрепав девочку по щеке, спустился вниз и нажал кнопочку переговорного устройства.

— Майор?

— Да, я. Открывай.

— Нет, дорогой! По плану дверь тебе надо вышибить. С твоим весом это не составит труда.

— Но без санкции прокурора… — засомневался опер. — Да и частная ведь собственность…

— Если хочешь раскрыть сразу два тяжких преступления, то ломай!

Я закурил и устроился на нижней ступеньке лестницы по соседству с покойником. Уже переставшая кровоточить, аккуратная дырка в середине низкого лба смотрелась как глаз циклопа.

Еще, наверное, с минуту опер взвешивал все за и против, пока, наконец, раздались тяжелые, бухающие удары в дверь.

Долго усилий девяностокилограммовой туши она не выдержала. Громко щелкнул искореженный замок, и дверь распахнулась, стукнувшись о стену.

— Ну, объясняй давай! — Майор, немного запыхавшийся, но довольный, шагнул в холл и остановился, узрев труп у моих ног. — Только поподробней и поубедительней, попрошу!

Вежливо взяв из протянутой ему пачки сигарету, Инин тяжело опустился рядом на ступеньку и вздохнул.

— Нелегко все-таки работать с тобой, Монах! Надеюсь, никого в доме больше нет? — закуривая, он покосился на трехглазого охранника. — Трупы тоже имею в виду!

— Рекламу по телевизору, ясно, не глядишь? — буднично поинтересовался я, совершенно сбив с толку майора. — И напрасно! На рынок выбросили массу современных импортных пилюль от склероза. По ходу, тебе пора начинать лечение. Налицо явные провалы в памяти! Как ты мог позабыть, что только что геройски обезвредил особо опасного преступника и, между делом, предотвратил изнасилование?!

Майор недовольно поморщился.

— С таким извращенным чувством юмора тебе надо в сатирики податься! И мне меньше было бы хлопот. Ладно! С сегодняшнего дня стану смотреть всю рекламу подряд! Доволен? А теперь рассказывай, что здесь произошло?

После того, как я подробно изложил свою версию случившегося, опер задумался, усваивая информацию. И таких тугодумов в органах держат!

— Значит, я наведался порасспросить господина Камаева о его убитых сотрудниках, и тут услыхал звон разбитого окна и женский крик. Вышиб дверь и нарвался на вооруженного типа. В целях необходимой самообороны применил табельное оружие… А баллистика подтвердит мои слова?

— Гарантия! — успокоил я его. — Пуля, что извлекут из башки гориллы — от Макарова. При ударе о лобную кость, наверняка, полностью деформировалась. А вот гильзу лучше заменить для надежности.

Я перешагнул через труп и скоро отыскал на полу желтый цилиндрик гильзы от моего пистолета. Сунул ее в карман.

Майор, наконец, начавший мыслить в нужном ключе, достал свой табельный Макаров и пальнул через распахнутую дверь в ближайшее облако. Еще горячую гильзу бросил туда, где недавно валялась ее сестренка.

— Не нравится мне все это, — заявил опер. — Шито белыми нитками!

— Неужели? — жестко усмехнулся я. — А хочешь, прострелю для убедительности твое плечо из пушки охранника?

— Нет. Не стоит, — быстро отказался Инин. — В принципе покатит, главное, чтоб девка в показаниях чего не напутала.

— Все будет в елочку, начальник! Мари девочка не глупая, личную выгоду понимает очень даже хорошо. Да и нет у нее выбора! А когда эксперты выяснят, что тех двух на трассе шмальнули именно из Стечкина обезвреженного тобою бандита, тебя на руках носить станут! Выстроится очень стройная версия: мокруха на шоссе — внутренняя разборка в ЕАК. А так как главный подозреваемый при оказании вооруженного сопротивления убит, дело можно считать закрытым и спокойно отправлять пылиться в архив. Если не на повышение по службе, то уж на денежную премию смело рассчитывай!

С каждым моим словом хмурое лицо Инина заметно светлело.

— Ладно! — уже бодрым голосом заявил он. — Сматывайся! Вызываю опергруппу и объявляю в розыск неудачливого насильника Камаева! Кстати, при очной с ним ставке девчонка не вздумает менять показания?

— Их встреча не состоится. Президента никогда не найдут.

— Ага!.. — Опер понимающе хмыкнул. — Но это меня уже совершенно не колышет. Все! Звоню коллегам, а то если труп успеет совсем охладеть к приезду судмедэксперта — будет, по меньшей мере, неприлично!

Иногда приятно даже пройтись пешком. Однообразные движения и равномерный стук каблуков по асфальту стабилизируют мыслительный процесс, а телу дают спокойную уверенность в его силах и возможностях.

Но, как говорили древние, все хорошо в меру. И тот факт, что до станции метро было рукой подать, радовал.

Потянувшись за сигаретами, наткнулся в кармане на пухлую пачку долларов. Камаевское наследство… Но почему-то оно меня не вдохновляло. Идя на дело, гнался за двумя «зайцами»: ликвидировать опасного врага и списать убийство киллеров на другого. А этот третий «заяц», в виде баксов, был случаен и не свидетельствовал ни о моей находчивости, ни об уме. Да к тому же дурно попахивал. Выходило, будто Камаев прав, и я в натуре банальный головорез с большой дороги, готовый за деньги пришить любого…

В подземном переходе, как обычно, было полно нищих. Мое внимание привлекла колоритная парочка: старик на костылях с тремя рядами орденов и медалей на ветхом лоснящемся пиджаке и совсем молодой парнишка в импортной инвалидной коляске. Эта сверкающая никелем коляска, да еще новенькая медалька «За отвагу», видно, было все, чем наградило его государство за потерю обеих ног, скорее всего, в Чечне.

То, что они держались вместе, навело на мысль — уж не дед ли с внуком пожинают на пару горькие плоды своих ратных подвигов?..

Мне почему-то вспомнился капитан Седых.

Проходя мимо, я на глаз разделил пачку баксов на две равных доли и сунул в руки ветеранам. Не оглядываясь, ускорил шаги — услышать слова благословений для меня сейчас было равносильно проклятию…




ТОРЧАЩИЙ ГВОЗДЬ ЗАБИВАЮТ ПО ШЛЯПКУ





Цыпа


Если бы я не относился к Цыпе как к другу-соратнику, его телефонный звонок с настойчивым приглашением срочно навестить, безусловно, проигнорировал бы. После вчерашней оргии у Мари мой организм жаждал полного покоя. Но я поехал.

…Утреннее пробуждение было не из приятных — протяжный тоскующий вой голодного волка буквально леденил кровь.

Что же это? Я по новой на лесоповале?! Невольно глянул в окно. Захотел убедиться, что солнечный весенний день, а не таежная луна предъявляет свои таинственные права на зверюг.

Действующие на нервы звуки исходили из смежной комнаты. Не потревожив спавшую рядом в чем мать родила пышнотелую блондинку, вскочил с дивана и приоткрыл дверь соседней комнаты.

Картина, что имел счастье лицезреть, заслуживала кисти живописца. Голый Цыпа, стоя на четвереньках перед журнальным столиком, на котором лежала снятая с аппарата телефонная трубка, запрокинул голову чуть не к потолку и самозабвенно-жалостливо выл нечеловеческим голосом. Казалось, даже лицо его удлинилось и обнажились клыки. На софе у окна съежилась аппетитная девчонка с вытаращенными от ужаса глазами, явно не просекая происходящее. Впрочем, я и сам был несколько шокирован.

Наконец Цыпа положил трубку на рычаг и повернул ко мне ухмыляющуюся хохлятскую физиономию.

— Колись, Монах, решил, что у меня гуси улетели?

— Была мыслишка, — не стал зря нервировать ложью человека, явно угодившего в капкан белой горячки. — Тебе надо срочно хлопнуть грамм двести водки и на боковую. Может, опять человеком станешь.

— А вот и промахнулся, Евген! Западники учудили конкурс через фирму «Стиморол». Тот, у кого самый похожий выйдет волчий вой, получит в качестве приза бесплатную путевку в США.

— Цыпа, ты как был наивным, таким и копыта отбросишь. Выиграет, безусловно, их кадр — он и поедет. Это же банальный рекламный трюк, чтобы жвачку раскупали. Здесь наверняка мошенничество «Стиморол» с Корпорацией телефонной связи. Обоюдный навар. Лох ты, Цыпа!

— Во сволочуги! А я и не вкурил!.. Милка, продерни в другую комнату. По делу хрюкнуть нам край.

Юная жрица любви, совершенно не стесняясь своей наготы, кокетливо-небрежной походкой продефилировала в ванную.

Цыпа оказался более скромным — прежде, чем устроиться в кресле напротив меня, накинул на себя махровый халат.

— Слушай сюда, Монах! Вчера не хотел настроение тебе опускать, но дело пахнет керосином…

Я шутливо потянул носом.

— Ощущаю лишь парижский «Шанель № 5».

— На полном серьезе, Евген. Тебя собираются выбросить из колоды…

— Кто это так оборзел? Надеюсь, не «Белая стрела»?

— Слава богу, нет.

— Кто?!

— Не дергайся зря. Твой любимый Медведь со своей бандой бритоголовых решили, дешевки, что смогут контролировать наш бизнес сами. Ты становишься лишним, впрочем, как и я…

— Доказательства? Мне сдается, ты на Медведя просто неровно дышишь!

— Верняк. Кое-что надыбали, прослушивая его телефон. Запись в наличии. Да и Ксюша, не будь дурой, цынканула.

— Мне он всегда казался парнем с головой…

— Может, в этом и суть.

— Подставка полностью исключена?

— Мне жаль, Монах. Но факты непробиваемые.

— Демонстрируй запись!

Цыпа вставил в магнитофон кассету.

Для меня было искренним огорчением услышать жалобы Медвежонка Ксюше о малодоходности заведения «Вспомни былое». Мол, он заслуживает значительно большего. (Ну, памятник надгробный ты уж точно заслужил!) Интересовался клиентурой Цыпы, даже, падла наглючая, приблизительно прикинул доход от наших «ночных бабочек». Почти угадал, к слову. Дальше можно было и не слушать — за недовольство руководством у нас награждают исключительно «путевкой» в Сочи.

— Один сработаешь?

Цыпа как-то непохоже на него замялся, отводя глаза.

— Не узнаю тебя, брат! В чем проблемы? Волына заржавела?

— Тут все сложнее, Монах.

— Лады. Рассказывай!

— Дело уже зашло слишком глубоко. Ликвидация Медведя ничего не решит. Бритоголовые поголовно на его стороне. Поздновато я пронюхал, винюсь. И еще информация на закуску — участковый Пилипчук стал с Медведем кентоваться. Паршивая примета. О нас он знает весьма и весьма… Одним махом бунт не подмять. Перешмаляют, как в тире.

— Твои предложения?

— Их возможности мы на глазок знаем. Кстати, если помнишь, я возражал против твоего распоряжения вооружить их кодлу дюжиной «ТТ» из нашего арсенала…

— Помню! — Я недовольно скривился. — Давай по делу. Не отвлекайся.

— Извини. Между прочим, на сегодняшний день у бритоголовых могут оказаться и автоматы, и оптика. Так что шторки вечерком плотней задергивай от греха. Тарланова еще не забыл?..

— На нервах вздумал потанцевать? Что же, нам за океан на Брайтон-бич когти рвать от этой мелюзги?!

— Может, и придется… Но это накрайняк. Предлагаю с ними договориться. Серьезную разборку нам просто не выдюжить.

— Но и у нас расклад не хилый: Фрол, твой брательник-снайпер из «Приюта», в «Кенте» есть два-три надежных вышибалы, ты, я. При надобности боевиков наберем не меньше, чем у Медведя!

— Не спорю. Но при малейших подозрительных шевелениях нас сразу начнут отстреливать. А пока, по-моему, Медведь еще готов пойти на компромисс с почетными для тебя условиями.

— Предложит почетную капитуляцию?! Есть такая штатовская пословица: дай негру палец, возьмет всю руку! Ситуация напоминает мне ту глупую курицу, что по доброте душевной высидела яйцо коршуна, а тот, когда подрос, ее сожрал. Видно, в знак благодарности! Но я-то не курица, а Медведь не коршун! Или ты другого мнения?! Спелся с кодлой?!

Цыпа застыл в кресле с посеревшим лицом, стараясь не делать резких движений, чтоб не спровоцировать появления на сцене третьего действующего лица — десятизарядного Братишки, мирно дремавшего в настоящий момент в кобуре на вешалке.

— Расслабься, — я невольно усмехнулся. — Ни на тебя, ни на меня пули еще не отлиты, надеюсь. Все будет путем. Чайник не протекает пока — что-нибудь да придумаю. Не впервой. Тебе верю, а что скажешь о Ксюхе?

— Она на нашей стороне. Наколка-то от нее.

— Ладушки! Поручаю тебе составить список кадров Медведя. А теперь отвези меня домой. Денек позанимаюсь умственными упражнениями. Безвыходных ситуаций в природе не существует. Жду тебя завтра в это же время.

К полудню следующего дня план ликвидации опасного очага недовольства сформировался и принял конкретные очертания.

Унылая физиономия нарисовавшегося Цыпы вызвала у меня лишь снисходительную усмешку.

— Не вешай клюв, братишка! Пасьянс сложится! Выпить не предлагаю. Нам сейчас дорога в зону предстоит.

— В каком смысле? — соратник-телохранитель наивно захлопал глазами, безуспешно пытаясь обнаружить в моих словах скрытый юмор.

— В прямом. Виктора навестим, ему всего неделю на «двойке» осталось чалиться. Забыл?

— А ведь правда! Запамятовал, — облегченно вздохнул Цыпа. — Заява в наличии?

— Естественно, — я извлек из письменного стола пачку заявлений на свидание, подписанных начальником колонии. — Предусмотрительность — мое врожденное качество.

Всего полчаса понадобилось, чтобы шипованные колеса «мерса» доставили нас к высокому крыльцу исправительно-трудовой колонии номер два, где, пользуясь многолетним знакомством с прапорщиками-контролерами, мы благополучно миновали длинную очередь и прошли в комнату краткосрочных свиданий.

Помещение было разделено надвое сплошной стеклянной стенкой. На столиках с той и другой ее стороны лежали черные телефонные трубки. В девяносто втором году в разгар «гуманизации» стенку эту убрали, но в девяносто четвертом опять восстановили из-за потока анаши, хлынувшего через свиданку в зону.

Виктор Томилов, по кличке Том, мой близкий приятель по последнему сроку, не заставил себя дожидаться.

Железная дверь по ту сторону стекла распахнулась, впустив новую партию зэков. Среди дюжины братьев по несчастью Том выделялся высоким ростом и щеголеватой черной телогрейкой, пошитой из качественной японской плащевки. И внутри нее был не примитивный ватин, а натуральный каракуль. Мой презент на день рождения, кстати.

Том сел за столик и взял телефонную трубку. Я последовал его примеру.

— Привет, Монах! Благодарю, что навестил.

— Привет, Том! Ты осунулся что-то. В гроб краше кладут. Гоняешь перед свободой по ходу?

— Есть децал. Бессонница… Сам понимаешь — пятнашку добиваю за колючкой…

— Гонять завязывай, а то шифер съедет и гуси улетят. Все будет в елочку. Встречать тебя приедем, как полагается. На природе пикничок знатный сварганим!

— К алкоголю я равнодушен, — землистого оттенка лицо Тома немного просветлело, тонкие губы тронула улыбка. — А слабый пол будет?

— Само собой! Тебе пышненькую или мальчишеского типа? Брюнетку, блондинку?

— Рыжую. И формы чтоб ништяк были. А мальчишеский типаж мне здесь обрыдл…

— Ладушки! Будет тебе девка хоть и беременная, но целка! — как любил говаривать покойный Киса. Да не угаснет память о нем в наших сердцах!

Немного побазарив об общих знакомых, мы простились.

Решил заехать в «Вспомни былое» полюбоваться на Медведя. При удачном раскладе тот может хотя бы косвенно выдать себя и тем снять с моей души тень сомнения — не дую ли я на водицу, намереваясь нарисовать последнюю точку в судьбе Медведя.

Наша пивнушка сегодня радовала жаждущую публику свежим «Жигулевским» и вареными раками. И, конечно, вызывающе-выпирающими округлостями барменши Ксюши. Бесплатным приложением. Кстати, она рыженькая. Пожалуй, ее и подбанчу изголодавшемуся Тому.

Мы прошли в кабинет управляющего. После Фунта Медведь обстановку не поменял. Длинный стол, диван, три кресла, видеодвойка и бар-холодильник стояли на прежних привычных местах.

Медведь прохлаждался на диване. На столе перед ним, скрашивая одиночество, радовала глаз полуопорожненная бутылка водки. Монотонно гудел вентилятор, безуспешно стараясь освежить разгоряченное лицо управляющего со слипшимися на лбу волосами. При нашем появлении Медведь неохотно поднялся, упершись кулаками в стол.

— Привет, босс! Объезжаешь с ревизией свои владения?

— Ну что ты! По пути просто заскочили, — я сделал вид, что не заметил агрессивной фамильярности бригадира боевиков. — Угощай пивком. Здесь становится жарковато…

Медведь, не обратив внимания на некоторую двусмысленность моих последних слов, раскрыл бар-холодильник, и на столе появились сразу запотевшие бутылки чешского «Пльзень» и высокие бокалы.

Цыпа устроился впритирку с управляющим на диване, а я в излюбленном кожаном кресле напротив.

Дверь резко распахнулась, и в кабинет, не спрашивая разрешения, вошли трое «бритоголовых» Медведя. Сейчас они уже мало походили на бакланов, коими являлись в недалеком прошлом. Их черепушки украшал модный ежик, и одеты они были в одинаковые черные кожанки. Я с неудовольствием заметил, что левые локти боевиков неплотно прижаты к телу, свидетельствуя о наличии у каждого карманной гаубицы.

— Вконец оборзели, мальчики! — не сдержал я вспышку праведного гнева. — В открытую волыны таскаете! Говорено же было — брать оружие только на дело!

— Не кипятись, Монах! — ухмыльнулся Медведь. — За своих ребятишек я отвечаю. С дела они вернулись. Так что все в ажуре.

— С какого дела? Почему я не знаю?! — стараясь говорить спокойно, я обернулся к управляющему.

— Да так… Мелочевка. — Медведь нахально осклабился, но взгляд отвел в сторону. — Крутиться приходится. Той капусты, что нам отстегиваешь, лишь на сигареты и пиво хватает… Верно, братва?

Боевики угрюмо кивнули, не сводя настороженно-выжидающих глаз со своего бригадира. Понятно — ждали команды «фас» и готовы были ее выполнить.

Цыпа, будто ненароком, распахнул куртку, засвечивая тяжелую рукоять скорострельного Стечкина. Для внесения ясности, надо полагать.

Я как-то враз успокоился.

— Ладушки! С финансовым вопросом разберемся позже, гарантирую. В обиде не останетесь. Я на минуту лишь заскочил, посоветоваться. Через неделю Том освобождается. Ты его должен помнить — передачки с продуктами несколько раз ему возил. Надо бы встречу организовать поторжественней. Пятнашку ведь оттянул братишка, заслужил. Какие-нибудь соображения имеются?

Медведь некоторое время молчал, явно недовольный быстрой сменой темы разговора.

— Ну, не знаю… Кортеж машин неплохо бы. Могу обеспечить. В лучшем виде.

— Этого мало. Народу, конечно, надо поболе для солидности. Ты своих всех собери. Пусть Том сразу убедится — у нас организация серьезная, а не какая-то шарашкина контора. Встретим шампанским прямо у ворот зоны, как положено. А затем мыслю пикничок соорудить. Том, наверняка, по матушке-природе соскучился. Где-нибудь на живописной опушке леса у водоема чудненькая картинка получится. Как тебе мой план?

— Неплохо. — Медведь плеснул себе в бокал остатки водки. — А тут Ксюха и одна управится несколько часиков, без прикрытия.

— Не стоит лишать девочку развлечения. Возьмем с собой. Будет закусь разносить. Лады! Нам пора. Цыпа, уходим!

Топтавшиеся у двери боевики хмуро переглянулись, но расступились, давая нам дорогу.

Оказавшись в уютном салоне машины, я невольно перевел дух, расслабленно откинувшись на сиденье.

— Я тоже думал, что так просто нам уйти уже не дадут, — Цыпа улыбнулся, заводя мотор, но из-за нервно подергивающейся щеки вышла не улыбка, а оскал. — Лох все-таки Медведь! Ловко ты его на собственные похороны заманил. Голова! А я ведь сначала в натуре посчитал, что ты это для Тома так стараешься!

— И для него, — я щелкнул крышкой портсигара. — Но, решая чужие проблемы, не след забывать о собственных.




Снайпер


Наше малое предприятие «Приют для друга», как обычно, радовало душу и глаз затейливыми чугунными оградками и гипсовыми статуями представителей всех пород лучших друзей человека.

Кладбищем для животных заправлял старший брат Цыпы Василий. И довольно успешно, умудряясь в своем вечно плохо выбритом лице совмещать сразу четыре должности — управляющего, сторожа, землекопа и ваятеля могильных памятников. Не считая пятой, основной, профессии — хранителя арсенала моей группы, надежно скрытого в тайнике-могиле сенбернара.

Расшвыривая шипованными колесами прошлогодние еловые шишки, «мерс», покрутившись среди любовно ухоженных холмиков, остановился у бревенчатого одноэтажного «офиса» Василия.

Хозяин хибары был на месте. Обитая фанерой дверь распахнулась, явив на свет улыбающуюся физиономию с впалыми щеками, щеголявшими двухдневной щетиной. Улыбался он совсем по-собачьи, широко открывая пасть со стальными зубами и чуть ли не высовывая язык. Казалось, вот-вот слюна закапает от избытка чувств.

— Гости долгожданные! Вот уважили, слов нет! А то уж две недели ни одна живая душа не заглядывала!

— Зато в мертвых душах у тебя недостатка нет, — я окинул взглядом обширные владения «Приюта». — Приглашай в дом, хозяин. Цыпа, не забудь провизию в багажнике.

После второй рюмки тридцатилетнее лицо Василия, исполосованное ранними морщинами, заметно разгладилось, голубые глаза преданно следили за моей рукой, по новой разливавшей коньяк в емкости.

— Что-то ты больно неравнодушен к огненной водице, — я укоризненно покачал головой. — При твоей специальности противопоказано. Ну да ладно! Нынче можешь отвязываться наглухо, но завтра завязывай. Через несколько дней понадобятся верный глаз и недрожащие руки. Просекаешь?

— Ясное дело. — Василий кивнул на стену, где под иконой висел карабин с оптикой. — Чую, опять кто-то пулю у тебя выклянчил?

— В яблочко, братишка! Будет сразу несколько клиентов. Расценки прежние. Подписываешься?

— Без базара, Монах! Соскучился по риску. Будь спок! Уважу твоих клиентов. — Василий выпил и снова счастливо заулыбался, словно дворняга, случайно отыскавшая в кустах давно утерянный любимый мячик из каучука.

— Зачем орудие производства в открытую держишь? Форсишь?

— Ни, боже мой! — даже несколько обиделся на мое предположение снайпер. — Я легальный охотник. Винтовка в билете записана. Все совершенно законно.

— И напрасно! Это же зацепка для ментов… Ладно! Переходим к деталям твоего задания.

Пока мы разговаривали, Цыпа весь превратился в слух, ловя каждое слово. Даже прекратил черпать из банки паюсную икру. Понимая его живой интерес, я излагал дело подробно-обстоятельно. Таким образом изрядно сэкономил время и силы, зараз проинструктировав обоих.

— Место на берегу Балтыма сам выбери. Оборудуй удобную огневую точку. Пару дней даю на это. Послезавтра тебя Фрол навестит. Покажешь полянку, он там стол сколотит. Мы ведь не босяки, чтоб пикник прямо на земле справлять, — я разлил остатки янтарного «Матра» и поднял свою рюмку. — Ну, бродяги, хапнем на посошок и за удачу!

Уже в дверях, прощаясь, не утерпел и задал занимавший меня вопрос:

— А почему у тебя такое странное соседство — карабин и православная икона?

— Очень просто. — Василий гордо украсил физиономию своей коронной ухмылкой деревенского придурка. — Это же Георгий Победоносец. А он завсегда воинам покровительствует.

— Выходит, ты таким способом оружие освящаешь? — Я даже удивился. — Ну-ну. Будем надеяться, что в нужный момент карабин от осечки теперь застрахован!

— Будь спок, Монах! Иконе двести лет. Это не сегодняшнее фуфло!

По давно заведенной традиции на обратном пути в Екатеринбург свернули на поляну, где покоились Могильщик с женой.

Так как цветы еще не пробились на поверхность земли, просто положил под известную березку в качестве презента на тот свет искрение любимые боевиком при жизни штукенции — пачку сигарет «Прима» и чекушку «Русской».

Цыпа, как обычно, из машины даже не вышел, сосредоточенно-мрачно крутя на кассетнике наследство Кисы — песни группы «Лесоповал».

— Одно хорошо, — возвратившись к «мерсу», подвел я итог своим мыслям, — что отсутствие масла в чайнике часто компенсируется какими-то другими способностями. Природа обожает уравновешивать. Василий, как ни верти, все же классный стрелок по движущимся мишеням… А мозгами шевелить — наша прерогатива.




Предварительные мероприятия


На следующий день скатались к Фролу в Балтымку. У бывшего рецидивиста, а ныне процветающего свинофермера, дела шли полным ходом. Свиноматки не бойкотировали победу капитализма в отдельно взятом селе и поросились обильно и вовремя. Курировавшийся Фролом подпольный водочный цех бесперебойно выдавал на-гора все новые декалитры суррогата, еженедельно отправлявшиеся на реализацию в мои питейные «стекляшки».

Были и кой-какие мелкие нововведения — пол в сарае фермер недавно плотно зацементировал, вбухав туда целую машину раствора…

Я подробно проинструктировал Фрола, осветив создавшееся угрожающее положение в банде и заручившись его полным одобрением планируемой акции. А значит, и действенной помощью по претворению ее в жизнь.

— Не журись, командир! — стискивая мне руку на прощание, пробурчал Фрол. — Обтяпаем! Дельце выгорит в лучшем виде! Не было такого, чтоб наглые бакланы законным ворам солнышко заслоняли. И не будет!

— Когда ты прекратишь, наконец, меня командиром величать? Западло!

— Извиняй, Монах! Дурацкая каторжанская примочка.

Вечером того же дня мы с Цыпой катались по проспекту недалеко от парка-дендрария, высматривая участкового Пилипчука. Капитан в это время обычно совершал променад, собирая нехитрую мелкую дань с «комков». А если без лишних прикрас — подаяние. После безвременной смерти Анжелы участковый окончательно спился, и бутылка-две на ночь ему были уже совершенно необходимы.

Можно, конечно, просто звякнуть к нему на фатеру и забить стрелку, но я вовремя просек, что хитрый хохол вполне успеет цынкануть о встрече Медведю, а это в мои планы никак не вписывалось.

Наконец, его сутуловатая фигура, облаченная в штатское, нарисовалась из-за угла. Шаркающая тяжелая походка, неприкаянно-блуждающий пустой взгляд почему-то вызвали у меня нечто похожее на жалость. С годами, по ходу, становлюсь сентиментален не в меру.

Цыпа припарковал «мерс» на стоянке и, когда Пилипчук поравнялся с нами, мы вышли из машины на тротуар.

Но капитан продолжал идти, даже не заметив двух поджидающих его людей. И вечерний полусумрак здесь был явно не при делах. Видать, участковый уже успел изрядно принять за галстук.

Мы бережно подхватили алкаша под локотки и увлекли его в высокие кованые ворота парка.

— Посидим на скамеечке, капитан, — пояснил я немного ошалевшему от неожиданности участковому. — Разговор есть.

— Совсем оборзели, хлопцы! — возмутился Пилипчук. — Евген, я же еще не затарился. Идти мне надо.

— Успеешь! Цыпа, сваргань-ка пузырек водки. Мухой! Как говорится, тут без поллитры не разобраться.

Капитан, уловив магически-завораживающее слово ВОДКА, вмиг перестал трепыхаться и уже без хипиша поплелся за мной к пруду, где мы и устроились на скамейке.

Уткам, должно, еще не наскучили теплые южные края, и гладь воды была необжито-тихой.

Вскоре появился Цыпа, за его широким офицерским ремнем рукояткой гранаты торчало горлышко бутылки.

Пилипчук засопел, вожделенно уставившись на талию моего телохранителя. Цыпа по натуре не садист, и посему, махом свернув винтовую шляпку, сунул «Смирновскую» в суетливо подрагивающие руки. Капитан, даже не поблагодарив, жадно присосался к горлышку, как теленок к сиське мамаши, блаженно прикрыв глаза и весело побулькивая.

Я не стал прерывать священнодействия спиртомана, отлично понимая, что, пока он не пресытится алкоголем, разговора у нас не получится.

Поклонение зеленому змию прекратилось лишь после того, как Пилипчук, чуть не задохнувшись огненной водицей, откинулся на спинку скамьи и натужно закашлялся. В бутылке осталась едва ли половина содержимого.

— Не бережешь драгоценное здоровьишко, капитан! — Я похлопал его по спине.

— Просто не в то горло попало.

— Я не о том. Слыхал, ты на Медведя стал пахать?..

— Не вижу криминала. Он же твой человечек.

— Не скажи, дорогой! Что положено Юпитеру — не положено его быку… И сколько он тебе отстегивает?

— Как и ты. Тоже прижимист, волчара!

— Выходит, поллимона с меня и поллимона с него? Неплохо устроился. И какие услуги успел ему оказать?

— Да никаких. Ей бо! — Язык участкового заметно заплетался. В быстро сгущающихся сумерках видеть его глаз я не мог, но был уверен, что расплывшиеся зрачки уже захватили всю радужную оболочку.

— Не крути луну, капитан. Ясно, что выложил ему обо мне все. Иначе он не стал бы платить. Логика простая. Ладушки! Я не в обиде. Каждый зарабатывает, как умеет. Жизнь-то все дорожает, одновременно падая в цене… Держи, хапни еще на дорожку. Пора тебе.

Участковый механически принял бутылку и снова забулькал. В натуре — пьет как мерин! Если б я влил в себя зараз этакую дозу, то тут же бы и сгорел. Если не от спирта, то от стыда уж точно.

— Хорошо, что сейчас весна, а не лето. Как считаешь?

— Ясное дело. Не так шибко жарко, — еле ворочая языком, пробормотал капитан и выронил бутылку. Потянулся поднять, но, не удержав равновесия, шлепнулся на землю и затих.

— Не поэтому. Весной темнеет гораздо быстрее. Цыпа, глянь, может, мент сам копыта отбросил на радость всем киоскерам?

Опровергая столь нахально оптимистичное предположение, участковый начал мирно похрапывать.

— Да, — согласился я сам с собой. — Это было бы слишком хорошо для правды. Действуй, Цыпленок!

— Евген, у него шпалер под мышкой болтается. Кажись, табельный Макар. Цепляем?

— Не стоит ментам лишние хлопоты доставлять. Пускай пушка при нем останется. Авось, утопленник за несчастный случай проканает.

Цыпа без труда подхватил обмякшее тело и отнес его к пруду. Послышался слабый всплеск, и черная вода благодарно сомкнулась, принимая в илистую глубину нового постояльца.

— Посидим, покурим, — я щелкнул крышкой портсигара. — Вдруг от холода очухается да и всплывет.

— Обижаешь, Монах! — Цыпа взял папиросу. — Когда нес, я клиенту сонную артерию слегка промассажировал.

— Каюсь, опять недооценил. Ну, тогда рвем когти!

Уходя, поднял осиротевшую бутылку и швырнул в воду, как по старой доброй традиции кидают прощальный ком земли в свежевырытую могилу.




Накануне


Как последний идиот, слонялся по квартире, не зная, чем заняться. Вроде, обо всем позаботился, учел любой возможный расклад. По таинственной науке нумерологии на завтра, день освобождения Тома, выпадала пятерка — непредсказуемый риск. Ну, чего-чего, а этого добра завтра ожидается даже с излишком.

Закурив, вышел на балкон. В вышине беспечно кучковались облака, выстраиваясь в какие-то странные фигуры и знаки, а внизу по центральной улице тек темно-грязный поток людей, одетых в рабочие спецовки. Очередная забастовка. Опять, наверно, какому-то предприятию за несколько месяцев задерживают выплату зарплаты. Зато в результате подобных «объективных» трудностей обычно вылупляются вскоре несколько новых миллиардеров, новых русских, так сказать. И сейчас появятся — из числа руководителей этого самого предприятия. Задержанные деньги, успев прокрутиться в коммерческих либо банковских структурах, обеспечат нуворишам благополучное капиталистическое будущее. Таким оригинальным способом у нас в бардачной России нарождается гордый класс собственников. Умора!

Хотя допускаю, что в отдельных редких случаях причина задержек выплат кроется в трещащем по всем швам государственном бюджете. А чего ему трещать, спрашивается? Нужно всего лишь дать зеленый свет частной собственности на землю, ее купле-продаже через биржи. Это откроет шлюзы такому мощному потоку миллиардов долларов, который в два счета смоет все проблемы не только финансового, но и социального характера.

Жаль все-таки, что я не Президент. Анкета явно подкачала, а то ударился бы в политику. На фоне этих придурковатых умников и наглых хапуг, что вижу в телевизоре, я, безусловно, смотрелся бы выигрышно.

Ладно! Хватит пустяками голову забивать. Я выбросил папиросную гильзу порхать буревестником над демонстрантами и вернулся в гостиную.

Завещание писать — лишняя трата времени. Коли завтрашний день унесет мою бренную душу на обратную сторону Луны, все имущество и так отойдет мамуле как самому ближайшему родственнику. На всякий случай карманную наличность и «булыжники» надо все же забросить маме. А то, если выпаду в осадок, ребятишки Медведя или опера все ценности в свою пользу зашмонают.

Вооружившись кожаным хозяйственным баулом, стал бродить по комнатам, сгребая в него достойные того вещи.

Через час такого бродяжничества в сумке оказались шестнадцать миллионов российских денег, три тысячи баксов, сберкнижка на предъявителя и заветный замшевый мешочек с давней моей маленькой слабостью — неограненными изумрудами. Недолго думая, сунул туда же и папку с рукописями.

Предварительно позвонив, так как условились, что дверь я никому без телефонной страховки открывать не буду, появился Цыпа.

За последние дни лицо верного оруженосца несколько осунулось, потеряв обычное самодовольное выражение. А фигура, наоборот, странно пополнела.

— Ты что? Бронежилет таскаешь?

— Заметно? — явно расстроился Цыпа. — А еще «невидимкой» называется! Фирмачам тысячу баксов за парочку отстегнул. Твой в машине.

— Благодарю. Но вряд ли приму презент. Не верю я в эти штучки. Профи шмаляют в голову. А валить нас с тобой других не пошлют. К тому же, Калашников семь шестьдесят два продырявит этот броник, как шелковую рубашку.

Цыпа доложил о проделанной работе. Место для пикника выбрано и соответствующим образом подготовлено. Наших соберется всего восемь человек — мы, Фрол и пять надежных ребят, которых Цыпа уже и раньше нанимал для подобных акций. «Стрелка» в гостинице «Кент» полдевятого утра. Бригада Медведя на трех машинах подкатит в девять прямо к главным воротам зоны. Цыпа ожидает, что их должно быть никак не более пятнадцати рыл.

— Не подавимся? — усомнился я. — Восемь и больше дюжины…

— Ништяк! Не забывай про брата Васю, нашу потайную козырную карту. И потом — видя, что у него людишек вдвое больше, Медведь расслабится и потеряет бдительность.

— Пожалуй, в твоих словах есть доля смысла. Ладно! Пусть будет то, что будет!

Цыпа нарисовал план расположения стола на поляне и показал, где мы должны сидеть, чтобы случайно не оказаться на линии огня собственного снайпера.

Ближе к вечеру скатались в Верхнюю Пышму, где проживает мамуля. По давно заведенной традиции почитал ей вслух Диккенса. На этот раз оказался увлекательнейший роман «Барнеби Радж». Поиграл с маминой любимицей комнатной декоративной собачонкой по кличке Милашка и, оставив сумку на вешалке, вернулся к верному соратнику, ожидавшему в машине в обществе песенок «Лесоповала» и терпкого аромата марихуаны.

Памятуя, что завтрашний день чреват панихидой не только для Медведя, оторвались на полную катушку, закатившись в наш ночной стриптиз-клуб «У Мари».




Пикник с натюрмортом


Очнулся, благодаря активным стараниям будильника, в семь утра. Так как диван в этой однокомнатной конспиративной фатере был всего один, Цыпа спал в двух сдвинутых креслах, смешно свернувшись калачиком.

— Вставайте, виконт, вас ждут великие дела! — гаркнул я, рывком поднимаясь с постели.

— Где-то уже это слыхал, — Цыпа стал выкарабкиваться из своей цитадели. — Только там говорилось о графе.

— Верно, — я не скрывал насмешки. — Но до графа ты пока не дорос. Граф — это я! Усек?

— Так точно, ваше благородие! — даже у Цыпы иногда случается приступ юмора. — Чего-с изволите? Как обычно — яишню с ветчиной?

— Действуй, голубчик!

Пока Цыпа грохотал посудой на кухне, я проведал десятизарядного Братишку. Откинув валик дивана, убедился, что Марголин удобно покоится на бархатной подушечке в обществе своего неразлучного дружка-глушителя. Погладив рифленую рукоятку, шепнул:

— Прости, Братишка! Но сегодня мне нужен не ласковый, а грубый калибр. Спи дальше.

Закрыв тайник, прошел к стенному шкафу, где среди курток висела наплечная кобура с крупнокалиберным пистолетом-пулеметом Стечкина.

— Вот это правильно! — одобрил выглянувший из кухни Цыпа, увидев, как я навинчиваю на эту тяжеленную дуру глушак. — А то с твоим любимым Маргошей только на ворон охотиться.

— Чего б ты смыслил в волынах! Просто нынче понадобится банальная скорострельность, а не ювелирная точечная работа.

Завтрак Цыпе вполне удался. Мясо было прожарено ровно, без безобразных угольных окалин. Весьма кстати оказалось и пиво «Невское». Умеют же вот наши пивовары качественную продукцию сбацать, пусть и на пару с австрияками.

Наблюдая, как Цыпа старательно затягивается ремешками бронежилета, я неожиданно для себя решил последовать его примеру. Хорошо хоть, что броник был невесомо-легким — всего три килограмма.

Полдевятого мы приехали в «Кент», не дав заскучать ребятам, уже собравшимся в малом банкетном зале.

За длинным дубовым столом прохлаждались пять гавриков явно уголовной наружности и Фрол, ради торжественного случая сменивший кирзачи и телогрейку на лаковые туфли и коричневую замшевую куртку.

— Привет, братва! — махнул я рукой, разрешая снова садиться. — Времени у нас в обрез. Волыны у всех в наличии?

У ребят оказалось самое распространенное оружие наемников — отечественные «ТТ» с глушителями. А у Фрола немецкий «парабеллум» без глушителя.

— Шмалять будешь только накрайняк, — сказал я последнему. — А то своей гаубицей еще незваных гостей на пикничок зазовешь. Как у нас с транспортом?

Выяснилось, что трое из пяти головорезов на личных колесах — двух «Жигулях» и «Волге».

— Столько не нужно. Сядете всей кодлой в «волжанку», а ты, Фрол, в мой «мерс». Повторяю: за столом устраивайтесь строго в один ряд, чтобы бритоголовые оказались с другой стороны. Это упростит работу и снимет опасность получить орех от своих же. Работать только после сигнального выстрела. Вопросы?

— Капусту надо бы вперед получить, — подал голос один из киллеров. — Хоть половину.

— Как и раньше, расчет сразу после дела! — вмешался Цыпа. — Я вас разве когда-нибудь накалывал?

— А коли один из наших деревянный бушлат оденет, его доля делится между оставшимися? — уточнил другой.

— Без базара, — успокоил я. — И вот что: на выпивку сильно не налегать! После дела — сколько душе угодно. Поехали!

На Репина у ворот ИТК-2 было много машин, и мы не враз обнаружили три «девятки» с «медвежатами». Медведь с Ксюшей сидели в средней. Управляющий вышел навстречу, изобразив на лице благодушную улыбку.

— Все на мази, Монах! Пересменка ментовская уже началась. Скоро выпускать будут.

— Провизию и напитки не забыл?

— Все в лучшем виде. Багажники битком набиты и хавкой, и пойлом. На роту хватит.

— Ладушки! Цыпа, вернемся пока в машину. Прохладно.

— Всего их двенадцать человек, не считая Ксюхи, — заметил Цыпа, когда мы укрылись в салоне «мерса». — По-моему, вооружены.

— Констатируем: они далеко не идиоты. Если первыми пальбу откроют — мы там все костьми ляжем.

— Пусть рискнут! — зло ощерился соратник. — Медведя я по-любому успею сделать!

— Не хвались раньше времени. Дурная примета. Фрол, ты плотик смастерил?

— Само собой. В кустах у озера своего часа дожидается.

Около десяти часов поодиночке стали выходить освободившиеся. Том оказался третьим по счету. В своей черной телогрейке, считавшейся в зоне чуть ли не признаком аристократизма, здесь, на воле, он смотрелся убого-нищенски.

— Кретин! — расстроился я. — Как мог про шмотки забыть?!

— Не переживай, Евген! — развеселился вдруг Цыпа. — Я учел этот момент.

Захлопали дверцы автомашин. Том оторопело наблюдал, как к нему устремились два десятка людей. Кто нес бокалы, кто шампанское, а Цыпа, кидая на меня победные взгляды, волок пластиковый пакет, с одеждой.

По старой традиции Том переоделся тут же, стараясь не замечать любопытных взглядов прохожих.

Через две минуты его было уже не узнать. Фирменные туфли, джинсы, рубашка и короткая кожанка превратили Тома в крутого мэна. Все шмотки были черного цвета, прозрачно намекая на его принадлежность к воровской масти. Ну, Цыпленок, молодец! Есть масло в чайнике! Не пригорело!

Своеобразным веселым салютом из дюжины бутылок вылетели пробки, выплескивая на волю пенную энергию выдержанного виноградного сока. Зазвенели бокалы.

Том стоял с побелевшим застывшим лицом и старался не моргать. Понимая его состояние, я рявкнул:

— По машинам! Пировать на Балтыме будем! — и увлек Виктора к «мерсу», по пути заботливо сунув ему в руку носовой платок. — Вытрись, братишка! Все нормально.

Наша машина шла головной. Меньше чем через час в просветах между деревьями замелькало, искрясь на солнце, озеро Балтым.

Всю дорогу я решал, посвящать Тома в истинную цель пикника или нет. В конце концов выбрал нечто среднее.

— Слушай сюда, Том, и не задавай вопросов. Если начнется заварушка, падай на землю и не дергайся. Лады?

— Как скажешь, Евген. — Он почему-то нисколько не удивился. — Хочу надеяться, что первый день на свободе не станет для меня последним в жизни.

— Все правильно, — я сделал неуклюжую попытку сгладить впечатление. — Надежда умирает последней. Вот и прибыли!

Место для пикника было выбрано удачно. Солнечная поляна, по размерам смахивающая на футбольное поле, располагалась на самом берегу озера. Высокий сосново-еловый лес по ее периметру создавал впечатление защищенности и некоторого уюта. В десятке шагов от берега стоял грубо сколоченный длинный широкий стол со скамьями без спинок.

Сколько я ни вертел головой, вычислить, где засел Василий, так и не смог.

Автомобили оставили в нескольких метрах от стола, который, благодаря всеобщим стараниям, мгновенно превратился в пиршественный.

Особенный шарм в окружающую обстановку привносила Ксюша своей пивной униформой — милицейской фуражкой и коротким кителем, хорошо контрастировавшими с белыми плавками «лепестки».

Я сел во главе стола. Цыпа, Том и пятеро киллеров по правую руку, а Фрол и «бритоголовые» по левую. Медведь, как и предсказывал умница Цыпа, нагло устроился напротив меня с другого конца стола.

— Братва! Нынче у нас большой праздник. Откинулся с зоны наш коллега и мой близкий друг Виктор Томилов! — Я поднял бокал с шампанским. — Пятнадцать лет за колючкой от звонка до звонка! Но за все эти годы лагерная администрация не смогла его сломать, пытаясь сделать общественником, и не сумела купить, пытаясь зачислить в шерстяные. С первого до последнего дня в зоне Виктор был отрицаловкой, строго придерживаясь воровского закона. Выпьем, друзья, за силу духа черной масти!

Бритоголовые пили мало и почти не ели. Явно выполняя полученные инструкции, чутко сторожили каждое движение моих людей. Пятеро киллеров от такого пристального внимания совершенно стушевались и, чтобы как-то скрыть свою неуверенность, если не боязнь, вели себя излишне суетливо-весело. Идиоты!

Цыпа делал вид, что не замечает нависшего над столом напряжения, и беспечно поедал красную икру, к которой и на самом деле был весьма неравнодушен.

Медведь, мрачно уставившись на белую скатерть, должно быть, прокручивал в голове заранее заготовленную речь. Наконец, поднял тяжелый взгляд.

— Монах! Пользуясь случаем, раз мы все вместе собрались, давай решим финансовые вопросы. Ребята справедливо недовольны. Мы — твоя главная боевая сила, а имеем какие-то крохи с барского стола!

Разговоры и звон бокалов за столом стихли. Мои мальчики повернулись в сторону оратора, а его головорезы смотрели на меня, гадая, какая последует реакция. Как заметил, куртки у бритоголовых были предусмотрительно расстегнуты, а правые руки лежали на краях стола, готовые в любой момент нырнуть за огневыми аргументами.

— Кто ты без нас?! — уже жестче продолжал Медведь, приняв мое молчание за признак капитуляции. — Заурядный уголовник с непомерными амбициями! Гребешь только под себя! Но нас такая постанова больше не устраивает. Предлагаю тут же, не сходя с места, пересмотреть нашу долю. Верно, братва?

Его команда одобрительно загудела.

— И сколько же ты хочешь?

— Шестьдесят процентов! Тебе с Цыпой и сорок за глаза будет. Но я добрый. И учти — обмануть не удастся! Мы в курсах всех доходов, даже имеем список цыпиных проституток. Так что, накрайняк, сумеем и сами вести дело. Без тебя!

— Ну что ж! — Я вынул из портсигара папиросу. — Я и сам давно собирался вашу долю увеличить. Но ты меня опередил. Ловкач! На ходу подметки рвешь! Уважаю! Расслабьтесь, ребята, я реалист — получите свою долю. Цыпа, дай-ка прикурить!

Телохранитель с готовностью щелкнул зажигалкой. Это был условный знак для Василия.

Откуда-то сбоку раздался хлопок, и на лбу Медведя будто раздавили жирного клопа, запятнав кровяными брызгами все лицо. По крайней мере умер он счастливым, в гордой уверенности, что сумел загнать Монаха в стойло.

Я выпростал из-под куртки руку с волыной и в три секунды опорожнил двадцатизарядный магазин, дав веерную очередь по бритоголовым. Менять обоймы не было нужды — уже вовсю кашляли пистолеты наемников и прицельными короткими очередями бил с колена Цыпа.

Какой-то «медвежонок» все-таки успел огрызнуться — один из киллеров скрючился под столом, зажимая хлеставшую пробоину на животе. Это был тот, кто любознательно интересовался увеличением гонорара за счет возможных потерь.

Я осмотрел поле скоротечного боя. Фрол старательно вытирал окровавленную рукоятку «парабеллума», которой он размозжил голову соседу. Наемники деловито шмонали трупы, выкладывая на стол оружие и бумажники. Том сидел перед бутылкой водки и как-то странно ухмылялся, поглядывая на меня.

— В чем дело? Чего скалишься, крыша дымится?

— Со мной ништяк. — Том плеснул себе полный бокал. — С тобой вот что-то… Зачем слово нарушил, пообещав бедолагам проценты?

— Пустяки, — я успокоился насчет нервишек друга и усмехнулся. — Помнишь, как в зоне говорят? Я хозяин своему слову — хочу даю, хочу беру обратно!

— Узнаю тебя, Монах! — Виктор выпил и потянулся вилкой к банке с икрой. — Кстати, что со свидетельницей делать будем? Аппетитная деваха…

— Ксюху имеешь в виду? С завтрашнего дня она твоя подчиненная. Будешь у нас управляющим баром числиться. Можешь развлекаться с ней на всю катушку лагерной фантазии. Она своя в доску. Сдала нам Медведя со всеми потрохами.

Я нашел глазами Ксюшу. Она сидела прямо на земле, держа ка коленях голову распростертого Медведя и шевелила губами. Прислушавшись, разобрал слова:

— …глупенький! Ведь предупреждала — Евгений Михалыч ни за что не уступит…

— Может, и ее?.. — Цыпа повел стволом в сторону девушки.

— Сдурел?! — Я так врезал ему по руке, что он чуть не взвыл от боли. — Надо ее просто домой отправить. Денек отдохнет, и завтра будет как новенькая. Не знаешь ее, что ли? Фрол, возьми медведевскую машину и доставь девчушку в город. Колеса потом у «Вспомни былое» оставь — они за баром числятся.

— Сварганю! — Фрол рывком поднял Ксюшу на ноги. — Ой, девка! Ты же себе коленки извазюкала! Колготки придется выбросить.

Ксюша послушно пошла к машине, даже ни разу не оглянувшись.

Тут только заметил подошедшего Василия. Одет он был как заправский рейнджер в пятнистую форму защитного цвета. И вооружен соответственно — на одном плече болтался карабин, на другом автомат Калашникова. Обе волыны с глушителями.

— Прошвырнулся вокруг. Никого не видать. Все спокойненько, — доложил он со своей вечной придурковатой ухмылкой.

— Ладушки! Куда вы с Фролом плот загасили? Пора убирать жмуриков. Ландшафт портят.

Плот оказался спрятанным в густых кустах береговой осоки. Под руководством братьев работа по ликвидации следов происшедшего заспорилась. Наемники набивали карманы трупов галькой и складировали на плот к Василию. Тот, орудуя длинным шестом, отплывал от берега на десяток метров и сбрасывал груз в воду. Так как плотик был хлипкий и больше четырех человек зараз не выдерживал, то рейсов понадобилось несколько.

Когда грузили последнего бритоголового, вспомнили и о киллере-подранке. Тот все так же валялся под столом, слабо постанывая и закатывая глаза. Под ним натекла уже порядочная лужа бурой дымящейся крови.

Наемники без всякого почтения схватили своего товарища за ноги и отволокли к озеру, не обращая внимания на усилившиеся стоны раненого.

— Дешевки! — заорал я, не сдержавшись. — Пулю для подельника пожалели?!

Мои слова возымели действие — хлопнул одиночный выстрел, и подранок, наконец, перестал страдать, беспомощно наблюдая, как его же дружки набивают ему карманы галькой.

— Подбери фигуру по душе, — кивнул я Тому на груду пистолетов на столе. — А лучше цепляй пару для страховки.

Приятель сделал неплохой выбор, вооружившись «ТТ» и маленькой красотулькой «береттой», не выделявшейся даже в брючном кармане.

Совсем рядом раздалось характерное чавканье автоматных очередей, задушенных глушителем. Я непроизвольно нырнул под стол, с острым раскаяньем вдруг вспомнив, что забыл перезарядить пистолет.

— Отбой, Евген! — Виктор говорил, явно стараясь скрыть улыбку. — Ложная тревога!

Защелкнув в Стечкин свежую обойму, я выбрался из своего малонадежного убежища и тут разобрался что к чему.

На берегу вповалку лежали четверо киллеров, буквально растерзанных Калашниковым Василия. Цыпа уже деловито загружал их карманы галькой.

Через минуту он подошел и брякнул на стол четыре бесхозные волыны.

— Прости, что сначала не посоветовался, — Цыпа плеснул в свой бокал водки и с удовольствием выпил. — Они ведь не только исполнители, но и свидетели… Так что все в елочку. По твоей же методе. Да и стольник сэкономленных лимонов в жилу. Не сердись, Монах! Как ты часто говоришь — все к лучшему!

— Ладно! — Я уже успел охолонуть, да и понимал принципиальную правоту телохранителя. — Но впредь отсебятины не потерплю! Мы с Виктором уезжаем. Как приберетесь здесь, загоните тачки бритоголовых поглубже в лес. Волыны в «Приюте» оставь. Кстати, по-моему, сегодня не все медвежата присутствовали?

— Понял тебя, — Цыпа кивнул. — Я сверялся по списку — двоих гавриков не хватает. Разберусь. К утру проблема перестанет существовать. Гарантия.

— Ладненько! Удачи!

Через полчаса я вывел «мерс» к собачьему кладбищу.

— Что это? — удивился Том, разглядывая могильные статуи и приземистую избушку «Приюта».

— Наше дочернее предприятие. Здесь Василий заправляет. Брат Цыпы. Завтра ты его навестишь, чтобы оплатить снайперские услуги. Десять тысяч зеленых ему причитается… Неплохие бабки, а? Как раз бы тебе на обзаведение… Улавливаешь?

— Ты о чем?

— Можешь баксы себе забрать, закопав Васю. Лопата, кстати, в сарае. А Цыпа пусть думает, что брательник гуляет на югах, разменивая доллары на земные утехи.

— Как же так? Он ведь, можно сказать, жизнь тебе спас!

— Верно! Именно поэтому и не хочется самому его кончать. Неприлично как-то. Жаль, в натуре, такого классного стрелка лишаться… Но необходимость! Его карабин на учете, а за ним уже несколько акций. Рано или поздно зацепят менты ствол на баллистику. И провал. Нет — пора рубить концы! Поможешь?

Виктор долго бродил задумчивым взглядом холодных серых глаз по мрачноватым окрестностям кладбища.

— Странно все складывается. Поначалу твердо собирался в церковь наведаться — поблагодарить судьбу, что выжил в лагере, а вместо этого сразу попал в старую колею…

— И нормально. Случай правит миром. А в церковь ты сходишь! — Я улыбнулся, поняв, что он подписался на дело. — И не пустой. В избушке старинная икона имеется. Подгонишь ее попу — заработаешь индульгенцию на всю оставшуюся жизнь. Ладненько! Детали дома обсудим.

Я сосредоточенно гнал «мерс» по трассе в Екатеринбург. Настроение катастрофически падало в минус.

— О чем молчишь? — поинтересовался Том.

— Думаю…

— Очень тебя понимаю! Пикник получился с натюрмортом. Настоящий филиал морга!

— Пустяки. Я совсем не о том. Необходимо оперативно и грамотно провести акцию прикрытия.

— Что имеешь в виду? — не понял Том. — По-моему, все сделано чисто и профессионально.

— Ты так думаешь? А странное исчезновение Медведя со товарищи, считаешь, не вызовет бурные круги в нашей тихой заводи? Родственники без вести пропавших настрочат вагон заявлений и жалоб. Менты вынуждены будут носом землю пахать. Может выйти крупный хипиш…

— Что же делать? — всерьез забеспокоился Том. — Этот момент я как-то даже и не учел.

— Ничего страшного. Пока в монастыре есть Монах, стены не рухнут. Вчерне план прикрытия у меня уже готов…




Наилучшая оборона — нападение


Опять мне приснился тот старый надоедливо-повторяющийся сон. Ночной лес затаился. Ни шороха, ни ветерка. Хотя в небе явно свирепствовали смерчевые вихри, так как причудливые клочковатые облака проносились в вышине безобразными черными птицами, стремясь заслонить от земли далекие звезды и луну, лившую на неподвижные верхушки сосен мертвенно-бледный свет. Да и сами деревья выглядели неживыми. Голые корявые стволы с крючковато-бугристыми, изогнутыми ветвями, отчаянно задранными к угрюмому небу. Чуть ли не под каждым деревом различалась сидящая человечья фигура. Их были сотни. «Кто это?» — спросил я у сопровождавшей меня безликой тени. «Все они убиты тобой», — прозвучал тихий ответ. На этом сон, как всегда, оборвался.

Но на сей раз, проснувшись, я уже не удивлялся, откуда их так неправдоподобно много…

Чтобы растворить неприятный осадок от неприятного сновидения, влил в свой органон стакан коньяка. Помогло — с глаз словно пелена спала, предметы стали выпуклы и ярко-красочны. Особенно радовали взгляд, сверкая в солнечном свете глубоким фиолетовым и изумрудным огнем, аквариумные рыбки кардиналы. Их суетливая деятельность была оправдана — наступил полдень, время кормежки. Уважая условные рефлексы маленьких созданий, насыпал в пробковую кормушку их любимое лакомство — растертых в порошок засушенных дождевых червей. Однажды, после веселого вечера с изрядными возлияниями, я вдруг вспомнил, что рожден под созвездием Рыб и решил немного приобщиться к родственным созданиям, проглотив целую ложку сухого корма. По вкусу это смахивает на ржаные сухари, смешанные с дорожной пылью. Накрайняк есть можно, но, все-таки очень верно догадались древние мудрецы; «каждому — свое». Мне, как выяснилось, значительно больше по кайфу цыплята табака с белым вином.

Только успел принять душ, как нарисовался старший оперуполномоченный Инин. Впрочем, его приход не был неожиданным. Уже трое суток прошло со дня пикника, и от майора я вправе был ожидать известий.

— Добрый день, Монах! — Опер с удовольствием плюхнулся на свое обычное место у камин-бара и многозначительно поглядел на распечатанную коньячную бутылку.

Я его понял правильно и сразу налил до краев пузатую рюмку на короткой ножке. Заметив явное, ну прямо родственное сходство майора с рюмкой, я еле сдержал смех.

— Давай штрафную, майор! Между прочим, я тебя еще вчера поджидал.

— Дела заели! Сам ведь в курсе — преступность буквально захлестнула город, — опер, хохотнув, мелкими глоточками выцедил золотую жидкость и твердой рукой наполнил емкость снова.

— Имею право расслабиться, — пояснил он. — Просьбу твою выполнил в лучшем виде. События развиваются в нужном ракурсе.

— Поподробнее, пожалуйста!

— Заявлению твоей верной Ксюхи дан законный ход. Против компании Медведя возбуждено уголовное дело по факту группового изнасилования работницы бара «Вспомни былое». Как ты и предсказывал, все подозреваемые от органов следствия скрылись.

— Наверно, протрезвев, вкурили, что им срока светят, и взяли ноги в руки, — равнодушно обронил я, закуривая.

— Может быть, может быть, — с явным сомнением покивал майор. — Странно только, почему никто из них деньги и паспорт из дома не прихватил?

— Перепугались сверх меры? — предположил я.

— Мне почему-то кажется, что этого никто уже не узнает, — опер задумчиво смотрел на меня своими глазами-омутами. — Твои методы мне хорошо известны… А насчет родственников скрывшихся насильников можешь быть спокоен…

Я изобразил на лице удивление.

— Они теперь все уверены, что их милые чада просто прячутся от правосудия, — майор усмехнулся и поднял рюмку. — Хорошо! Темни дальше! Хотя со мною мог бы быть и пооткровенней. Предлагаю своевременный тост: пусть земля им будет пухом!..

Чуть помедлив, я тоже поднял рюмку.

— Пусть!

Выпив и с наслаждением пососав дольку лимона, опер сменил тему.

— Надоело, Монах, все до чертиков! Махну на недельку в деревню. Порыбачу, поплаваю, расслаблюсь на всю катушку! Ты ведь тоже в отпуске давненько не был. Хочешь составить компанию? Гульнем на славу!

— В принципе — нет возражений. А где это?

— На Балтыме. Вода там прелесть. Галечные пляжи. Поедем?

— Нет. Я в Сысерть подумываю махнуть. Балтым не в кайф, — сказал я и, как мне показалось, весьма туманно добавил. — Я суеверен, как монах!

Но выяснилось, что я сильно недооценивал умственные способности старшего оперуполномоченного. Инин понимающе улыбнулся и по новой плеснул в наши рюмки.

— Выходит, промашка вышла. Нужно срочно исправить. Предлагаю новый, подкорректированный тост: да будет бедолагам земля пухом! На дне Балтыма… Не сердись, Монах, но конспиратор из тебя никудышный!

— «Умножая знания, умножаете вашу скорбь»… — вслух подумал я, прикуривая «родопину» от настольной зажигалки-пистолета. С удовлетворением наблюдал, как лицо Инина вытянулось, с губ моментально стерлась нагловато-самодовольная улыбка.

— Монах, ты совершенно не так понял! Я ничего не знаю и знать, поверь, не желаю! А про Балтым я же просто пошутил. Конечно, глупо получилось… Прости.

— Не бери в голову, майор! — Я широко улыбнулся ему, оскалив зубы. — Просто мне случайно вспомнились вдруг слова мудрого Экклезиаста…




О ЖЕНЩИНЫ


1


Все же невыразимое наслаждение расслабленно растянуться на нежно-ласковой траве у озера и бездумно наблюдать за лениво скользящими в радужно-синей вышине кудрявыми барашками облаков.

Близкий лес, если закрыть глаза, создавал шум, похожий на далекий рокот прибоя. Правда, морскую иллюзию сводили на нет терпкие запахи сочившейся на солнце сосновой смолы и давно созревшей земляники.

Впрочем, именно за подобными ароматами и величаво-вековым спокойствием уральской природы я забурился в Верхнюю Сысерть. А соленым запахом черноморского побережья пусть дышат туберкулезники и индивиды, которым не обрыдло еще плавать в людской клоаке, именуемой общепитом и гостиницей. Ни к той, ни к другой категории я, к счастью, не принадлежал.

Снял вчера рубленый одноэтажный домик на окраине деревни в паре минут ходьбы от озера Сысерть и почувствовал себя настоящим Робинзоном. За полным отсутствием потерпевших крушение кораблей, служивших Крузо бесплатной базой снабжения, мне пришлось привезти с собой целый багажник разнообразных вещей, чтобы запастись всем необходимым для неголодного и сравнительно комфортного существования вдали от городской цивилизации с ее надоедливо-вечными проблемами.

Где я анахоретствую, знал только Цыпа, доставивший меня на место. Пообещав навещать каждую неделю, он еще вчера дисциплинированно отбыл обратно в Екатеринбург продолжать блюсти разветвленные интересы нашей многопрофильной фирмы.

Глядя на задумчиво-плавное движение небесных туманностей, я невольно задремал, убаюканный тихим покачиванием верхушек корабельных сосен и ненавязчивым говором воды, игриво плескавшейся о берег.

Почему-то приснилась ожившая картина Боттичелли «Рождение Венеры». Сначала, когда увидел забурлившую на середине озера воду, подумал, что сейчас высунется из глубин голова какого-нибудь препротивного чудища, но на поверхности появилась белокурая девушка, как в кресле сидящая на волне, быстро несущей ее к берегу.

Через мгновение живая копия Венеры уже выходила из воды. Впрочем, некоторое существенное отличие от оригинала бросалось в глаза. Нарисованной богине было чем прикрыть ослепительную наготу — водопадом роскошных волос, а у этой буквально все оказалось на виду, так как короткая прическа «под мальчика» ничем в этом смысле ей помочь не могла. Правда, данная милая пикантность нисколько не смущала деву, широко распахнутыми небесными глазами изумленно смотревшую на меня, как на неразрешимую загадку природы.

— Чем могу служить, мадам? — бодрячески-молодцевато тряхнул я головой, глуповато уставясь на ее восхитительные прелести.

— Ничем, к сожалению, — ответило странное создание. — Услуги от тебя, Женя, не облегчают, а умножают ношу.

— В каком смысле? — удивившись, я сразу потерял интерес к шелковистым колечкам рыжих волос на ее лоне.

— Сам поймешь. У тебя есть еще время, — грустно улыбнулась чуть припухшими губками богиня и растаяла в пространстве.

Очнулся я с сильнейшей головной болью — видно, воспользовавшись моей беспечностью, полуденное солнце огрело меня по башке своей лучистой дубинкой.

Пришлось срочно искать спасение в воде. Несколько раз глубоко нырнув до самого скользко-илистого дна, получил, наконец, искомое облегчение.

Надев свою летнюю робинзоновскую униформу — джинсовые шорты и легкую голубую безрукавку, бодро направился в личный форт — деревенскую избушку, на краю заросшего бурьяном оврага.

Кроме загара непосредственное общение с матушкой-природой дарит также зверский аппетит. Посему, придя домой, первым делом включил электроплитку. Водрузив на нее чугунную сковороду, занялся приготовлением нехитрого спартанского обеда, состоящего из говяжьей тушенки и картошки. Последней в подполе был приличный запас, которым хозяйка дома, прощаясь, щедро разрешила пользоваться. Правда, должен признаться, отстегнул ей за месяц столько, сколько берут за этот же срок в Минеральных Водах. Подозреваю, что она и уехала на юга, а не навестить дочку в соседнюю Тюменскую область, как говорила. Впрочем, вечная моя мнительность частенько с действительностью не имеет ничего общего.

Жареную картошку с мясом запил баночным мандариновым соком, стоически заставив себя демонстративно-равнодушно отвернуться от коробки с коньяком «Матр», призывно подмигивавшей мне из угла комнаты. Все-таки я забрался в эту тьмутаракань, чтобы укрепить на деревенском воздухе здоровье, а не рисковать им, постоянно прополаскивая в огненной водице. Пусть даже и высшего качества.

Покончив с обедом, решил прогуляться по живописным окрестностям. Благо, солнце, пройдя свой полуденный пик агрессивности, уже не жгло, а ласково грело.

Кроме того, тем, кто не собирается к сорока годам смахивать на откормленного на убой бычка, моцион после еды просто необходим.

Здешние места мне были неплохо знакомы. В юности несколько раз приезжал в дом отдыха «Теремок», построенный в близком соседстве с озером, прямо в лесу.

Туда и направился, желая вволю предаться ностальгическим воспоминаниям, мягкой кошачьей лапкой задевавшим какие-то струнки в душе. Почему-то воспоминания детства и юности часто всплывают на поверхность моего сознания, вызывая чувство умиления и какого-то мудрого спокойствия. А может, я банально старею.

Усыпанная павшими сосновыми иголками тропа приятно пружинила под ногами, иногда взрываясь треском раздавленной еловой шишки. Не тропка, а минное поле. Прямо, как моя жизнь. На первый взгляд, легкая и приятно-беззаботная, а на деле, куда ни плюнь — сплошь мины-ловушки и волчьи ямы.

Скоро показался «Теремок». Своим названием трехэтажное деревянное строение было обязано тому, что являлось старательной попыткой скопировать сказочное жилище мышки-норушки. Такие же резные наличники окон и дверей, чудные мини-балкончики в виде башенок и зубчатые мансарды. На красной черепичной крыше гордо-весело покручивался флюгер-петушок.

На солнечной лужайке перед домом были расставлены шезлонги, сейчас пустовавшие. Лишь на одном сидела белокурая молодая женщина, углубившись в чтение какой-то книжицы. Высоко задравшаяся светлая мини-юбка открывала стройные загорелые ножки вплоть до симпатичных розовых трусиков. Я вмиг забыл о ностальгии.

— Милая барышня, вы грубейшим образом нарушаете главное условие полноценного отдыха! — Я примостился на соседний шезлонг, изобразив на лице искреннюю озабоченность.

— Какое? — Блондинка подняла удивленные глаза, полные незамутненной небесной сини.

— Бог мой! — вырвалось у меня. — Я вас сегодня видел во сне!

— Неужели? — Девушка несколько снисходительно улыбнулась чуть припухшими очаровательными губками и закрыла книжку, заложив ее пальчиком. — Так какое такое правило я нарушаю?

— Самое основное! — заявил я, пытаясь незаметно определить через одежду, совпадают ли другие параметры ее тела с виденными мною во сне. — Отдыхающим женщинам категорически запрещается забивать головки книжными философическими премудростями, вызывающими тоску и пагубную склонность к мировой скорби. Это же утверждает и библейский Экклезиаст: «Умножая знания, умножаете вашу скорбь».

— Ерундистика! — Блондинка тряхнула по-мальчишески короткой прической. — И потом, это всего лишь лирические стихи.

— Разрешите взглянуть? — Я взял у нее знакомую тонкую книжицу и прочел имя автора. — Виктор Томилов. «Письма к любимой».

Открыв страницу наугад, вслух продекламировал:
		«Ты подари мне хотя бы слово,



		Душа — разъятая пустота…



		Она, как смертник, на все готова,



		Хоть ты совсем для нее не та…



		Был я ласков, порывист и светел,



		Только прошлое лучше не тронь



		Я теперь словно северный ветер,



		Но в тебе я раздую огонь…»








— Между прочим, мы с автором знакомы, — сообщил я, не уточняя, что Виктор совсем недавно освободился из исправительно-трудовой колонии, а его бзик на поэзии объясняется частыми приступами сентиментальности, свойственной большинству профессиональных убийц. — И как, нравятся вирши?

— Очень! — Девушка глядела на меня, как на гуманоида с планеты Феникс. В холодном взгляде мелькала заинтересованность. — Они искренние. Сейчас это такая редкость! А вы тоже поэт?

— Бог миловал! — Я усмехнулся. — Правда, балуюсь прозой дец… немного. Для души, чтобы развеяться от однообразия буден. Я коммерсант. В сфере индустрии развлечений.

— Как интересно! Это разные театрализованные шоу?

— Да, — вполне, по-моему, честно подтвердил я, посчитав, что номер стриптиза Мари можно, пусть и с некоторой натяжкой, отнести к театрализованному шоу. Сомнительного, впрочем, характера, с точки зрения общепринятой морали.

Через какую-то минуту, легко опрокинув последний бастион холодности, мы, представившись друг другу, уже весело болтали, вращаясь на орбите эстрадно-театральных тем. Нам вторил радостный щебет невидимых в ветвях деревьев беззаботных пичуг, мудро напоминая, что жить нужно только настоящим мгновением, не ломая напрасно голову о вчерашнем и завтрашнем дне.

Со стороны озера потянуло прохладой. Затупившиеся за день солнечные стрелы были уже не в силах справиться с ней.

Вика зябко передернула плечиками.

— Уральская погода тоже блещет остроумием, — сказала девушка, в ненавязчивой форме по достоинству оценив мои способности. — В первой половине дня жара, а во второй, хоть свитер натягивай. Вы, Женя, наверное, столь же легкомысленны и непостоянны?

— Я не повеса, — заверил и, не утерпев, соврал. — К тому же однолюб.

— Это в том смысле, что одновременно у вас двух любовниц не бывает? — в лучистых глазах Вики прыгали насмешливые бесенята.

— Ваш юмор усыпан шипами! — улыбнулся я. — Шуточки, по ходу, на муже оттачиваете? Угадал?

— И совсем нет! — На лицо собеседницы отчего-то набежала легкая тень. — Знобит… Пойду, пожалуй, к себе в номер. Провожать меня совершенно излишне!

— Когда буду иметь счастье… — начал я.

— Завтра. В это время я обычно здесь, — не слишком тактично прервала блондинка. — Так что, если возникнет сильное желание продолжить беседу…

Вика легко поднялась и покинула меня, даже ни разу не оглянувшись.

На шезлонге осталась сиротливо лежать забытая книжечка лирических стихов.

Сунув ее в карман, отправился восвояси, размышляя, что же так внезапно испортило моей новой знакомой настроение.

2


Многоголосый петушиный крик, на все лады приветствовавший приход нового летнего дня, заставил меня недовольно открыть глаза. За окном только-только начинало светать. В серой дымке проступал близкий лес, по земле стлался сиреневый туман, скапливаясь в оврагах и низинах.

Жаль, что я не любитель рыбалки. Наверняка, сейчас на озере самая поклевка в разгаре.

Спать больше не хотелось. Облачившись в спортивный шведский костюм, собрался, было, совершить личный подвиг — заняться физзарядкой, а может, даже пробежаться вокруг избушки, но тут же передумал, успокоив свою совесть мыслью, что тренировать интеллект не менее важно, чем тело.

Открыл стихотворный сборник Тома и попытался разобраться, чем эти вирши подкупили Вику.
		«Ты от меня все дальше… но упрека,



		Что отпустил легко — не потерплю!



		Не знаю горше этого урока —



		Хочу проснуться, но все сплю и сплю…»








Захлопнул книжку и закурил «родопину». Бесполезно. В стихах я полнейший профан. Что в этом может нравиться молодой обаятельной женщине — неразрешимая загадка. Вряд ли рифма. «Урока-упрека» к литературным находкам, скорее всего, отношения не имеет ни малейшего.

Выудив из кожаного «дипломата» толстую амбарную тетрадь, тоже попробовал заняться сочинительством, но творчество не клеилось, и я бросил это дохлое дело до лучших времен.

Мои мысли, а вернее помыслы, были направлены на идею активного продолжения знакомства с красивой обитательницей «Теремка». С дальнейшим логичным перерастанием прозаически-товарищеских отношений в любовно-постельный роман.

Необузданное буйное воображение услужливо-нахально рисовало мне такие красочные иллюстрации к потенциальному роману, что я вынужден был сунуть голову под рукомойник, чтобы приструнить не в меру разыгравшуюся фантазию холодной водицей. Заодно умылся и почистил зубы. Как говорится, нет худа без добра, а то я, признаюсь, иногда забываю про эти, обязательные для джентльмена, утренние манипуляции. Этой забывчивости есть, хоть и слабенькое, но оправдание — просыпаюсь обычно уже во второй половине дня.

Прошвырнулся до озера. Купаться желания не было. Просто посидел на бережке, разглядывая от скуки немногочисленную отдыхающую публику. Преобладали здесь гости из города, приехавшие целыми семействами на личных авто, чтобы урвать у лета кусочек загара и глоток экологически чистого кислорода. Деревенские на берегу практически отсутствовали, наглядно подтверждая истинность пословицы: «Что имеем — не храним».

Когда маленькая стрелка «Ролекса» победно переползла цифру двенадцать, я, сбросив с себя истому, навеянную солнечной ванной, бодро зашагал по тропке, ведущей к «Теремку».

Сегодня-то я не позволю тамошней симпатичной мышке-норушке так легко скрыться в своем номере-цитадели. Все-таки азарт охотника у меня, видимо, в крови.

Вика сидела в шезлонге на прежнем месте в обществе какой-то бочкообразной татарочки лет тридцати пяти. Вежливо раскланявшись, я пристроился к их компании, с любопытством разглядывая сверх меры упитанное лицо незнакомки с неприлично пробивающимися на верхней губе усиками.

— Гульнара, моя подруга и коллега по работе. Номер на двоих снимаем. А это Евгений, отдыхающий от суеты коммерсант с литературными отклонениями, — представила нас друг другу Вика, озорно сверкнув на меня своими чудными глазками-озерами.

— Я рада знакомству, — басисто проворковала женщина-бочка, кокетливо одергивая на мясистых коленях цветастый сарафан.

Не зная, как реагировать на данное наивно-идиотское заигрывание, я лишь неопределенно хмыкнул в ответ.

Меня очень беспокоило подозрение, что появление на сцене усатой Гульнары далеко не случайно и что таким незамысловатым способом Вика просто решила надежно отгородиться от моих неприкрытых притязаний на углубление наших, шапочных пока, отношений. И это невеселое предположение имело под собой косвенное доказательство — коллега Вики явно не спешила оставить нас наедине, вдохновенно рассказывая мне скучнейшие детали их с Викой работы в вычислительном центре научно-исследовательского института. Единственно полезная информация, которую выудил из болтовни Гульнары, — это то, что Вика замужем за начальником их отдела Михаилом Константиновичем. Ну, а тот факт, что сама она незамужняя, Гульнара могла и не сообщать. Я просек это сразу же, при первом взгляде на нее.

— Наступило время обеда, — прервала Вика, к моему огромному облегчению, словоизвержение подруги. — Женя, вы составите нам компанию?

— С большим удовольствием! Куда прикажете эскортировать?

— Тут рядом. Кафе «Плакучая ива» знаете?

— Несомненно. Это на берегу. Но ведь там подают только шашлыки. Забегаловка армянам принадлежит. Беженцам якобы.

— А мы неприхотливы, — Вика взяла под руку подружку. — Верно ведь?

— Конечно. Домашние разносолы дома надоели, — согласно закивала та. — А в шашлыке, к сведению непосвященных, есть буквально все необходимые для организма витамины. Про калории даже упоминать нечего.

— В таком случае, уговорили! — Я рассмеялся. — Давайте понесем наши организмы для экстренного принятия витаминно-калорийной гаммы!

«Плакучая ива» была раскинута прямо на пляже. Состояла из брезентовой шатрообразной палатки — видимо, там располагалась кухня, и дюжины деревянных столиков под открытым небом. Кресла скромно заменились табуретками. Кафе функционировало только в рентабельный летний сезон, и посему всякие комфортные излишества армяне, видать, посчитали неоправданной роскошью.

Мы с Викой заказали по две порции шашлыков, а Гульнара целых три. Теперь понятно, откуда у нее такая чисто слоновья комплекция.

Запивали жареную баранину, за неимением лучшего, портвейном.

Я поискал приличный способ избавления от назойливого присутствия подруги Вики. Придти к нужному мне знаменателю с очаровательной блондинкой можно только наедине. Но ничего путного сразу в голову не приходило. В конце концов остановился на решении пожертвовать сотню долларов какому-нибудь ловеласу-альфонсу, чтобы тот приударил за Гульнарой и увлек за собой куда подальше. В кусты хотя бы.

Для этой малопочтенной цели стал присматриваться к мужской половине публики. Лагерные годы лучше любых разведшкол учат с первого взгляда определять, «кто есть ху» и чего стоит на самом деле, без фальшивой упаковки красивых манер и заграничного прикида. Как точно сказал русский классик: «глаза — зеркало души».

Обладатель крайнего слева столика старательно прятал свое «зеркало», низко склонившись над тарелкой. А может, он просто слишком сутул? Из скучающего любопытства я не сводил с него взгляда, ловя момент, когда тот, наконец, поднимет голову.

Ждать пришлось недолго. Тип всего лишь на мгновение встретился со мной глазами, и тут же опять склонился над давно пустой тарелкой. Но мне этого оказалось вполне достаточно, чтобы узнать Карата, одного из боевиков-охранников ночного стриптиз-клуба «У Мари». Я сам лично принимал его на работу всего с месяц тому назад.

— Прошу прощения, милые дамы, но я вынужден вас на минутку покинуть — случайно повстречал старинного приятеля.

Я решительно направился к Карату и легонько постучал, словно в дверь, согнутым пальцем по его черноволосой макушке.

— Позвольте нарушить ваше гордое одиночество, господин Карат? Как это вы здесь вдруг очутились? Ветром надуло?

— Здравствуйте, Евгений Михайлович! — удивительно, но, казалось, Карат испытывает искреннее облегчение от того, что обнаружен. — Вы не сердитесь…

— Можешь не продолжать! — Я уселся напротив него. — Тебя Цыпа прислал? Меня охранять?

— Ну да. Мало ли что… Он не знал, как вы отнесетесь и потому велел не светиться. Незаметно вас страховать.

— Ну, Цыпленок! — Я не знал, сердиться мне на заботливого соратника или хвалить его. — Ладно! С ним я разберусь потом. Где ночуешь?

— В овражке рядом с вашим домом. У меня там шерстяное одеяло спрятано. — Карат как-то смущенно улыбнулся. — Вы не станете возражать, если я в сарайку переберусь?

— Замерзаешь под открытым небом?

— Да нет. Собаки бродячие одолели. Сегодня ночью еле сдержался, чтоб не шмальнуть по ним. Оборзели вконец!

— Ты подкован, значит? — Я кивнул на его пиджак, чуть оттопыривавшийся с левого бока.

— Ну да. Само собой. Пистолет-пулемет Стечкина.

— Ладно. Можешь ночевать в сарае. А сейчас у меня к тебе ответственное задание. Если срастется — получишь премию. Слушай сюда. Познакомлю тебя вон с той толстушкой чернявенькой. Позаигрывай с ней и уволоки куда-нибудь к черту! Она мне мешает.

Когда мы направлялись к нашему столику, Карат огорошил меня уточняюще-деловым вопросом:

— Под несчастный случай работать? Или просто можно кокнуть?

— Ты не понял, братишка! — Я взял его за локоть и децал сжал для большей доходчивости. — Мешает она мне совсем в другом смысле. Тебе надо лишь сыграть роль галантного кавалера. Усек?

— Угу! — буркнул Карат, растирая свою пострадавшую руку. — Так сразу бы и сказали!

Женщины с любопытством разглядывали моего визави, по достоинству оценив его атлетическое телосложение и трогательный детский румянец на щеках. Объяснять дамам, что румянец этот вызван не их прелестями, а смущением, что он чуть было ошибочно не «кокнул» одну из них, я счел нецелесообразным.

— Познакомьтесь. Это Николай, мой коллега по бизнесу. А это Вика и обворожительная Гульнара.

Карат, знакомясь, раскланивался и расшаркивался, как заправский ухажер, а Гульнаре даже поцеловал ручку чуть выше запястья. Я подумал, что сейчас она влепит ему оплеуху, но, оказалось, совершенно зря беспокоился. Довольная Гульнара лишь басисто хихикала, принимая все за чистую монету и щедро одаривая Карата возбужденно-многообещающими взглядами темно-карих, подведенных зеленой тушью глаз.

Вика, по всей видимости, тут же разгадала мой простенький заговор и с насмешливым любопытством наблюдала за развитием событий.

С обедом тем временем было благополучно покончено. Только что состоявшееся знакомство Николы с Гульнарой стремительно переросло уже в доверительно-дружеские отношения. И не мудрено, подружка Вики явно готова была клюнуть на любого плюгавого мужичонку, не то что на спортивного тридцатилетнего Николая.

Я щедро расплатился за всех, не принимая во внимание слабые попытки моих спутниц возражать, и поднялся из-за стола.

— Смею предложить вам, Вика, прогулку по берегу озера. Послеобеденный моцион полезен для оптимистичного восприятия скучной жизни.

— А как же правило? После сытного обеда, по закону Архимеда… — глаза блондинки искрились лукавым весельем.

— …полагается поспать! — закончила за подругу глупая Гульнара и рассыпалась дробным смехом, больше похожим на кудахтанье курицы.

Николай солидарно-старательно подхохотнул и воззрился обожающим взглядом на пробивающиеся черные усики своей пассии. С проскальзывающими нотками страстной нежности, спросил обеспокоенно:

— Неужели, милая Гуля, ты жестоко покинешь меня ради банального сна?

— Что же делать? — кокетничала та. — Привычка — вторая натура.

— Но ведь можно, при желании, соединить полезное с приятным! — с придыханием поделился свежей идеей Никола, перемещая вожделенный взгляд на выдающийся двугорбый бюст татарочки.

— Это в каком смысле? — непонимающе захлопала Гульнара своими длинными, явно приклеенными, ресницами.

— В прямом! — бесстрашно заявил пылкий поклонник. — Сон — это полезное, а я — приятное…

— Ах ты, негодник! — Гульнара погрозила Николаю сосискообразным пальчиком и радостно добавила. — Ни стыда в тебе, ни совести! — По счастливо рдевшему лицу толстушки было очевидно, что данное обстоятельство ее весьма даже устраивает.

— Кажется, Женя, мы с вами здесь уже лишние! — с улыбкой заметила Вика и взяла меня под руку. — Гуля, будь умненькой и благоразумненькой! Николай, сразу видно, опаснейший сердцеед!

Звонко рассмеявшись, Вика увлекла меня на тропинку, ведущую к озеру.

При малейшей возможности, в узких местах я вежливо пропускал Вику вперед, чтобы лишний разок полюбоваться стройными загорелыми ножками и соблазнительными ягодицами, волнообразно перекатывающимися при ходьбе под тугой мини-юбкой.

Я, признаться, не большой мастак по части ухаживаний за девушками. Просто опыта маловато. С ранней юности начал кувыркаться по особой части уголовного кодекса, а в тюрьмах и лагерях с женским полом напряженка. Есть, правда, женщины контролеры, но попробуй-ка позволь с ними что-то лишнее — вмиг закоцают в наручники и сунут в карцер охолонуть.

Основной мой козырь в общении со слабым полом — голос, а точнее, его тональность. Давно заметил, слушая меня, женщина постепенно впадает в прострацию, даже в транс. Голос завораживает ее, как дудочка фокусника кобру. И совсем не важно, о чем именно говорить. Главное не молчать. Наверно, правильно кем-то подмечено: женщины любят ушами.

Однажды, помню, я решил разобраться с секретом своего баритона и записал себя на стереомагнитофон. Но сколько ни вслушивался потом в магнитную ленту, ничего волнующе-таинственного в голосе не обнаружил. Наверно, из-за того, что у мужчин совершенно иное, чем у женщин, восприятие, другая нервная конституция. К примеру, если хочешь заставить мужика заглохнуть и не рыпаться, надо просто врезать ему по физиономии. А попробуй ударь бабу — визгу не оберешься! Или вот еще любопытный научный факт. Доказано: мужчина больше боится при угрозе пистолетом, а женщина — ножом. Такая вот странно-разная психология. Сплошные шарады у проказницы-природы, куда ни плюнь.

— Женя, а почему вы обручальное кольцо не носите? Или, как все, на время отпуска просто снимаете?

— Вдовец, — я соврал без зазрения совести, так как не считаю ложь слабому полу за особенный грех. В конце концов, что такое женщина? Всего лишь ребро доисторического мужика Адама.

— Жена в автокатастрофе погибла. Два года назад, — продолжал я развивать мысль в нужном накатанном направлении. Ведь не секрет, что сочувствие — родная сестра нежности.

— Ой, простите, Женя, я не хотела сделать вам больно.

— Ничего. Вы же не знали, — мой глубокий тяжкий вздох должен был ввергнуть Вику в бездну раскаянья. — Да и зарубцевалась уже рана. Перестала кровоточить. С трудом, но жизнь берет свое… Тем более, что детей у нас не было. Не успели просто. Всего через месяц, как поженились, беда пришла.

Вика надолго замолчала, обычная ее лукавая насмешливость сменилась задумчивой печалью. Я даже забеспокоился, не ошибся ли в выборе метода сближения? Депрессивное настроение партнерши меньше всего способствует радостям беззаботного флирта.

— Предлагаю с этого момента перейти на «ты», — с чувством заявил я, стараясь сбить Вику с минорной ноты. — Принципиальных возражений нет?

— Как хочешь, Женя, если только это ни к чему меня не будет обязывать, — равнодушно согласилась моя спутница, продолжая думать о чем-то своем.

— Кстати, милая Вика, я где-то слышал, что, если поделиться заботой с ближним, она становится не так тяжела… К тому же, если проблема как-то связана с финансами, я с удовольствием выручу…

— Спасибо, Женя, ты очень добр. Но денежные вопросы меня сейчас волнуют наименьшим образом. Видишь ли, когда ты рассказывал о своей несчастной жене, я ей позавидовала…

Совершенно сбитый с толку, я даже остановился, вдруг заподозрив, что блондинка просто насмехается надо мной.

— Да! — с ударением продолжала Вика. — Я на самом деле завидую ей черной завистью!

— Но почему, боже ты мой? — не выдержал я.

— Потому, что она была очень счастливая женщина! Ее искренне и горячо любили! И пусть она трагически погибла, но все-таки успела испытать радость взаимной настоящей любви. Это дается судьбой так редко!

— Вас, похоже, сильно обижает муж, — догадался я. — И вы его не любите?

— Я ненавижу его! — на чудные глазки Вики навернулись слезы. — Кобель проклятый! Ведь за каждой юбкой готов увиваться! В нашем институте на меня без жалости уже не смотрят! Все же на виду… Это так унизительно! Подонок! Хватило бы сил — убила бы!

— Он недостоин ваших слез! — сказал я, пытаясь нежно-ласково, но настойчиво привлечь обворожительно-бесподобную в гневе блондинку к своей груди, чтобы успокоить и приободрить. Как положено истинному джентльмену в подобной ситуации.

— Ты не коммерсант, а настоящий бандит! — заявила Вика, как обухом огрев меня этими словами.

— Что такое?! — я даже выпустил ее восхитительную талию из рук.

— Только бандит может пытаться овладеть женщиной, пользуясь ее горем! — сквозь слезы улыбнулась Вика, одергивая на себе сбившуюся легкую кофточку.

Мне, по ходу, никогда не удастся разобраться в движениях женской души. Настроение блондинки менялось, на глазах. Она уже весело-заразительно смеялась! Знаю, что красивые девушки часто экзальтированы, но не до такой же степени!

Не выдержав, я тоже рассмеялся, ощущая себя полнейшим идиотом.

Мы еще долго бродили по берегу Сысерти, упражняясь в пикировке, словно две соперничающие в остроумии команды КВН. Волю рукам я больше не давал, был скромен, как монах, опасаясь возвратной реакции. Если в первый раз при моем прикосновении она от слез перешла к смеху, то при втором вполне может произойти наоборот. Наверно, психосостояние женщин чем-то похоже на кнопочный выключатель…

Когда стало темнеть, простились, условившись о полуденной завтрашней встрече.

Печально, но факт — очаровательная обитательница «Теремка» снова унесла от меня свои прелести невредимо-нетронутыми. Но не овладевать же ею силой? Может не понять.

Возвращался в свою избушку, мысленно разрабатывая тактику завтрашней атаки. Если она опять не принесет мне вожделенной победы, придется на самоуважении ставить жирный крест.

Спать почему-то не хотелось. Долго сидел за столом у открытого окошка, глядя на спокойный лунный свет, призрачно-холодной ладонью накрывший всю местность вокруг.

Читал где-то, что полнолуние действует на рожденных под знаком Рыб возбуждающе-тревожно. Ерунда. Я разглядывал лунное лицо, совершенно не ощущая никакого дискомфорта.

Так как свет в комнате я не зажигал, то сразу засек темную горбатую тень, выбравшуюся из оврага и, не таясь, зашагавшую к моей избушке.

Это был Карат. На спине он нес рюкзак, должно быть, с одеялом. Когда телохранитель уже готов был нырнуть в дверь сарая, я тихо свистнул, привлекая к себе внимание.

— Зайди, Никола, составь компанию. Не спится что-то.

Чтобы стол выглядел гостеприимно, выставил бутылку «Матра» и сковородку с остатками жареной картошки.

— Включи свет и волоки из кухни стаканы, — сказал я неловко топтавшемуся в дверях Карату, распечатывая алкогольную емкость.

Заглотив полстакана огненной янтарной жидкости, я немного оживился. Слабая сорокаваттка под небеленым потолком уже смотрелась почти праздничной люстрой, и даже каменно-застывшее лицо профессионального убийцы напротив показалось вдруг по-домашнему свойским и человечным.

— Давно собирался спросить, Карат, откуда у тебя такая кликуха? С драгоценными камешками как-то связано? — поинтересовался я, наливая в граненые стаканы по второй порции.

— Нет. Карат — сокращенное от каратист, — немного смущенно улыбнулся боевик.

— Вот в чем дело! — Мне стало весело. — Ясненько! Кто ж тебя этак окрестил?

— Жора Интеллигент.

Мое веселье как рукой сняло. Нет, все же, шарик маленький. И все в нем странно взаимосвязано и переплетено.

— Крякнул он в прошлом году от чьей-то пули, — продолжал Карат, не обратив внимания на смену моего настроения. — Выпьем, Монах, за упокой его души. Хоть ты, наверняка, его и не знал.

— Ладно! Давай помянем! — Я поднял свой стакан.

Какая-то идиотская традиция образовалась. Совсем недавно опер Инин предлагал мне выпить за Медведя, теперь Карат за Интеллигента… Случайность? Но Случай, по определению философских мудрецов, не что иное, как Неизбежная Необходимость… Ладно! Видно, не остается ничего другого, как смириться!..

— Ты уже месячишко у меня на службе, — заметил я, чтобы сменить тему. — И что, по кайфу? Сперва-то, помнится, ты наотрез отказался в «кожаные затылки» идти? Верно?

— Ну да, — глухо ответил Карат. — Думал, сам смогу зажигать. В одиночку, согласись, Монах, работать безопаснее и выгодней. Мне, как помнишь, дело тогда Цыпа подбанчил…

— Что-то припоминается! Расскажи, — я щелкнул серебряным портсигаром. — Курни для куража и начинай. Любопытно даже.

— Месяц примерно назад это было… — пыхнув папиросой, Карат уставился стекленеющим взглядом в темное окно. — Оттягивался я тогда в твоем баре «Вспомни былое»…




…Уже третьи сутки Карат отмечал окончание последнего своего срока. Восемь лет прошли, как мгновение и как вечность одновременно.

В башке стлался по извилинам блаженный туман, быстро сгущавшийся благодаря старательным смешениям пива с водкой. Благо, рыжая разбитная барменша, для смеху обряженная в короткий милицейский китель, понимала желания клиентов с полувзгляда и подавала гремучую смесь «ерш» в соотношении один к одному.

Правда, ломала кайф надоедливо-навязчивая мыслишка, что «капуста» на исходе и необходимо подыскивать дело, чтобы выправить финансовое положение.

Карат гнал прочь эту наглючую мыслишку, успокаивая себя тем, что у него в активе еще почти «лимон» — жалкие остатки от родительского наследства. Два года назад, после смерти отца, родная тетка продала деревянный домишко на окраине Екатеринбурга и почтовым переводом загнала ему деньги в зону на лицевой счет. Став миллионером, Карат уже смело смотрел в будущую свою жизнь по ту сторону забора. Он даже начал с интересом почитывать газетку «Коммерсант», прикидывая, куда вложит на свободе личный капитал. Но сумасшедший аллюр инфляции разорил его так же, как и всех прочих рядовых жителей Страны Дураков. В настоящий момент на «лимон» можно было купить разве что приличную кожаную куртку. На инструмент и то не хватит — банальный «ТТ» на оружейном рынке «весит» полтора миллиона рублей.

Почувствовав на плече чью-то тяжелую руку, Карат резко обернулся, чуть не сбив со стола кружки с пивом.

— Не суетись, братишка! Это пока всего лишь я, а не группа захвата! — Монах, усмехаясь, разглядывал опухшее лицо бывшего сокамерника. — Давно откинулся?

— Полнедели, как от Хозяина. Расслабляюсь вот. — Карат покосился на сопровождающего Монаха рыжего верзилу. — Присаживайтесь. Угощаю!

— Упакован, значит? А я, по наивности, помочь тебе собирался. — Монах и рыжий тип по-хозяйски расположились за столиком. — Но угощаю все же я. За счет нашего заведения. Ксюша!

Разбитная барменша, сверкая белыми плавками под куцым капитанским кителем, подплыла к ним и приняла заказ.

На столе мигом появились хрустальные рюмки, черная бутылка «Наполеона» и ваза с очищенными апельсинами.

— Давай выпьем за твое долгожданное свидание с этой непостоянной барышней Свободой! — как всегда излишне-цветасто выразился Монах, поднимая рюмку.

— А как ты помочь мне хотел? — задал Карат волновавший его вопрос. — Материально или…

— Или, или! — Монах с удовольствием разделывался с апельсином, весело поглядывая на сразу поскучневшего Карата. — Постоянную работу собирался предложить. Мне хронически не хватает проверенных кадров…

— То есть — кожаных затылков? Да?

— Верно. Для начала охранником, а дальше — поглядим, на что ты годишься…

— Нет уж, благодарствую! На первое время бабки есть. Осмотрюсь пока, — Карат просто набивал цену, сознавая, что самому ему в этой новой рыночной действительности вряд ли удастся нормально пристроиться, не имея ни начального капитала, ни даже надежного «инструмента». — А сдельной нет работенки?

— Это к Цыпе, — кивнул Монах на рыжего детину, явно теряя интерес к разговору. — Ладушки. Мне пора. Цыпа, подбери нашему другу попроще что-нибудь. Увидимся вечером «У Мари».

Когда Монах вышел из бара, Цыпа неторопливо закурил, разглядывая сидящего напротив уголовника уже оценивающим взглядом работодателя.

— Есть небольшой пустячок в Каменске. За сутки, полагаю, сварганишь. Но одно обязательное условие — клиент должен крякнуть от несчастного случая. Подписываешься? После ликвида получишь тысячу зеленых. Или, если больше по вкусу, в рублях по курсу.

— Черт с ним! Давай адрес клиента и детали.

На следующее утро колеса рейсового «Икаруса» доставили Карата по назначению.

Он шел по кривым улочкам Каменска с приземистыми деревянными домишками, резные наличники и фантастические флюгера которых выглядели странно в контрасте с типовыми пятиэтажными коробками.

Чудом сохранившиеся, покосившиеся церквушки тянулись облезлым золотом луковок к перистым облакам и делали городишко каким-то домашне-уютным.

Вот и цель его поисков — полутораэтажный дом с самодельной вывеской, как он знал, на латыни «Частная библиотека». Пройдя маленький ухоженный дворик, толкнул скрипучую дверь и оказался в полутемных сенях. Несколько высоких ступеней вели ко второй двери, должно быть, в комнаты. Карат вошел и опасливо огляделся — никого. Первая комната, в которую он попал, не имела ничего общего с библиотекой. Только большой старый альбом для фотографий был кем-то забыт на зеленом, обитом бархатом, диване с высокой спинкой. У распахнутых окон притулился допотопный круглый стол в окружении стульев. Из мебели в комнате еще присутствовал массивный комод с ярко блестевшими медными ручками.

— Хозяин! — негромко позвал Карат и услышал над головой чьи-то торопливые шаркающие шаги. Проскрипели ступеньки невидимой лестницы, открылась дверь, и киллер увидел странную личность с взлохмаченными седыми волосами. Это был сухонький, невысокого роста старик с ястребиным носом и умными рыжими глазами. Хищный этот клюв рядом с библейскими глазами выглядел на лице, как случайный чужеродный предмет. На старике был фланелевый халат, из рукавов которого смешно вылезали длинные волосатые руки. Эта комедийная фигура сделала два неуверенных шажка в сторону нежданного гостя и застыла в замешательстве.

— Извините за беспокойство, — Карат отвел глаза. — Виновато недоразумение…

Вдруг старикан повел себя совершенно дико: он всхрипнул и, ринувшись к Карату, грубо схватил того за руки.

— Случилось что-то ужасное? Да? С Оленькой? Скажите правду, умоляю!

— Нет! — Карат с трудом высвободил руки и невольно отступил к двери. — Внизу висит объявление, и я по ошибке принял это помещение за библиотеку.

Позеленевшее лицо старика стало понемногу возвращаться к своему естественному пергаментному цвету.

— Простите великодушно. Нервишки, знаете ли, за семьдесят лет поизносились до безобразия, — он слабо улыбнулся. — А вы попали как раз туда. Здесь моя частная бесплатная изба-читальня. Присаживайтесь, молодой человек!

— А зачем надпись вы на латинском языке изобразили? — не удержался от вопроса Карат.

— Это своего рода стратегический ход, — старик напялил на свой выдающийся нос пенсне, лукаво блеснув толстыми линзами. — Любопытство — великая вещь. Одна из главных движущих сил человечества! Приведу простейший пример. Надпись: «Булочная» — вы равнодушно проходите мимо. Если, понятно, не голодны. Но, прочитав то же самое на иностранном языке, вы, ручаюсь, зайдете поглазеть на примитивные булки и батоны. И будете убеждены, что сподобились узреть что-то необыкновенное. Такова человеческая сущность…

— Выходит, — усмехнулся Карат, — это просто рекламный трюк?

— Не опошляйте. Хотя, реклама, конечно, имеет свое существенное место. Но мы заболтались. Пойдемте, покажу вам мой книжный актив.

План у Карата уже сложился. В комнате было печное отопление. Нужно всего лишь разжечь огонь, закрыть заслонку и окна. Старикан, якобы, задремал на диване и угорел. Но сначала, понятно, надо отключить клиента, пережав децал ему сонную артерию на шее…

Карат протянул к старику руки, прикидывая, как лучше захватить по-цыплячьи худую шею клиента, чтобы не оставить следов в виде синяков.

— Что вы, что вы! Я сам! — Старик явно неверно истолковал это движение и, проворно вскочив со стула, прошествовал в смежную комнату.

Карат, проклиная свою малодушную медлительность, направился следом. Ему с самого начала не очень нравилось задание кончать какого-то божьего одуванчика, а сейчас, на месте, наемник вообще вдруг почувствовал себя совершенной мразотой, которая даже родного папашу за пачку баксов пришьет и не поморщится.

Все стены во второй комнате до самого потолка занимали книжные полки. Тут были полные собрания сочинений Бальзака, Голсуорси, Диккенса, Скотта, Мериме, Куприна, всех трех Толстых и многие другие зарубежные и русские классики. На полках бросались в глаза и пустые гнезда.

Старик печально пояснил:

— Это невозвращенные книги. Мой пассив.

— Может, еще вернут? — предположил Карат, зачем-то глубоко засунув руки в карманы своей джинсовой куртки.

— Сомневаюсь. Там стояли Хаггард, Чейз и Сименон…

— Богатая библиотека. Вы не в книготорге, случаем, трудились?

— Рад, что оценили. Дочка моя, Оленька, тоже высоко ее ценит. А к книжной торговле я никакого отношения никогда не имел, молодой человек! Я самый банальный бухгалтер на пенсии. Впрочем, нет, — добавил он, усмехаясь. — Не простой. Имею честь представиться — Иван Александрович, старший бухгалтер на заслуженном отдыхе.

Пока Карат равнодушно перебирал корешки книг, библиотекарь продолжал монолог, выказав себя большим любителем пообщаться. Пусть и односторонне.

Иван Александрович был коренным жителем Каменска. Заочно окончил экономический факультет института и устроился бухгалтером на заводе, который сам начинал строить. На фронт, как ни пытался обмануть медицинскую комиссию, не пустили из-за никудышного зрения.

Ощущая себя полным идиотом, Карат чинно сидел за столом в первой комнате. Дружелюбно пыхтел, закипая, электрический чайник. Иван Александрович, раскрасневшись от воспоминаний, рассказывал, как он надеялся «обойти с фланга» своего главного врага в медкомиссии — окулиста — схрумкав чуть не кило добытого с превеликим трудом сахара. Сибирские охотники издавна считают, что сахар на несколько часов обостряет зрение.

— Может и так, но не мне, — сказал Иван Александрович. — Да и очень уж вредный председатель комиссии оказался. Кстати, он все еще в Каменске проживает. А вы, Николай, по каким надобностям в нашу провинцию?

— В командировку, — объяснил Карат, не вдаваясь в подробности. — Неудачно скатался. Сегодня же обратно в Екатеринбург.

— Очень сочувствую! — встрепенулся библиотекарь-бессребреник. — А я ничем не могу быть полезен? У меня, знаете ли, много друзей.

— Нет! — Карат не сдержал кривой улыбки. — В данном конкретном случае вы помочь не сможете. Верняк.

Во входную дверь громко постучали, и, не дожидаясь ответа, в комнату вошел высокий человек с чеховской бородкой, в домашней синей пижаме и шлепанцах. В руках он держал потертый чемоданчик-баул. Нереально выглядели его черные вороные волосы, так как по возрасту он был явно старше хозяина дома.

Иван Александрович оживился.

— Позвольте представить вам, Николай, моего личного придворного лекаря Азгара Махметовича Аскерова. Между прочим, это и есть тот председатель комиссии, про которого я рассказывал.

— Нет, уважаемый! Я не твой лекарь, а участковый. По долгу службы вынужденный пользовать вот таких несносных пациентов!

Карату показалось, что гость хотел приподнять отсутствующую шляпу, но вовремя опомнился и, смутившись, поспешил дать объяснение своему домашнему виду.

— Я, извиняюсь, почти неглиже… Дело в том, что мы соседи огородами с моим другом Иваном Александровичем, и я позволил себе эту вольность, не зная, что у него гость. Сейчас схожу и переоденусь.

— Не придавайте таким пустякам значения! — сказал Карат, сам удивившись своей неожиданной манере изъясняться. — Мое правило — не приносить лишних хлопот.

— Хорошее правило…

— Николай, — подсказал Карат.

— Правило замечательное, Николай! Не мешало бы некоторым из присутствующих у вас поучиться. — Врач внимательно посмотрел на Ивана Александровича. — Вид у тебя неважнецкий. Опять на чердак лазил? Покой…

— …нам только снится! — прервал пациент, шуткой пытаясь скрыть свое смущение.

— Давай, давай иронизируй! — решительно взяв руку хозяина дома, чтобы прослушать пульс, строго сказал Азгар Махметович. — И в реанимации юморить будешь?!

— Я себя чудесно чувствую! — защищался Иван Александрович. — Вот чай с молодым человеком…

— Чай?!

— Не с заваркой. Нет. Протертая земляника с сахаром.

— Да? — Участковый врач подозрительно глянул на стол и тут же улыбнулся. — Ну да. Ты ведь, помнится, большой любитель сахара был… Ладно. С вареньем можно. Я тоже не прочь присоединиться. Только потом все-таки обязательно сделаю укольчик. А то через неделю не семидесятилетие твое справлять будем, а, прости господи, панихиду.

Отведав ароматной земляники, Карат вдруг вспомнил далекое детство, когда он бродил по лесу, азартно отыскивая ягодные поляны и складывая сладкую добычу в помятый эмалированный бидон… Настроение вконец испортилось.

Отказавшись от второй чашки чая, Карат пересел из-за стола на диван и начал от нечего делать листать фотографический альбом. Больше всего ему хотелось оказаться сейчас в какой-нибудь пивной. Но он отлично помнил, как однажды давно отец отчитал его: «Уходить из гостей сразу после угощения так же неприлично, как прилюдно испортить воздух!».

На первых листах альбома было фото курносенькой смеющейся девчушки лет трех, с темными бусинками глаз. С каждой новой страницей она постепенно взрослела. Сарафанчики сменила школьная форма и приталенные платья. Исчезли косы, появилась модная прическа. Девочка превратилась в девушку.

— Кто это? — захлопнув альбом, полюбопытствовал Карат.

— Дочурка моя, Оленька, — с нежной отцовской гордостью признался Иван Александрович. — Сейчас в областном центре живет. Актриса! В драматическом театре работает. Но меня, старика, не забыла. С праздниками поздравляет, навещает. Не зазналась!

— Поздравляю с такой достойной наследницей! — Карат решительно поднялся с дивана. — Мне пора. На рейсовый автобус надо успеть.

— Как же так? — совсем по-детски, обиженно всплеснул руками библиотекарь-энтузиаст. — Вы даже книгу не выбрали! Непорядок! А в следующую командировку и вернули бы.

— Нет, не стоит! — Карат осклабился. — Да и, если честно, я ж только из обывательского любопытства заглянул. Иностранная вывеска заманила… Благодарствую за чаек!

— Я провожу гостя немножко, — вдруг заявил Азгар Махметович. — К тому же стерилизатор дома оставил.

Во дворик вышли вдвоем.

— У меня к вам, молодой человек, большая просьба. Но сначала, полагаясь на вашу скромность, должен рассказать о своем соседе. — Азгар Махметович доверительно взял Карата за руку, словно опасаясь, что тот уйдет, не выслушав. — Иван Александрович женат никогда не был. Какая тому причина — гадать не берусь. Но даже мимолетных связей с девушками за ним не припомню. Клинический бобыль! Лет тридцать назад удочерил девочку из местного детского дома. Назвал Олей и носился с ней, как с писаной торбой. Подарками вечно баловал. Чтоб лишний рубль для нее сэкономить курить даже бросил!

— Зачем вы мне все это рассказываете? — удивился Карат.

— Не перебивайте, молодой человек! Уже заканчиваю. После школы Ольга в Екатеринбург уехала поступать в театральное. Пока училась, часто навещала приемного отца. Еще бы! Ведь эта глупая старая образина, прости господи, посылал ей половину зарплаты. Потом приезжала все реже и реже, а последние два года вовсе носа не кажет! Писульками отделывается. К тому же, поговаривают люди, что из театра давно ушла и пьет. Видели Ольгу неоднократно в ресторане «Большой Урал» с разными мужиками. Такой вот невеселый диагноз!

— Все-таки не возьму в толк, к чему вы посвящаете меня в эту банальную бытовую историю? — Карату уже наскучила болтовня назойливого эскулапа.

— От вас, дорогой Николай, зависит жизнь моего друга!

— Откуда вы взяли? — У Карата даже челюсть отвисла от изумления.

— Вы знаете, где я вчера обнаружил Ивана в бессознательном состоянии? Чуть ли не в коматозном! — Азгар Махметович явно разволновался. — На чердаке! Там он хранит детские игрушки и вещи Ольги. И, несмотря на мой категорический запрет, старая образина каждый день туда лазит. Когда-нибудь я найду его там холодненьким! Коли Ольга и на семидесятилетие отца не появится, это произойдет очень даже скоро!

— И вы хотите… — Карат уже просек замысел участкового врача.

— Именно! Вам не составит особого труда зайти в Екатеринбурге к этой неблагодарной эгоистичной особе и популярно объяснить всю пагубность ее поведения для любящего отца, пусть и неродного!

— Хорошо, — подумав, согласился Карат. — Адрес-то хоть имеется?

— Улица Макаренко, сто семнадцать, квартира сто двадцать один. Я весьма надеюсь на вас, Николай! Ваше искреннее доброе лицо, молодой человек, сразу внушило мне доверие. Я разбираюсь в людях!

Карат успел купить билет на полуденный автобус.

Мягко укачиваемый в объятиях «самолетного» кресла «Икаруса», устало прикрыл глаза, размышляя о своих новых каменских знакомых.

«Провинциальные чудаки, — подвел мысленный итог Карат. — Но Ольгу навестить стоит. Добрые дела надо творить хотя бы для разнообразия. Ведь это, наверняка, милая дочурка заказала Цыпе безвременную кончину приемного папаши!»

В Екатеринбурге, подавив сильное желание забуриться в ближайшую пивную, Карат сразу направился по указанному эскулапом адресу.

Отыскал нужный дом в длинной шеренге таких же безликих типовых девятиэтажек. Не доверяя лифту, поднялся на шестой этаж пешком.

Обитая дермантином дверь после звонка открылась сразу же. Правда, надежно придерживаемая массивной стальной цепочкой. На Карата изучающе смотрели глаза, казавшиеся огромными из-за чрезмерно обильного слоя сине-фиолетовой туши.

— Вам кого?

— Привет, Ольга! Я от Цыпы.

Вопросов больше не последовало, что сняло у Карата остатки сомнений в факте знакомства хозяйки с рыжим подручным Монаха.

Освобожденная от цепочки дверь распахнулась, впуская гостя в уютную однокомнатную квартирку. Благоприятное впечатление от дорогой австрийской мебели несколько портил специфический запах всех подобных «гнездышек» — густо приторная смесь парфюмерии, табачного дыма и пролитого на ковер коньяка. Не заглушал эти стойкие ароматы даже мощный воздушный поток из раскрытой настежь балконной двери.

— Присядем, — гостеприимно кивнула Ольга на квадратные пуфики у низкого журнального столика и подала пример, устроившись на одном из них. — Так в чем проблемы? Что вдруг понадобилось от меня господину Цепелеву?

— Пустячок, — Карат старательно всматривался в дочь Ивана Александровича, но ни малейшего сходства между ними не находил, пока, наконец, не вспомнил, что родство их не кровное. Даже поморщился от досады. — Ну да. Цыпа велел уточнить, в какой срок надо сварганить дельце в Каменске?

— Желательно побыстрей, — в глазах Ольги вдруг вспыхнул огонек недоверчивости. — Но мы ведь с ним уже обсуждали этот вопрос… И почему господин Цепелев просто не позвонил? Пожалуй, я сама позвоню!..

Карат равнодушно наблюдал, как рука хозяйки квартиры неуверенно-медленно потянулась к кнопочному телефону на журнальном столике. Подрагивающими пальцами с длинными наманикюренными ногтями Ольга судорожно тыкала в цифровой код, сбивалась и, стараясь не смотреть на незванного гостя, начинала набирать сызнова.

— И откуда такая несусветная невоспитанность? — спросил Карат, опуская ладонь на рычажки аппарата. — Кажется, образованная женщина из хорошей семьи. Артистка, хоть и бывшая! Мы же еще не закончили беседу. Да и Цыпу не стоит по пустякам беспокоить. Он, как наверное знаете, человек деловой и очень занятой!

— Что вы от меня хотите? — взвизгнула Ольга, затравленным зверьком съеживаясь на пуфике.

— Пустячок! — Карат подобрал упавшую на пол телефонную трубку и водворил на положенное место. — Цыпа мне поручил разобраться с вашим любимым папочкой. За что, любопытно, решили его в Сочи спровадить? Даже тысячу гринов не пожалели отстегнуть?

— Какую тысячу?! — справедливо возмутилась щедрая дочка, уже заметно оправившись от испуга. — Я Цыпе две тысячи обещала! Сразу после реализации дома и библиотеки.

— Вот оно что! — усмехнулся Карат. — Выходит, все упирается в банальное наследство? Кстати, статья сто вторая, пункт «а» — умышленное убийство из корыстных побуждений. Верная «вышка». В курсе?

— А ты меня не пугай! Цыпа уж не первый год с делами такими управляется. И ничего. Все шито-крыто. А коли у тебя кишка тонка, нечего под ногами путаться! Или цену набиваешь? А может, даже в долю размечтался войти?! Не выйдет! Не на таковскую напал!

— Ясное дело. — Карат в задумчивости разглядывал кукольно-симпатичное лицо женщины. Проступивший на щеках румянец делал ее лицо девчачье-миловидным и волнующим. — Хоть ты и проститутка, но крутая! Просто найдешь другого киллера. Не остановишься…

— Вот именно! Папаша свое уж пожил! Семьдесят лет, пора и честь знать! А мне надоело под вашего брата стелиться каждый день! Извращенцы проклятые! Вот и ты на мои губы все глядишь. Ведь не о поцелуе, а о минете думаешь!

— Ошиблась ты, детка! — Карат встал. — Пора мне. Давай поцелуемся на прощание!

— Что это вдруг? — Ольга неуверенно поднялась с пуфика. — Ну, может, у тебя другое на уме. Ты, сразу видно, галантный кавалер…

— Еще бы! — Карат притянул к себе мягкое податливое тело. Ольга не сопротивлялась, прильнув к нему высокой упругой грудью и с готовностью приоткрыв влажные губы с блуждающей улыбкой.

Работать с таким клиентом было совсем не сложно — ростом проститутка доходила как раз до плеча Карата. Плотно зажав ее голову под мышкой, киллер сильным рывком дернул резко вправо. Услышав хорошо знакомый слабый хруст сломанных позвонков, выпустил жертву из рук. С мягким стуком безжизненное тело упало на ковер. Сейчас, с неестественно вывернутой головой, Ольга походила на бракованный дамский манекен. Карат старался не смотреть на ее дико вытаращенные пустые глаза и разинутый в немом крике рот.

Правило есть правило. Киллер-профи, при возможности, всегда должен загримировать свою работу под самоубийство или несчастный случай.

Кстати, в этом направлении есть ощутимые успехи. В России количество убийств, по данным МВД, значительно сократилось. Правда, они забывают добавить, что количество самоубийств, несчастных случаев и исчезновений людей возросло многократно. Ну, МВД тоже можно понять — нельзя же вконец перепугать обывателя, честно констатировав, что убийства ежегодно возрастают почти вдвое, но, благодаря высокому профессионализму киллеров, сводки МВД не выглядят слишком уж страшно…

Пришлось взять труп на руки, чтобы не оставить на ковре предательские улики-полосы от волочения. Благополучно перевалив тело через перила балкона, Карат вернулся в комнату. Следовало бы по уму досконально ошмонать фатеру на предмет ценностей, но времени уже не было. Он досадливо поморщился — нет, чтобы сперва спокойно обыскать квартиру, а уж потом выкидывать труп на всеобщее обозрение! А сейчас с минуты на минуту могут нарисоваться соседи или того хуже — менты. По известному закону подлости, они ведь постоянно появляются, когда не надо.

У входной двери чутко прислушался. В подъезде пока было тихо. Стерев с дверной ручки отпечатки, вышел на лестничную площадку. Пользоваться лифтом в данный момент стал бы только дебил. Среди профи таких нет, а которые были — уже расстреляны. Застрять сейчас между этажами — не просто катастрофическое невезение, а расписка в собственном скудоумии и фатальной непредусмотрительности.

Поэтому, стараясь не слишком стучать каблуками, Карат покинул место преступления пешком.

Через полчаса он уже ловил кайф, забурившись в пивную забегаловку под звучным названием «Полярная звезда».

В голову навязчиво лезла мысль, что, если бы он кому-то из коллег поведал про эту совершенно бесплатную свою мокруху, то ему просто бы не поверили. Или еще того хлеще — подняли на смех. Желая отделаться от наглючей мыслишки, Карат поспешил заказать двойную порцию «Кровавой Мэри».

На следующий день, хоть и очень не хотелось, он отправился в «Вспомни былое». Было неизвестно, как отреагирует на невыполнение каменского «ликвида» рыжий детина. Его ясные голубые глаза Карата не вводили в заблуждение. Он таких типов навидался в жизни. В лагерях, в основном. И давно приметил весьма странную закономерность. Обычно такие невинные отстраненно-задумчивые глаза принадлежали самым отпетым и жестоким.

Слабо успокаивало лишь одно соображение — Цыпа, хоть и подписался на дело, но не успел получить гонорар…

Опасности надо смотреть прямо в лицо — рассудил Карат и уселся на самом виду в центре пивной. Для энергичного поднятия тонуса вооружился мощной батареей кружек «Жигулевского».

Хоть и ожидал, но, когда на плечо знакомо-тяжело легла рука, все же вздрогнул. За его столиком по-хозяйски расположились Монах с Цыпой.

— Привет, братишка! — золотозубо улыбнулся Монах. — Все разлагаешься? Не боишься в запой оборваться? Или уже?

— Запоя бояться — лучше вовсе не пить! — ответил Карат и покосился на рыжего детину. — Нынче завязываю. Да и лавэ на исходе. Завтра махну в Каменск на заработок…

— Забудь. Надобность отпала, — равнодушно обронил Цыпа. — Проблемка крякнула вместе с заказчицей. Не везет тебе, Карат!

— Вы о чем? — поинтересовался Монах, закуривая «Родопи».

— Как ты велел, я Карату одно простенькое дельце подбанчил, — стал объяснять рыжий. — Но заказчица, из наших ночных бабочек, к слову, вчерась самовольно в Сочи убралась, выпрыгнув с шестого этажа. Нервишки по ходу протекли. Пила она…

— На «унесенных ветром» сильно смахивает, — заметил Монах. — Колись, Цыпа, где девка солнце тебе заслонила?

— Обижаешь, Евген! — оскорбился рыжий. — Я пальцем ее не трогал! В натуре! Да и зачем? Она же доход нам приносила!

— Выходит, фирма терпит убытки? Почему меня не поставил в известность? — Монах недовольно нахмурился.

— Никаких убытков, — Цыпа уже успокоился. — Последнее время телка не активно подворачивала, заработок шел ниже среднего. По уму, надо было уж давно заменять ее в «Большом Урале». Кандидатура подходящая есть на примете. Так что, все к лучшему.

— Лады! — Монах потерял всякий интерес к теме и повернулся к Карату. — Выходит, ты один пострадал в финансовом отношении. Чем заняться намереваешься?

— Если предложение твое все еще в силе, то я, пожалуй, его приму, — Карат досадливо вздохнул. — В одиночку у меня что-то не больно наваристо получается…

— Вот и ладушки! — Монах поднял палец, подзывая Ксюшу. — Необходимо отметить пополнение в наших рядах!

На столе, как и в прошлый раз, мигом появились хрустальные рюмки, коньяк и апельсины…




…За окошком избушки раннее летнее утро уже энергично рвалось к власти, расстреливая из-за горизонта солнечными трассерами ночное небо. Явно капитулируя перед этим мощным натиском, темное небо с каждой минутой все больше трусливо бледнело.

— Так и очутился я у тебя ка службе, — закончил свою исповедь Карат. — Не раскаюсь в откровенности? Давно хотел рассказать, да случая подходящего все не было.

— Все путем, братишка! — успокоил я. — На твоем месте, по ходу, действовал так же.

Карат открылся мне с новой, совсем неизвестной стороны. Я даже подумал, что уже не смогу относиться к нему как к простому наемнику. Все-таки есть в нем нечто человеческое… Хотя о том, что большинство киллеров-профи сентиментально-романтичны, я знал по себе. И последняя мокруха Карата — наглядное тому подтверждение.

Бутылка «Матра» была пуста. Новую открывать не хотелось. Условные рефлексы — великая штука. С приходом утра меня, как всегда, потянуло принять горизонтальное положение под одеялом.

— Ладно, браток! Было приятно пообщаться. Давай-ка на боковую!

Карат дисциплинированно отправился спать в свой сарай, а я, предварительно заменив спортивный костюм на фланелевую пижаму, с удовольствием нырнул в постель под махровое покрывало.

Надеюсь, в очень скором времени я смогу, наконец, ощутить в интимной близости роскошное тело Вики. В натуре — эта кровать невыносимо широка для одного!

3


Первая мысль, когда проснулся, была — не прошляпил ли свидание с Венерой, сдуру загостившись у Морфея? Но «Ролекс» показывал всего лишь половину двенадцатого. Видно, меня пробудила собственная мозговая подкорка — ей ведь тоже необходима регулярная подпитка положительными эмоциями. А самый мощный их производитель это радостный секс. Вот милая умница и подсуетилась.

По быстрому перекусив остатками ужина, отправился на свидание к озеру. Будить Карата счел излишним. Если и сегодня назойливая Гульнара нарисуется и будет ломать мне любовный пасьянс, я ее убью просто-напросто! Морально хотя бы.

Вика меня уже ждала, нетерпеливо прогуливаясь на хлипких деревянных мостках лодочной станции. Нынче на обитательнице «Теремка» был надет простенький штапельный халатик с восточным рисунком в виде каких-то каббалистических знаков. Но и в этом дешевом наряде она смотрелась покруче лучших наших девочек, носящих исключительно модельные платья а-ля Кутюрье. Халатик даже привнес образу Вики сильно недостающий ей нюанс — она стала выглядеть более домашней, а если точнее — земной. Может быть, и чуточку доступней — в хорошем смысле слова, без грязно-пошлых наслоений.

Памятуя, что вчера мы случайно опять сбились на выканье, я тут же взял быка за рога, чтобы оперативно занять первую линию обороны, и так уже добровольно оставленную симпатичным противником.

— Милая Вика, как тебе спалось? Ты, признаюсь, не выходила у меня из головы, и я заснул лишь под самое утро. Легко можно догадаться, что и во сне увидел тебя. Но, щадя твою невинность, рассказывать, чем мы с тобой занимались без устали в чудесном сновидении, безусловно, не стану. И не проси! Я же интеллигентный человек, а не сексуальный маньяк! Честное благородное!

Вика, должно быть, несколько озадаченная моим словоизвержением, не сразу даже нашлась, что сказать. Но ликовал я недолго.

— Здравствуй, Женя! Я счастлива, что оставила такой крупный след в твоей душе, — негодница улыбнулась, видно, уже полностью оправившись от моей внезапной атаки и собрав воедино разбежавшиеся поначалу оборонные отряды своего насмешливого остроумия. — Надеюсь, Женя, след мой экологически чистый? Но, на всякий случай, тебе надо вывернуть душеньку наизнанку, и мы вместе внимательно поглядим, не осталось ли на ней грязных пятен. Береженого Бог бережет!

— Ничего страшного! — теперь уже я был вынужден лихорадочно собираться с мыслями. — Накрайняк, выстираю душу в коньяке, и она станет как новенькая! Испытанный неоднократно способ!

— Фи! Так ты, оказывается, всего лишь банальный несчастный алкоголик? — Вика надула губки и брезгливо наморщила носик, выказывая полное неприятие меня как личности и мужчины. Но глаза все же предательски ее выдавали — она еле сдерживалась, чтобы не расхохотаться.

— Ладно! — Я вынужден был первым прекратить игру, так как почувствовал себя почти загнанным в тупик. — Сдаюсь! Этим оружием я с тобой больше не сражаюсь. Бесполезно. Чем займемся?

— А ты что предложишь? Впрочем, знаю! Ты хочешь претворять свои мерзко-необузданные сновидения в жизнь! Меня не устраивает, хотя пока не посвящена в детали. Поэтому давай-ка покатаемся на лодке!

— Ну что ж, — легко согласился я. — И простенько, и со вкусом. Прямо, как твой миленький халатик! Купальник, кстати, не забыла?

— Естественно! Неужели, Женечка, ты замечтался до такой безобразной степени, что вообразил, будто я голенькая под халатом к тебе на свидание примчалась? — Вика состроила озабоченную рожицу и приложила пальчик к моему лбу. — Температура, вроде, в норме. Тридцать шесть и шесть. А может, у тебя, Женик, просто приступ белой горячки?

Я уже начинал уставать от ее вечных приколов. В натуре, ведет себя, как девчонка-школьница! Взрослая ведь, замужняя женщина, и должна отлично понимать, что опытный мужчина от нее желает получить кое-что посущественнее, чем шуточки-прибауточки!

— Лады! Кататься — так кататься!

Я выбрал легкую двухместную лодку с жирной желтой полосой по смоляному борту. Авось, хоть желтый цвет, цвет измены, подтолкнет глупую мозговую подкорку блондинки к решению украсить голову ненавистного мужа ветвистыми роговыми отростками?

Не слишком ловко орудуя короткими веслами и все же умудрившись не забрызгать Вику, я выгреб на середину водоема. Солнце стояло в зените, но здесь казалось не так уж и жарко из-за поднимавшейся вверх в виде туманных испарений воды.

Вика, свесив босые ноги через борт в изумрудную воду, беззаботно болтала ими, словно девчонка-гимназистка, впервые вырвавшаяся из-под опеки строгих наставников на природу.

— Искупнемся? — предложил я, чтобы прервать странно затянувшееся молчание. — Какую температуру показывает твой босой барометр?

— Вода — сама нежность! — сообщила Вика, улыбаясь. — Но с лодки нырять не хочу. Что это вон там? Остров, по-моему.

— Как прикажет моя госпожа! — Я налег на весла, взяв курс на небольшой, примерно квадратный километр, островок, симпатично окруженный со всех сторон цветущими плакучими ивами.

«Как зеленые стражники выстроились, — подумалось мне. — Хранят покой своих обитателей». Впрочем, сразу было видно, что островок совершенно необитаем.

Наша лодка, приставшая к пологому песчаному берегу, была единственной.

Ухватившись за якорную цепь, выволок посудину на песок, так как предусмотрительность — главный мой «пунктик». Я же не в курсе, какой интенсивности здесь отливы и приливы.

Единогласно порешили более удобного места не искать. Берег тут был из мелкого наносного песка и являлся естественным натуральным пляжем. От добра добра не ищут, как говорится.

Скинув шорты и безрукавку, я уже собирался лезть в воду, но меня остановила Вика, смотревшаяся в своем голубом купальнике не менее восхитительно, чем обнаженная Венера из недавнего сна.

— Женя, у меня родилась замечательная идея! Ты никогда не бывал на пляжах нудистов?..

— Признаться, нет! — Я был немного сбит с толку.

Что еще выдумала эта экзальтированная особа?

— Я тоже ни разика! А мечтала всегда! Что такое купальник и плавки? Глупая условность, недостойная по-настоящему свободных людей!

— Ты предлагаешь… — Я, опасаясь очередного подвоха, продолжать мысль не решился.

— Ну конечно, Женечка! Мы ведь друзья, и стесняться друг друга — противоестественная ерундистика! Ты как хочешь, а я исполню давнее желание почувствовать себя единым целым с дикой природой!

Не обращая больше на меня ни малейшего внимания, Вика, ни капельки не смущаясь, освободила от купальника тело и преспокойно продефилировала к воде, соблазнительно покачивая той молочно-белой его частью, которую обычно солнечные лучи не ласкают, оставляя эту привилегию мужским рукам.

Излишняя скромность, к счастью, не входит в число моих недостатков, и поэтому, когда, наконец, поверил в реальность происходящего, я, не задумываясь, последовал примеру непредсказуемой блондинки, мигом превратившись в современного Тарзана.

Я отплыл подальше, где вода была не так согрета, как у берега, чтобы децал охолонуть и сбить возбужденное напряжение мужского естества.

Но, когда вышел на берег и увидел загоравшую на животе Вику, все мои хитрые водные процедуры оказались напрасными. Соблазнительно выделявшаяся задница могла возбудить, наверно, и Папу Римского.

— Оказывается, ты вооружен? — притворно испугалась Вика.

О полном смятении моих чувств говорит тот факт, что рука невольно дернулась под мышку, но я вовремя сообразил, что десятизарядный Братишка остался в избушке.

— Ты ошиблась, я не вооружен!

— А ну-ка, подойди ближе. А это что, по-твоему? Между ног настоящая дубина торчит! Или это резиновый муляж? Надо убедиться лично.

Всякие виды приходилось мне наблюдать без малейших эмоций. Но когда нежно-ласковые пальчики блондинки обхватили мой «телескоп» у основания, я невольно вздрогнул и, даже, кажется, покраснел.

— Ложись на песочек. Я знаю, чего ты сейчас хочешь больше всего на свете! Все вы, мужики, одинаковые!

Губки и бойко-активный язычок Вики оказались значительно нежнее ее пальчиков.

— Видишь, какой я грамотный доктор? — улыбнулась влажными губами Вика. — Пяти минут не прошло, а твоя дубина снова стала мягкой и неопасной!.. Признавайся, Женечка, ты это видел во сне?

— Если честно — да, — не смог покривить я душой, все еще находясь во власти острого наслаждения.

— А теперь бежим купаться! Тебя я удовлетворила — теперь моя очередь! Секс в воде — это что-то бесподобное!

Через некоторое время пришлось с ней согласиться. Ощущения описывать даже не берусь — сами попробуйте. Единственный совет — заниматься этим следует на мелководье, чтобы ноги твердо стояли на дне. Кстати, водяной секс кое-чем смахивает на кофе по-турецки. Там, смакуя, перемежают ледяную воду с дымящимся обжигающим кофе. Здесь почти тот же эффект — холодная вода и горячее, ритмично сжимающееся влагалище создают ту же бесподобную разницу ощущений.

Когда, обессиленные, наконец, выбрались на берег и улеглись на песочке, я закурил «родопину» и задумался о женских причудах.

Еще вчера Вика была недоступно далека, а вот уже сегодня мы пылкие любовники. Все-таки жизнь человеческая полна странных неожиданностей, построенных на непонятных парадоксах, Которые, видать, и составляют основу умно-глупого мироздания.

Почему-то вспомнился случай многолетней давности. Тогда я вдруг увлекся собиранием изумрудов. «Левых» и поэтому, естественно, неограненных. Махнул в рудничный поселок под видом отпускника, отдыхающего от городской толкотни. Подцепил в клубе на дискотеке средней свежести бабенку, чтобы не вызывать излишнего любопытства у органов, и поселился у нее на правах ухажера-квартиросъемщика. Целый месяц убил на шляние по пивнушкам, выискивая поставщика. Но либо морда моя не внушала доверия, либо сбыт «левых» камешков здесь был уже отлажен от и до.

Даже старательно доведя хозяйку квартиры до невменяемо-страстной кондиции, попытался через нее выйти на реализаторов или хотя бы одиночек «несунов».

— Женечка! За кого ты меня принимаешь?! Да, я работаю в конторе на руднике, но я честная женщина!

Убедившись в бесперспективности идеи, я решил на следующий день слинять по-английски, то бишь без предупреждения.

Но, по свойственной мне доброте, захотелось оставить о себе хорошую память. У хозяйки постоянно барахлил сливной бачок в туалете. Решил ликвидировать неисправность. Свинтив болты крышки, еще раз убедился, что женщинам нельзя верить ни на грош. На дне бачка, аккуратно запакованный в полиэтилен и перехваченный резинками для волос, лежал увесистый пакет. Когда я его надорвал — на пол сортира посыпались светло и темно-зеленые камешки. Уже ничему не удивляясь, собрал изумруды в свой кейс и, шутки ради, сунул в тайник, так же обернув в полиэтилен, пачку соли — по размерам пакеты были один к одному.

Подобные невероятно-непредсказуемые счастливые случайности тенью преследуют мою личность всю сознательную жизнь.

Впрочем, может, и всех других людей. Не в курсе.

А нешлифованные изумруды я так и не продал, а решил сохранить на «черный день». Хотя, если он все же придет, мне, по ходу, не изумруды понадобятся, а похоронные венки…

Но не будем раньше времени о грустном. Я суеверен до неприличия, и накликать беду могут лишь кретины, к коим я себя ни в какой мере не причисляю. Даже мысль материальна, как доказали ученые…

— Все хорошо в меру! — заявила Вика, вставая. — Еще полчасика, и мы в натуральных негров превратимся! Поплыли обратно. Да и время обеда пришло. А тебе, милый Женечка, необходимо сейчас усиленно питаться, если хочешь быть таким же сильным любовником, как сегодня!

Ну что за люди женщины — все им обязательно надо опошлить! А я уж, как дурак, собирался блондинке в любви объясняться! Все же прав старикан Шекспир: «О, женщины — ничтожество вам имя!» Ну да ладно.

Обратно плыли молча. Вика о чем-то сосредоточенно думала, и я посчитал нетактичным нарушать ход ее мыслей.

По берегу, беспокойно озираясь, разгуливал Карат. Да и понятно, если что со мной произойдет, Цыпа в лучшем случае закопает живьем его в землю. А коли будет не в духе, просто посадит очком на кол.

Помогая причаливать нашу лодчонку, все же не стерпел и высказался:

— Вы бы, Евгений Михайлович, хоть предупреждали об уходе и месте нахождения.

— Ладно! — усмехнулся я. — Будить пожалел. А вместо благодарности — нотации выслушиваю.

— Не сердитесь, Евгений Михалыч. Я же, как лучше, хочу!

— Ладушки! Сбегай-ка в «Плакучую иву» и закажи обед на троих. И быстренько, а то дама проголодалась и готова нас с тобой самих на шашлыки пустить!

Вика скромно-обиженно надула губки, но тут же рассмеялась.

— У тебя черный юмор висельника, Женик!

— Что ж тут поделать? — искренне отозвался я. — Натура вечно нахально напоминает об истинном цвете и состоянии души… Ладно, не будем о грустном!

Эти чрезмерно жирные шашлыки вызывали у меня неприязнь в желудке.

— Может, спалить по ночнику эту забегаловку? — предложил Карат, с полувзгляда уловив мою мысль.

— Не стоит, — решил я. — Мое кредо — живи и давай жить другим. Коли, понятно, эти другие не заслоняют мне солнце. Кстати, что-то Гульнары не видать. Ты с ней ничего не сотворил?

— Как можно, Евгений?! Я ж помню твой наказ. У нас натуральный роман. Сейчас ждет меня в «Теремке» и, наверно, от ревности на стенку уже лезет.

— Нехорошо, брат, издеваться без крайней надобности над слабым полом! Давай-ка быстренько ступай к ненаглядной, а то еще сюда припрется. И не волнуйся. Шпалер у меня в наличии, — соврал я, — в кейсе отдыхает. С двумя полненькими запасными обоймами.

Вика, сама ходившая на кухню выбирать шашлыки, вернулась с двумя шампурами.

— Покушай, Женик! Эти вот не такие жирные.

Запивая белым вином, я смог все же осилить порцию жареной баранины. Карат уже исчез по своим амурно-усатым делишкам, и мы с блондинкой остались за столиком вдвоем.

— Малыш! У меня народилась гениальная идея, — заявил я, почувствовав после вина и мяса мощный юношеский прилив сексуального влечения. — Ты, наверно, думаешь, что книжечка стихов потерялась? Ошибаешься! Я ее сберег для тебя. Она в моем домишке. Приглашаю в гости, а заодно и стишки заберешь. Как моя мысль, поддерживаешь?

Вика понимающе улыбнулась.

— Да. Если сильно хочешь. Стихи, признаться, моя самая глубокая слабость…

— Тогда не будем терять драгоценного времени! Ладушки? Я ведь тоже обожаю стихи…

Чтобы превратить грубо сколоченный стол в избушке в какое-то подобие праздничного, постелил на него свое махровое покрывало и выставил бутылку марочного «Матра». Не имея приличных рюмок, просто вымыл до хрустального блеска граненые стаканы.

— Есть шпроты и сардины в масле. Ты как?

— Нет уж. Я на еду смотреть даже не могу, — улыбнулась блондинка, оценивающе оглядывая мою широкую кровать.

Я мысленно возблагодарил судьбу, что как раз сегодня заменил простыни и наволочку на свежие. Будто предвидел неожиданно ожидаемое посещение блондинки. Жаль, не прихватил из Екатеринбурга кассетник. Сейчас в самый кайф были бы зажигательно мелодичные вскрики-всхлипы магнитной кассеты «Японский секс». Ну, ясно — задним умом мы все гении.

— Пить тоже совсем не хочется! — капризно заявила очаровательная гостья. — Может, Женик, сразу делом займемся?

Нет, Вика, видимо, никогда не перестанет поражать меня своими непредсказуемыми выходками.

Через минуту, уже полностью обнаженная, она стояла передо мной с насмешливым вопросом в ясных голубых глазах:

— Ты так и будешь стоять статуей Аполлона Бельведерского? Мы, кажется, не в государственном музее!

В подобных ситуациях меня уговаривать излишне. Хоть и не довелось служить в армии, но разделся со скоростью горящей спички.

— Что тебе еще снилось ночью? — лукаво поинтересовалась Вика, поглаживая и как бы массируя свои восхитительно упругие груди.

— Если придерживаться сна, то вставай на локотки и коленки. Моя любимая позиция.

— Ну что ж! — легко согласилась блондинка. — Поза хороша, но только, если ты, Женечка, якобы по ошибке, не спутаешь отверстия!

— За кого вы меня принимаете, сударыня? — высокопарно, но неискренне возмутился я, как лорд, пойманный с поличным на краже носового платка. — Все будет путем, как положено!

Гибко изогнувшись, Вика выставила вверх свой замечательный юный зад. Из-за необузданного нетерпеливого желания я поступил неинтеллигентно, предварительно даже не поласкав милую малышку, а сразу введя член в горяче-влажное лоно, живо откликнувшееся ритмичными сокращениями. Обычно я кончаю минут через тридцать-сорок, но Викина восхитительная попка, похожая по форме на сердечко и прелестно вздымавшаяся под моими руками, вызвала мощный оргазм уже через минут десять.

Но, чтобы блондинка не посчитала меня за неблагодарного эгоиста, я, бережно уложив ее на постельку, ласкал-щекотал пальчиком бугорок клитора до тех пор, пока она, не вскрикнув, не застонала в экстазе.

Расслабленно лежали на смятых простынях, страстно обнявшись, как молодожены. В голову лезли разные глупые мысли.

— Малыш, а может, нам пожениться? — поинтересовался я, просто ради проформы.

— Что ты, Женик! Я ведь замужем! — Вика почему-то поспешила переменить тему. — Давай-ка попробуем твою импортную бутылку. На вид она очень даже привлекательна!

Желание женщины — желание неба, — как выразился какой-то старинный ловелас. Посему, натянув пижамные брюки, направился к столу обезглавливать коньячную емкость. Заодно вскрыл и банку шпрот, где-то читал, что шпроты весьма способствуют мозговой активности. А она, при моей опасной деятельности, для сохранения жизни просто необходима.

Вика, не посчитав нужным одеваться — в общем-то в комнате было достаточно тепло — села, слегка поморщившись, на табурет у стола. Правильно ее поняв, я мигом приволок с постели одну из подушек и учтиво-галантно подложил под нее. Такая нежная женская попка не имеет права страдать от грубого прикосновения к шершавым доскам табуретки. Это было бы непростительным преступлением против очаровательных розовых округлостей.

Выпившую всего полстакана Вику почему-то потянуло на слезливость. Некрасиво размазывая по лицу потекшую с ресниц черную тушь, она сразу потеряла свою привлекательность.

— Детка, умывальник с полотенцем в углу, — сообщил я, наливая себе еще.

Вика, не говоря ни слова, направилась по указанному адресу.

Плескалась так усердно и долго, что я уж подумал, не пытается ли она утопиться в умывальнике.

Зато вернулась к столу такой же свеженькой, какой я встретил ее в первую нашу встречу.

— Я не шлюха! — неожиданно заявила блондинка, удивив меня своей категоричностью. — Думаешь, раз переспала с тобой, то такая же потаскуха, как и все? А вот и нет! Просто я за честное равноправие! Раз мой муженек спит с кем попало, то почему я не могу? А вот ему назло с сегодняшнего дня пойду по рукам! Имею право!

Противоречить пьяной женщине — себе дороже.

— Имеешь, маленькая, имеешь! — усмехнулся я, наливая ей снова. — Давай выпьем за эмансипацию! Я всегда симпатизировал женской борьбе за равноправие с деспотами-мужиками!

Вика залпом выпила и даже для приличия не притронулась к закуске.

Мое мнение — убежден, что алкоголь ежегодно уносит жизней человеческих на несколько порядков больше, чем все пули и финки нашего брата…

— Представь только мое положение! — продолжала изливаться Вика. — Кормлю его исключительно свеженьким с рынка, чуть не пылинки с него сдуваю! И что? Ни капельки благодарности! Кобель проклятый! Изверг, а не человек! Натуральный скот! И как мне продолжать жить в таком унизительном положении? Да лучше в петлю!

— Ну уж с этим спешить никогда не следует! — Я почти протрезвел. — Не переживай и положись на судьбу. Все, чувствую, будет путем. Надо, малыш, больше доверять Провидению! У меня заночуешь, или в «Теремок» проводить?

— Прости, Женя, ты тут ни при чем, но я не останусь. Если честно, мне невыносимо стыдно за свое безобразное поведение! Проводи, пожалуйста, а то сама я, кажется, не дойду…

— Ладушки! — Я крепко полуобнял Вику за талию и вывел из избушки на воздух. Из двери сарая сразу выглянула голова Карата, но я махнул ему рукой, чтоб зря не суетился со своей излишней бдительностью.

Шли по темному, странно-тихому лесу, стараясь не сбиться с узкой тропинки. Неуютно мне не было, хотя лес напоминал сегодня тот периодически-повторяющийся сон с сидящими под деревьями мертвецами.

Да и присутствие верного Братишки в наплечной кобуре как-то успокаивало и не давало впасть в мистику.

Холодно чмокнув на прощанье меня в щеку, блондинка быстро скрылась за дверями «Теремка».

Обратный путь занял вдвое меньше времени. Подойдя к двери сарая, громко сказал:

— Карат! Не спишь? Зайди, базар есть.

Телохранитель не заставил себя ждать. Морда была не заспанная — неужто он круглые сутки бодрствует? Правда, я читал про одного поляка, который вообще не спит уже двадцать восемь лет. Но, во-первых, Карат вовсе не поляк, а во-вторых, он профессиональный убийца. И если б нервишки не получали полноценную разрядку, коей является в первую голову сон, то Карат давно бы стал постоянным клиентом дурдома.

— Слушай сюда, братишка! — Я щедро выплеснул остатки «Матра» в стакан Карату. — Есть для тебя небольшое дельце. Поедешь утром в Екатеринбург и найдешь заведующего отделом научно-исследовательского института на Малышева. Зовут Михаилом. Его надо убрать. Мозгами зря не шевели. План у меня уже готов. Сработаешь под случайный наезд. Собьешь клиента на угнанной автомашине, когда он после работы домой отправится. Обязательно наглушняк. Гонорар, имей в виду, двойной. Подписываешься?

Карат непонятно долго молчал, затем выпил полный стакан коньяка и поднял на меня совершенно трезвые глаза.

— Заметано, Монах! Сварганю в лучшем виде. Но одно условие — ликвид этот последний. Отпусти меня! Уйти хочу с фирмы с концами. И даже без навара для тебя сделаю. Сработаю по-товарищески, бесплатно. Только отпусти!

Чтобы привести свои мысли в строй и разобраться, что почем, я выставил на стол еще бутылку «Матра».

— Пей, Карат, закусывай шпротами. Они, кстати, весьма помогают при умственных завихрениях, и давай рассказывай. Подробненько! Что произошло?

— Да ничего особенного, Монах! Надоела мне такая жизнь. В любой момент могут то свои, то чужие грохнуть. И не успеешь даже сообразить, где накосорезил! А сейчас появилась возможность чисто оборваться, без хвостов. Гульнара в меня по уши втрескалась. Квартирка у нее двухкомнатная, обещает в частный банк охранником устроить. Кой-какая капуста у меня имеется. Заживу по тихосу. Может, понравится…

— И ты готов жениться на этом усатом басистом гренадере?

— А что? Меня ее усики, если откровенно, даже возбуждают. А все остальное у Гульнары такое же, как и у всех!

— На вкус и цвет товарищей нет! — усмехнулся я. — Лады. Согласен. Отпустим живым. Испытай радости постоянных семейных свар и передряг! Потом расскажешь. Вместе посмеемся. Кстати, имей в виду, она тебя ревновать будет даже к замочной скважине!.. Ха-ха!

— Это уже мои личные проблемы, — нахмурился Карат. — Значит, верняк, отпустишь после ликвида?

— Да ради Бога! Я не возражаю и ребятам цынкану, чтоб не трогали. А как же воровской закон — не жениться?

— А я вроде тебя, Монах, — ухмыльнулся Карат, — беспредельщик… С первым автобусом двигать?

— Ладно. Действуй, молодожен!

4


Как говорил известный философ Ницше — «идя к женщине, возьми с собой плеть»…

Но все течет, все изменяется. Даже философия. Изречение мудрого немца явно и безнадежно устарело. В наше время на свидание с женщиной надо брать с собой веник цветов либо, на худой конец, зеленую бумаженцию с изображением Президента США. Результат значительно эффективнее. Особенно у нас в России.

За отсутствием в деревне цветочного магазина по дороге в «Теремок» нарвал целую охапку пахучих полевых цветов. Насколько разбираюсь в людях, презент в виде долларов Вика швырнула бы мне в физиономию, восприняв как прямое оскорбление.

Правда, надо будет обязательно подарить ей что-нибудь ценное, как бы между делом, не акцентируя внимания на подарке. За незабываемо-сказочные минуты интимности.

Сегодня настроение Вики значительно улучшилось, она даже одарила меня благодарно-обольстительной улыбкой, ставя цветы в трехлитровую банку с водой.

В силу своей врожденной самоуверенности я воспринял эту улыбку как многообещающую…

— Твоя любимая «Плакучая ива» готовит явную халтуру! — забросил я пробный шар. — Подозреваю, что армяне — скрытые националисты и спецом травят русских клиентов. Есть ценное предложение — махнем в какое-нибудь приличное заведение Сысерти. Устроим, как выражаются в некоторых местах, «праздник живота». Прости за невольную пошлость. Кстати, а где Гульнара?

— Прочесывает деревню, — улыбнулась блондинка. — Разыскивает своего ненаглядного Николая.

— Вот и ладушки! Хоть не будет портить нам аппетит своими усами. Ну, едем?

— А на чем? На лошадках? Здесь ведь такси днем с огнем не найдешь! — засомневалась непрактичная Вика.

— Пустяки. На дороге «левака» возьмем.

— Ну, хорошо. Подожди минуточку в коридоре. Я переоденусь.

Выйдя в коридор, закурил. Странные создания эти женщины! Вчера я ее видел и имел во всех видах и позах, а нынче она стесняется чего-то!..

Как я и предвидел, первый же частный автомобилист, узрев у меня в руке пятидесятитысячную купюру, гостеприимно распахнул дверцу.

До маленького городишки Сысерть ехали всего около четверти часа. Отпустив машину, прошлись в поисках чревоугодного заведения по главной городской улице, все еще, по вечному российскому разгильдяйству, носящей имя Ленина. Набрели на ресторанчик с громким названием «Золотое руно».

Заведение было всего на дюжину столиков. Да и те пустовали. У эстрады вольготно разместилась тройка ребят в кожанках. Явно — здешняя «крыша», то бишь местная банда рэкетиров, контролирующая коммерческие точки района.

Полупьяный молодой официант с наглой холуйской рожей подошел к нашему столику только через десять минут.

— Что будем заказывать? — широко зевая, равнодушно спросил он, даже из приличия не прикрыв пасть рукой.

— Холодные закуски. Салат из креветок. Балычок, бутылку итальянского шампанского, фруктов и, будьте любезны, украсьте стол вазой с цветами. И побыстрей, мальчик! Дама не любит ждать!

— Цветов не держим! — заявил официант, поджав губы, и удалился с видом оскорбленного достоинства.

— Сменяли шило на мыло — «Плакучая ива» ничем не хуже этой забегаловки! — Я не сдержал досадливого раздражения.

— Женя, а ты и вправду литератор? — спросила Вика, видно, желая сменить тему и утихомирить закипавшую во мне злобу.

— Естественно! — я постарался улыбнуться. — Могу писать на любую тему. Как говорил Чехов, — «покажите мне любой предмет, и я тут же сочиню рассказ». Кажется, ему тогда, шутки ради, дали выеденное яйцо. И он ведь написал!

— Правда? — изумилась Вика. — А давай проверим! Видишь на мне подвеску из нефрита? Сочини чего-нибудь. Сентиментальное, если можно.

— Лады! — усмехнувшись, я вынул из пластикового стаканчика несколько салфеток и тут же, на краю стола, начал строчить текст, почти не задумываясь. Вика пересела ко мне поближе и читала из-за плеча рождавшуюся новеллу.






ПОДВЕСКА

Нина Васильевна, зябко кутаясь в старую шубейку, стояла на троллейбусной остановке. Вся ее фигура выражала нетерпеливое беспокойство. Видавшая лучшие времена, облезлая меховая шапочка смешно съехала набок. Но никто из прохожих и не думал улыбаться — ее доверчивые, чуть испуганные глаза на усталом лице, испещренном ранними морщинами, вызывали лишь жалость.

С неба падали крупные волшебно-красивые снежинки, но, попав на землю, они тут же превращались в обычную грязь.

Нина Васильевна была учительницей литературы. Ее сын год назад провалил экзамены в ВУЗ и сейчас нигде не работал, говорил — готовится к экзаменам. Запросы у него были большие. Нина Васильевна из сил выбивалась, брала репетиторство, только для того, чтобы купить Валере новый костюм, лакированные ботинки, овчинный полушубок. Все силы и деньги вкладывала в свое «солнышко».

Но со вчерашнего дня она была сама не своя. Случайно зайдя в «Сувениры», увидела подвеску с нефритом на тоненькой серебряной цепочке. Денег с собой не было, и Нина Васильевна ушла из магазина ни с чем, насмешливо назвав себя — «дворяночкой», скрывая под иронией разочарование.

Подвеска не давала ей покоя весь путь домой. Перед глазами словно маячил шлифованный камень цвета молодой травы, вправленный в серебряную оправу.

Ей даже почему-то подумалось, что, если бы у нее был этот красивый скромный камешек, он принес бы ей счастье…

Подвеска стоила недорого, но и эти небольшие деньги подрывали ее месячный бюджет.

Но сегодня Нина Васильевна все же решилась — имеет же она право на маленькие женские слабости.

Скрипнув тормозами, остановился троллейбус. До «Сувениров» было всего две остановки, но ей они показались вечностью.

На дверях магазина, запертых большим висячим замком, болталась картонка с грубо намалеванной надписью «Ремонт». Нина Васильевна все стояла и стояла у закрытых дверей, не зная, на что надеясь.

«Ну и хорошо, — успокаивала она себя по дороге домой. — Не зря говорится — все к лучшему… Зато вовремя внесу квартплату…»

В людском потоке Нина Васильевна скоро затерялась. И, конечно, никто из спешащих прохожих не заметил, как в уголках губ Нины Васильевны вдруг образовалась новая скорбная морщинка…





— Ну как, убедилась? — довольно откинулся я на спинку кресла, поворачиваясь к Вике.

Та беззвучно сидела, закрыв лицо ладонями. Между пальцев текли черные струйки. Я даже всерьез испугался, пока не просек, что она просто плачет, и у нее снова потекла тушь с ресниц.

— Тут обязательно должна быть дамская комната, — как бы между делом заметил я, скатывая исписанные скомканные салфетки в компактный комочек, чтобы запихать его в пепельницу.

Заметив, что я делаю, Вика тут же отобрала у меня салфетки и, аккуратно их разгладив, спрятала в свою сумочку.

— Милый романтик! Женечка, ты даже не представляешь, какая у тебя нежная, ранимая душа!

— Ладно! — рассмеялся я. — Ступай умываться, а то на нас уже подозрительно оглядываются.

Блондинка упорхнула наводить марафет, а я закурил «родопину», высматривая куда-то запропастившегося официанта.

К моему столику, ухмыляясь сытыми мордами, подошли разболтанной, явно уголовной, походочкой трое ребят в одинаковых кожанках. Между прочим, вот эта походка, невольно вырабатываемая в лагере, является главной приметой бывшего зэка для ментов. Поэтому серьезные люди, освободившись, в первую очередь избавляются от этой дурацкой привычки наряду с жаргоном. Но эти трое — зелень, чайки, которым даже простейшие очевидные вещи надо вдалбливать в башку не словами, а кастетом.

— Ты чо, козел, так нескромно себя ведешь? — спросил старший из них, явно нарываясь на неприятность. — Официанта оскорбил, телку до слез довел! По ходу, тебя, падла, вежливости учить пора!

— Лады! — легко согласился я. — Пошли в туалет!

Немного удивленная моим внешне неподкрепленным физической силой нахальством, троица сопроводила меня в туалет.

— А вот щас, козлина, побазарим с тобой всерьез! — с угрозой сообщил старший, подперев дверь изнутри шваброй.

Он вынул сзади из-за ремня эбонитовые нунчаки и довольно профессионально закрутил ими.

— Ладно! — искренне вздохнул я. — Хотел только почки вам опустить, но, раз вы вооружены, не получится.

— Еще бы! — загоготал старший. — Это мы щас тебе и почки, и печень подлечим!

Вот что мне нравится в таких ребятах — любят они порисоваться-покривляться перед делом. А самая продуктивная работа — быстрая. Я сунул руку под куртку и вынул новое действующее лицо — матово блеснувшего воронением Марголина с привинченным глушителем.

Явно не ожидавшие такого поворота событий «кожаные затылки» замерли, дебильно разинув рты и ошарашенно уставясь на темный зрачок пистолета. Нунчаки, выпав из руки громилы, стукнулись о кафельный пол.

— Не ссыте, бакланы! Кончать вас не буду. Просто визитку оставлю на память! Чтоб впредь не вязались к людям, о которых даже понятия не имеете!

Братишка трижды вздохнул, отдаваясь в плече. По полу, освобожденные от пуль, запрыгали три черных гильзы. Подбирать их я счел необязательным.

Точно посередине «ежиков» боевиков пролегли красные дорожки. Кровь, скапливаясь на узких лбах, капала на носы.

— Это вам, мальчики, памятка от «Пирамиды»! Сочувствую, но волосы на поврежденных местах расти уже никогда не будут. Если вам очень не повезет, еще встретимся. Тогда стрелять буду на два сантиметра пониже. Живите пока!

Я вышиб ногой подпиравшую дверь швабру и вышел в ресторанный зал. Официант вытаращил на меня глаза. Он явно был уверен, что я сейчас, окровавленный, валяюсь в полной отключке в сортире.

— Ваш заказ давно готов! — стал он вдруг необычайно предупредительным. — Через секундочку подам!

Не обращая на него внимания, я подошел к нашему столику. Вика была уже в полном порядке.

— Малыш, нам, к сожалению, надо уходить. Могут быть крупные неприятности. И потом, знаешь, мне вдруг страшно стало не хватать твоих любимых шашлыков из «Плакучей ивы»!..

В этот день Вика была со мной необыкновенно ласкова и нежна. Наверно, из-за литературного опуса «Подвеска». А может, она просто предчувствовала мой тайный подарок — ведь со смертью изверга мужа Вика становилась свободной и счастливой женщиной. И если ей понадобится, на что я очень рассчитывал, мужчина-утешитель, то я всегда готов к этой замечательной роли.

Ближе к вечеру навестили избушку. На этот раз секспозиции выбирала Вика. Выяснилось, что она больше всего возбуждается при положении наверху и на боку. Ну, боковой вариант и мне по кайфу — происходит самое глубокое проникновение и, что немаловажно для удовольствия, можно одновременно ласкать женский задик, а это весьма возбуждает обоих.

Закончила секс-сеанс Вика даже без моей просьбы так же, как и начала нашу интимную близость на пляже маленького зеленого острова.

От провожания до «Теремка» блондинка отказалась. Признаюсь, к искреннему моему облегчению, никаких сил в организме практически уже не оставалось.

По свойственной щедрости, чисто по-монашески, отдал все силы ближнему своему — Вике, то бишь.

«Возлюби ближнего, как самого себя», — вспомнились вдруг слова из Библии, когда надевал фланелевую пижаму, готовясь ко сну.

Ночью меня разбудило тихое постукивание в дверь. Нервишки уже не те. Сначала вынул десятизарядного Братишку, встал за косяк и только после этого спросил:

— Кто?

— Я это, — глухо ответил Карат. — Доложить сейчас или до утра терпит?

Я щелкнул задвижкой, впуская киллера внутрь.

— Рассказывай!

— Все чисто. Как ты и заказывал, сбил угнанным ЗИЛом. Все путем. Узнавал по телефону в больнице. Крякнул, не приходя в сознание.

— Где машину бросил?

— Загнал во двор какой-то девятиэтажки. Свидетелей не было. Да и загримировался я.

— Ладушки! Выпить не хочешь?

— Нет, Монах. Устал, как собака.

— Тогда спать иди. Утро вечера мудренее.

5


Проснулся поздно и в лучезарнейшем настроении духа. Все складывается, как нельзя лучше. Расклад идет козырной. Вика теперь свободна, даже можно поразмышлять о семейной жизни. Конечно, смешно, но надо бы, по идее, наследника организовать, а то ведь можно и не успеть… И Вика идеально подходит для этой благородной цели — молода, здорова, без больших претензий. В принципе, можно с ней сразу и не расписываться. Если не захочет, пока не истечет срок траура. Традиции нарушать, понятно, крупный грех. Главное — пусть мальчонку вынашивает. А материально обеспечу их от и до.

Если уж совсем честно, нравится она мне до такой степени, которая, наверно, и называется любовью. И творчество мое литературное блондинку трогает, значит, чувствительная женщина и с маслом в голове. Душа есть. Читая «Подвеску», расплакалась, как девчонка. Выходит, любит не только мое тело, но и интеллект. А такое сочетание большая редкость, насколько я замечал. Деньги мои ее не интересуют. Да она и представления о них не имеет. Ясно, бизнес наш ее вряд ли обрадует, но я же конспиратор со стажем. Можно, при желании, пропихнуть что-то правдоподобно-убедительное. Не впервой. Кстати, женщину облапошить, особенно если она к тебе неравнодушна, совсем несложно.

Ну, ладно! Размечтался что-то уж сверх всякой меры. Далеко заглядывать — примета дурная. Жить нужно сегодняшним, накрайняк — завтрашним днем. Надежнее.

С Викой, правда, придется погодить. Похороны, поминки, традиционный траур… Ладно! Будет день — будет пища, как говорят знающие люди.

Сегодня у меня другая проблема. И, по ходу, не слишком приятная. Терять Карата было бы глупо. Убрать Гульнару?.. Карат враз вкурит, что почем, и может затаить зло. Опасно. Надо сделать грамотнее. Если Гульнара вцепилась в него по принципу «на безрыбье — рак рыба», то все просто. Найдем ей Аполлона из племени альфонсов. Дороговато, понятно, обойдется. Но игра стоит свеч. К Карату я все же привязался, и убирать его сердце не лежит. А отпустить на все четыре опасно, да и закон запрещает. К тому же, ребята не поймут. Вредный прецедент… Нет, из нашего монастыря дорога одна — на монастырское кладбище. Так спокойнее. Но спешить с этим не буду, не интеллигентно. Сначала побеседую с Гульнарой. Авось, нащупаем общий язык и взаимовыгодное решение.

Во всем виновата вечная моя сверхчувствительность — жаль мне глупого Карата, и все тут! Заметано! Сам за дело не возьмусь. Если Карат не передумает уходить, пошлю Цыпу или Тома. У них к нему никаких личных симпатий нет. Они не знают, что он — Индивид — от выгодного ликвида отказался, а наоборот, заказчика совсем бесплатно грохнул! В натуре, поступил как настоящий человек, а не банально алчный киллер.

Да… Проблема… Но не думай, Карат, что я сволочь. Гарантирую: если придется, умрешь ты легко, без мучений!

Немного успокоив свою слишком чувствительную совесть насчет моих возможно-вынужденных действий, я, сменив пижаму на спортивный костюм, съел банку шпрот в масле и пошел немного прошвырнуться по живописным окрестностям.

Обожаю природу. В ней все естественно-просто, без обмана и подлой расчетливости, присущей только людям. Правильно говорил когда-то покойный Артист, которому лоб зеленкой намазали за убийство мента: человек — это неблагодарное животное…

Вот, взять, к примеру, обыкновенный полевой цветок — за каплю дождевой влаги и бесплатный солнечный свет он честно благодарит своей красотой, нежностью распустившихся лепестков…

А «человеку дай только палец — откусит всю руку», — чуток перефразировал я известную американскую пословицу. Я-то чем лучше людей? Такая же неблагодарная скотина! Хотя, нет! Я не скотина, а зверь. И, выходит, мне многое прощается, так как основной природный инстинкт хищника — насилие.

Все-таки куда приятнее и благороднее быть волком, а не быком!

Весьма ободрившись данным умозаключением, я направил свои стопы к «Теремку».

В номере была лишь Гульнара. Выглядела она препротивно — зареванное опухшее синее лицо, прическа растрепана и вздыблена, словно она старательно готовилась к съемкам в фильме ужасов.

— Что это с вами, драгоценная Гульнара? — полюбопытствовал я, обшаривая глазами комнату. Ничего достойного внимания не обнаружил. Разве что успевший уже завять мой вчерашний букет. Да еще раскрытый чемодан на кровати. — Ты что, уже уезжаешь?

Не отвечая, Гульнара не складывала, а просто беспорядочно бросала свои вещи в чемодан, явно не заботясь или не понимая, что он при подобном складывании ни за что не закроется.

— Тебе помочь? — из присущей мне доброты предложил я.

— Иди ты на… — буквально ошарашила толстушка, безуспешно пытаясь захлопнуть крышку чемодана.

— Да в чем дело? С Николаем, что ли, успели поругаться?

— Идите вы оба на… — заорала Гульнара, явно зациклившись на этом мужском органе. Правильно говорят: у кого о чем болит, тот о том и говорит.

Чисто из благотворительности, чтобы привести ее в чувство, я влепил ей увесистую оплеуху. Гульнара отлетела к кровати и шлепнулась своим мощным задом на чемодан, наконец, захлопнув его. Нет худа без добра, как говорится.

— Рассказывай! — жестко приказал я, всем видом убедительно демонстрируя, что экзекуция, в случае неповиновения, повторится уже в более болезнетворной для толстушки форме.

— Все горести и беды от вас, мужиков! — заливаясь горючими слезами, то ли от боли, то ли от обиды, сделала ценное открытие визгливая Гульнара, не обращая даже внимания, что такая фиолетово-черная физиономия не достойна ничего лучшего, кроме кирпича.

— Поподробней, милая! — сказал я тоном, каким обычно говорю слова, типа: «Колись, падла!»

Закурив «родопину», устроился в кресле, приготовившись услышать какую-нибудь ахинею этой явно сбрендившей, истеричной бабенки.

— Во-первых, где Вика? У озера гуляет?

С Гульнарой опять случился бурный припадок. Разрыдавшись, она обхватила руками голову, словно желая ее оторвать, и стала монотонно раскачиваться, напоминая китайского болванчика.

— Вика в реанимации! Врачи со «скорой» сказали, что надежды нет никакой!

Я почувствовал себя так, как уже было однажды. Тогда, при очередном задержании, один из ментов группы захвата, перестаравшись, звезданул меня, сучара, откидным железным прикладом Калашникова промеж лопаток. Дыхание мое начисто перехватило, все мысли и желания куда-то мигом улетучились, тело стало чужим и непослушным. Даже сердце, казалось, отключилось.

Сигарета, дотлев до фильтра, обожгла мне губы, вернув в действительность.

— А что случилось? Она ведь совершенно здорова была!

— Была, пока все мои снотворные таблетки не выпила! Хроническая бессонница у меня на нервной почве, всегда запас этаминала с собой вожу. И из-за кого на себя руки наложила?! Из-за кобелины этой, муженька своего ненаглядного! Утром телеграмма пришла — погиб он в автокатастрофе. Пьяный, небось, от очередной любовницы возвращался! Юбочник проклятый! Так и надо ему!

— Не может быть! — Я ушам своим не верил. — Ты что-то путаешь, дура! Она же его не любила!

— Да?! — зареванные глаза Гульнары мигом высохли от запылавшей в них неприкрытой ненависти. — Бегала за ним, чисто как собачонка! Сколько раз он от нее к разным шлюшкам уходил, так она прямо на коленях умоляла вернуться! Недавно опять кем-то увлекся, стал даже на разводе настаивать. Так Вика, дура набитая, прости меня Господи, нет, чтобы дать согласие и развязаться, наконец, с кобелем этим ненасытным, упросила его еще месяц подумать и сюда вот уехала. Надеялась, что перебесится он за месяц со своей новой вертихвосткой, заскучает и снова к ней вернется! Полная кретинка! Все беды от вас, вьете из нас веревки, все жилы вытягиваете! Да и я-то чем Вики умнее? Связалась вот с Николаем этим, а ведь сразу видать — такой же кобелина ненасытный! Нет, сегодня же уезжаю обратно в Екатеринбург! Слава тебе, Господи, что вовремя образумил! А то бегала бы такой же собачонкой несчастной, как бедная Вика за своим муженьком!

— И правильно, — сказал я, поднимаясь с кресла, — к тому же, Никола-то давно женат. Двое детей у него.

— Вот подлец! — Гульнару аж перекосило. — А говорил, что холостой!

— Ладно. Счастливого пути.

Внизу на первом этаже «Теремка» стоял телефон на столике у дежурной.

В Сысерти больница была всего одна, и уже через минуту мне официально подтвердили, что доставленную из «Теремка» женщину с признаками острого отравления спасти не удалось. Летальный исход.

Не знаю, сколько времени таскался я по лесу без всякого дела, как лунатик, не разбирая дороги, но каким-то чудом не налетая на деревья и не сваливаясь в многочисленные овраги.

Когда стало темнеть, побрел в свою избушку. В дверях торчал листок бумаги. Развернув, прочел записку:




Монах, если желаешь черной смерти, то зайди в сарай. Я тебя жду. Карат.




Отперев висячий замок, я прошел в комнату и вынул из-под подушки верного Братишку. Выщелкнув обойму, убедился, что все десять свинцовых птенчиков ждут своего смертельного для кого-то полета.

«Ясно. Карат, видно, узнал от Гульнары, что я наврал про его семью и решил, глупый мальчик, со мной разобраться. Ладушки! Будь по-твоему!»

Чувство опасности дало необходимый выброс адреналина в кровь. Я это ощущал по привычно напрягшемуся телу, по обострившимся рефлексам, зрению и слуху. Организм уже был готов к яростной борьбе за жизнь своего хозяина.

Мне даже стало весело.

— Хоть ты и Карат, но совсем не алмаз. И мои пули сейчас это докажут!

Выскользнув в окно, я бесшумно подобрался к сараю, стараясь оставаться в тени. Все же у Карата двадцатизарядный Стечкин в наличии. И в калибре, и в скорострельности мой маленький Братишка ему явно проигрывал.

К сожалению, в сарае не было окон, а то я мог бы легко расстрелять Карата, вообще сам не рискуя. Пришлось подойти к дверям. Стоя за косяком с поднятым пистолетом, долго прислушивался. Но напрасно, из сарая не доносилось никаких звуков. Может, Карат не такой дурак и сидит сейчас где-нибудь за деревом и смеется, держа меня на мушке? Но тогда почему я все еще жив?

Мне надоело мучиться сомнениями и, ударом ноги чуть не сбив слабенькую дверь с петель, я прыгнул в сарай, держа Братишку для верности обеими руками.

Карат мирно сидел в углу сарая на шерстяном одеяле за нехитрым ужином. Рядом с ним никакого оружия не просматривалось. Хорошо, что выдержка у меня на должном уровне. Я не выстрелил, а лишь спросил:

— Что ты тут про смерть мне накарябал?

— Заходи, Монах, располагайся! — гостеприимно разулыбался Карат, еле ворочая языком. — В здешнем лабазе купил три бутылки новой водки. «Черная смерть» почему-то называется. Смешно, правда?

— Очень, — согласился я. — Если б в сарае окно было, вообще умер бы от смеха!

Рассмотрев этикетку уже пустой бутылки, убедился, что он не врет. На черном фоне был изображен белый человеческий смеющийся череп в высоком цилиндре. До чего только ни додумаются эти веселые американские бизнесмены! Видно, отлично понимая, что в ближайшем будущем ожидает ограбленную и пьяную Россию, именно то и присылают. Остроумно! Как говорится за океаном: «умирай с улыбкой!»

— А Гульнара уехала, — вяло сообщил Карат, распечатывая новую «Смерть». — Даже, сучка усатая, не попрощалась. Ну и хрен с ней! Видно, судьба у меня таковская — всю жизнь одиноким волком жить!

— А от Судьбы не уйдешь, — философски подтвердил я, беря свой уже наполненный стакан. — За что пьем?

— Давай по-гусарски — за красивых женщин! — предложил Карат тост, который, на мой взгляд, звучал бы сегодня неприлично-кощунственно.

— Нет уж! Уволь! И вообще, красивые женщины — это сплошные проблемы. Часто совсем не красивые. Давай-ка лучше в тему: за черную смерть!

— Точно! — захохотал в стельку пьяный Карат. — В елочку! Тема-то именно наша!..

На третий день беспробудного кутежа у нас кончилась не только коробка с коньяком, но и ящик с американским пойлом.

Утром на четвертый день мы сидели с телохранителем в избушке за столом у окна и опохмелялись баварским баночным пивом, поспорив, кто больше выпьет.

Во двор, солидно урча мощным двигателем, въехал наш «Мерседес-600».

Вошедший в комнату Цыпа сразу треснул моему верному собутыльнику подзатыльник.

«Собутыльник — подзатыльник», — весело подумал я. Видать, даже в полуобморочном состоянии во мне живет и действует литературный талант.

— Ты что, Карат, вконец оборзел?! Разве я тебя сюда для этой цели посылал? С понтом, ты не в курсах, что Монаху много пить нельзя? Вредно для здоровья! У него же ментами и печень, и почки сто раз на допросах отбиты!

Цыпа повернулся ко мне.

— Евген, ты же поправлять здоровье сюда приехал. А что на деле? Нет, ты как хочешь, а я тебя одного больше не оставлю. Все, завязывай! Возвращаемся в Екатеринбург! Да и срочных дел накопилось невпроворот.

— Ладушки! — Я с трудом поднялся с табурета. — Поехали! Мне самому эта деревушка надоела до смерти! Черной, причем!.. Ха-ха! Между нами, Цыпа, Венера-то оказалась права. Мои услуги приносят одни несчастья!..

— Он уже заговариваться начинает! — Цыпа обеспокоенно-мягко взял меня под руку. — Карат! Поддерживай Евгена с другой стороны! Пойдем, Монах, потихонечку к машине. В дороге хорошенько выспишься, снова человеком станешь. А вечерком бесподобная Мари тебя полностью поправит и поднимет. Последнее, как ты рассказывал, она умеет делать идеально!..




КИТАЙСКАЯ ЗАБАВА


1


Полуподвальное кафе призывно подмигивало мне разноцветной неоновой вывеской с изображением главного персонажа антикварной блатной песенки «Цыпленок жареный».

Ночной город уже который час атаковали снег с дождем в сопровождении порывов неласкового северного ветра, и выходить из уютного салона автомобиля на промозглую сырость совсем не хотелось.

Но голод не тетушка, и, припарковав «мерс» на стоянке, я нырнул в теплое нутро забегаловки, насыщенное аппетитными ароматами жареного мяса и картофеля.

Выбрав столик на двоих, бросил на свободное кресло перчатки, чтоб никто не покусился нарушить мое одиночество, и поднял палец, подзывая официанта.

В ожидании сделанного заказа, закурил «родопину» и осмотрелся. Кафе представляло собой нечто среднее между питейной забегаловкой и столовой для шоферов. Хотя натюрморты на стенах, белые скатерти на столах и музыкальный автомат в углу явно претендовали на большее. Но замахнуться — еще не значит ударить.

Впрочем, разрекламированное на вывеске фирменное блюдо заведения — цыплята табака — оказалось на весьма приличном уровне. А под красное вино цыплята и вовсе были бесподобны.

— Разрешите вас побеспокоить? — прошелестел у меня над ухом вкрадчивый голос, и напротив бесцеремонно уселся худощавый лысый мужичонка потрепанного вида и неопределенного возраста.

— Вы сели на мои перчатки! — заметил я, с насмешливым любопытством разглядывая незнакомца. Побитый молью черный костюм-«тройка», мятая нейлоновая рубашка без галстука вкупе с морщинистым одутловато-алкогольным лицом выдавали в нем проходимца.

— Пустяки! Они мне нисколько не мешают, — завил этот представитель пены людской, чем несказанно меня удивил, если не огорошил.

— Интересно, а сломанная челюсть вам тоже не будет мешать? Жевать, например? — спросил я, демонстративно сжимая кулак.

Но странный человечек не испарился, как я наивно ожидал, а, наоборот, доверительно придвинулся ко мне и, понизив голос чуть не до шепота, сообщил:

— Нам предстоит серьезный разговор, уважаемый Евгений Михайлович. Я за вами весь день следил, пока, наконец, смог подойти. Между прочим, на такси целое состояние сжег. Очень надеюсь на достойную вашего размаха компенсацию моих финансовых затрат. После разговора, разумеется.

— Ладно, — я сразу стал серьезен. — Говори!

— Думаю, нам лучше уединиться, — собеседник с явной опаской огляделся. — В вашей машине, например.

Я бросил на стол купюру и решительно поднялся.

— Ступай за мной!

Когда оказались в салоне «мерса», первым делом ошмонал этого подозрительного субъекта на предмет спрятанного оружия. Хоть он совсем не походил на подосланного киллера, но береженого бог бережет.

Обыскиваемый вел себя безропотно, послушно поворачивался и не делал резких движений.

— Зря вы так, Евгений Михайлович! Я к вам со всей душой!

— Не спорю, дорогой. Но привычка — вторая натура. Откуда меня знаешь? Кто ты?

— Олег Сапешко я. Не помните? Летом восемьдесят пятого в екатеринбургском следственном изоляторе я себя в нарды проиграл…

И я вспомнил.




…Лето выдалось необычайно для Урала жаркое. В камеру с двадцатью тремя шконками набили шестьдесят «тяжеловесов» — подследственных, проходящих по тяжким статьям.

Два высоких окна, забранных, кроме решеток, еще с внешней стороны «шторами», почти не пропускали воздух. Наоборот, стальные листы «штор», раскалившись на солнце, дышали мартеновским жаром, вызывая ассоциацию с преисподней.

Я под следствием загорал уже второй год и как старожил, к тому же раскручиваемый по всеми уважаемой сто второй статье — умышленное убийство, считался в камере старшим, а если по-блатному — смотрящим.

После обеда пригнали новый этап из трех человек. Мой подручный Жора-Интеллигент по давно отрепетированному сценарию завел с ними душевный разговор, целью которого являлась «пробивка», попытка узнать, есть ли у кого-то из новоприбывших золотые коронки. Свою речь он ловко перемежал шутками и анекдотами, стремясь вызвать у собеседников улыбки и смех, что сильно облегчило бы задачу.

Уже через несколько минут Жора подошел, явно довольный, к моему шконарю у окна.

— Все путем, Монах! У одного мужика есть рыжий мост справа на верхней челюсти. По базару чистый фраер. Вон тот худой, как моя жизнь. На игру раскрутить или по беспределу проехать?

— Жора, ты же Интеллигент! Зацепи его в нарды на «просто так». Но виду он в натуре лох. Дерзай.

Дальнейшие события развивались по накатанной дорожке. Жора предложил клиенту развлечься в нардишки. Обронив, что игра не на деньги, а на «просто так». Не подозревавший подвоха новенький согласился. Интеллигент был нардист моего уровня, и выигрыш являлся предрешенным. Так и вышло. Новенький проиграл с коксом, не успев даже перевести фишки за бортик в «дом».

— Расчет хочу получить сразу! — заявил Жора. — Как предпочитаешь? При всех или за ширмочку для приличия пройдем?

— Да в чем дело?! — лицо обритого наголо мужика студенисто подрагивало. — Мы ведь без интереса играли!

— Не финти, лунокрут! — завизжал Жора. — Мужики, подтвердите, что ставка была на «просто так»!

Обступившая стол братва, в предвкушении бесплатного развлечения, согласно загудела.

Тут пришел мой черед вмешаться в происходящее.

— Ты чего хай поднял, Интеллигент? — спросил я, поднявшись со шконки и подходя к столу.

— Да вот этот волк тряпочный прошпилил свое очко, а рассчитываться не желает. Рассуди по закону, Монах!

— Закон един для всех! — жестко сказал я. — Раз проиграл — плати! Как кличут?

— Олег Сапешко.

— Тут уж ничего не попишешь. Не стоило задницу на кон ставить. Будешь теперь не Олегом, а Олей. Место тебе у параши определим.

— Да вы что, мужики? Это же беспредел! — взвился проигравший. — Я не в курсе был! Разве бы стал на себя играть?!

— Все так базарят, проигравшись, — отмахнулся я. — А при другом раскладе ты бы Интеллигента раком ставил!

— Никогда! Я не педераст!

— Ты на что намекаешь, козел?! — заверещал Жора. — По-твоему, я педераст?! Да тебе надо почки и печень отстегнуть перед тем, как закукарекаешь! Петух мохнорылый!

— Ша, Жора! Может, Олег в натуре не знал, что означает «просто так»? — сделал я вид, что засомневался.

— Незнание законов не освобождает от ответственности! — хищно осклабился Интеллигент, демонстрируя некоторую начитанность.

— Это так. Но, может, с Олега плату по-другому возьмешь? Пожалей мужика. Ведь петухом ему срок в десять раз длинней покажется!

— А меня кто пожалеет? — продолжал выкобениваться Жора. — Я уже три месяца без бабы! Да и чем ему расплачиваться, кроме натуры?

— Есть! Есть чем! — бледное лицо Олега децал порозовело. — Мост золотой пойдет? Три зуба и две коронки.

— А он верняк рыжий? Не рондоль? — уточнил Жора. — Если луну крутишь, вся камера тебя трахать будет. Без выходных и перерыва на обед!

— Гадом буду, мужики! Медицинское золото! Пятнадцать грамм с мелочью. Только как снять?

— Это не проблема, — я поощрительно похлопал лоха по плечу. — Интеллигент, волоки инструмент!

— Он у меня как раз с собой, — усмехнулся Жора, выкладывая на стол ложку и стальную спицу, загнутую крючком. — Слушай сюда, Олежек! Накали ложку спичками и приложи к коронкам. Цемент в них потрескается и сдергивать будет не слишком больно. Действуй!

После вечерней проверки я загнал золотой «трофей» прапору-контролеру за три косяка чуйской «травки» и полкило чая.




… Включив освещение в салоне «мерса», я внимательно посмотрел в глаза давнему сокамернику.

— Насколько понимаю, уважаемый, у вас имеются претензии насчет того зубного протеза? Логично. Пятнадцать грамм по сегодняшнему курсу это…

— Перестаньте, Евгений Михайлович! Как можно?! — мой собеседник, казалось, был искренне возмущен. — Это я вам еще должен остался, за то что спасли меня от такого животного как Жора Интеллигент!

— О покойниках плохо говорить грех, — строго заметил я, закуривая «родопину».

— Он умер? Совсем ведь молодой был, — как-то радостно опечалился Сапешко. — Несчастный случай?

— Да. Пал жертвой своего увлечения криминалистикой, — туманно пояснил я. — Вернемся к земным делам. Что тебе от меня надо?

— Ничего. Просто решил вмешаться в ситуацию, как вы тогда вмешались. Только сейчас опасность грозит уже не мне…

— Ладушки. Рассказывай!

— Мне заказали составить точный график ваших передвижений по городу. Для чего обычно используются такие сведения, сами отлично понимаете.

— И кто так любознателен?

— Максим Максимович. Мы в баре «Полярная звезда» познакомились. Дал мне вашу визитку, фото и сто тысяч на расходы. Правда, по выполнении задания обещал поллимона. То, что я вас знаю, я ему не сказал.

В задумчивости я повертел в руках свою фотографию, сделанную «Полароидом» в тот момент, когда я выходил из «Вспомни былое». От визитки тоже толку было мало — тираж составлял пятьсот штук, и раздавались карточки мной налево и направо.

— Опиши этого Максима Максимыча. Когда у вас стрелка?

— Встречу он не назначил. Сказал, сам найдет через несколько дней. Это нетрудно. Я же в том баре с утра и до закрытия ошиваюсь. А внешность у него самая обыкновенная. Лет тридцати, рост и телосложение средние. Гладкое лицо без особых примет. Шатен.

— Не знаю такого, — констатировал я сей прискорбный факт. — Ладно. Давай свои координаты и держи вот двести штук на мелкие расходы. Когда разберусь, получишь лимон. Цынкани, если заказчик вдруг нарисуется. Телефоны в визитке.

— А что с графиком ваших сегодняшних поездок? Отдать?

— Обязательно. И благодарю за работу. Бывай!

Когда Сапешко вышел из машины и растворился в ночном городе, я еще долго не включал зажигание, с пристрастием обозревая окрестности. Когда, наконец, отъехал от стоянки, за мной никто не увязался. Это обнадеживало. Слежку организовал явно не профессионал. Дублеров у Сапешко не было.

2


Двухэтажное здание гостиницы «Кент» когда-то под скромной вывеской «Дом колхозника» давало приют неприхотливым сельским гостям.

Но ускорение и новое мышление сделали свое дело. Перестройка коснулась «Дома колхозника» буквально. После капремонта и переоборудования шестиместных номеров в одно-двухместные здание превратилось в трехзвездочный отель уже на правах частной собственности.

Обычно все текущие дела мы решаем в малом банкетном зале на первом этаже. Место строго официальное и уютное одновременно. Массивный дубовый стол от одного конца комнаты до другого окружен двумя десятками удобных кожаных кресел с высокими спинками. Стены задрапированы веселеньким желтым шелком, а на двух окнах, почти всегда задернутых, висят красные бархатные портьеры с кистями. Конечно, все это весьма смахивает на чисто купеческий понт, но завсегдатаям данный антураж нравится.

Гостиницей «Кент» можно считать лишь условно. Все номера «забронированы» за девочками Цыпы, исправно кующими благосостояние нашей конторы на своих рабочих местах — двухспальных кроватях.

Учитывая тот факт, что постоянная клиентура почти сплошь состоит из бывших зэков, в восьмом номере, на случай возникновения прихотливых лагерных желаний, проживает представитель сексменшинств с забавным именем Арнольд. Несмотря на свои двадцать восемь лет, девять из которых прошли в зоне, он сохранил по-мальчишески стройную фигуру и свежий цвет лица. Здесь, видимо, сказались его любовь к кисло-молочным продуктам и искреннее неприятие спиртного.

Сегодня наша рабочая «планерка» проходила в полном составе. Кроме Тома, управляющего баром «Вспомни былое», присутствовал и Цыпа, досрочно вызванный мною из отпуска.

— Больше в одиночку нигде не светись, — озабоченно резюмировал мое сообщение о слежке Цыпа. — Для обеспечения твоей безопасности одного меня будет уже недостаточно. Если разрешишь, прицеплю к нам парочку вышибал отсюда. Пусть катаются за «мерсом» и страхуют тыл.

— За Сапешко нужно наблюдение установить, чтоб не зевнуть этого Максима Максимыча, — вставил Том. — Сам за это возьмусь.

— Ладушки. Кстати, дадим-ка Сапешко псевдоним, чтоб случайно не спалить. Фигаро, думаю, будет в цвет. — Я был доволен своим поистине творческим подходом к делу. — И не стройте такие траурные рожи. Наверняка, на воду дуем! Так непрофессионально готовить покушение могут только кретины.

— Масса умных голов разбита как раз пулями дураков! — сделал ценное замечание Цыпа, претендуя на глубокомыслие. — Так что охрану я все таки увеличу. Даже, если ты против!

— В любом случае, пока не выловим Максима Максимыча, делать выводы рано. — Том явно стремился сгладить резкие слова Цыпы.

— Ладно, — подвел я итог затянувшейся дискуссии. — Пусть будет по-вашему. Надеюсь, Том, ты сегодня-завтра нам этого Макса предоставишь! Живого или мертвого.

— Скорее всего — полумертвого! — тонкие губы Тома скривила улыбка, предвещавшая весьма занимательные минуты пока еще неизвестному врагу.

День проскочил, нагруженный привычными буднично-коммерческими заботами, незаметно. Вечером, когда уже собирались с Цыпой забуриться в клуб «У Мари», раздался неожиданный телефонный звонок от Черняка с мягко-настойчивым приглашением навестить. Мы с ним знались давно. Григорий Константинович был «законник», коронованный по всем правилам ворами на крытом режиме «Белого лебедя». Я же всю блатную жизнь считался «махновцем», который вспоминает о воровских законах и традициях только в тех случаях, когда выгодно. В какой-то степени это верно, но я все же не скатываюсь в трясину чистого беспредела и к законникам отношусь с искренним уважением. Хотя и в глубине души считаю воров в законе людьми прошлого, этакими динозаврами, которые не могут и не хотят уяснить, что их время безвозвратно ушло.

В настоящее время Черняк занимал стойкое положение в коммерческой инфраструктуре города, владея казино «Екатеринбург», разместившимся в «Орбите» — самом крупном и фешенебельном городском кинотеатре.

В маленьком ресторанчике при казино и была назначена «стрелка».

Сопровождаемый Цыпой и двумя «кожаными затылками» из «Кента», я прошел мимо сразу насторожившихся охранников казино в зал ресторации.

Григорий, как обычно, восседал за столиком у эстрады в обществе двух подручных костоломов. Одного из них я знал — с Пашей-Беспределом мы пересекались в зоне. Странно, что вор в законе приблизил к себе человека, чья кликуха указывала на совершенно иное мировоззрение. Впрочем, для истинных законников закон не писан.

— Добрый вечер, Евгений! — Черняк приветливо оскалил золотозубый рот. — Присаживайся с господином Цепелевым к нам.

Освобождая кресло, неизвестный мне телохранитель пересел за свободный соседний столик. Мои мальчики, не долго думая, устроились там же, надежно его заблокировав.

— Здравствуй, Григорий! Рад составить тебе компанию, — я поднял палец, подзывая официанта.

— Не трудись, ужин уже заказан. Против «Кьянти» и жареной форели нет принципиальных возражений?

Удивительный, но давно мною замеченный факт — матерые рецидивисты, основную часть жизни проведшие в каменных джунглях тюрем и лагерей, почти все разговаривают интеллигентно и доброжелательно. Наверное, даже спуская курок, ободряюще улыбаются, словно говоря: «Не волнуйтесь, уважаемый! Я убью вас не больно».

Через минуту на столе красовались темные вытянутые бутылки «Кьянти» и аппетитные с подрумяненными боками сочные королевские рыбы.

Проглот Цыпа тут же накинулся на них с вилкой, забыв, по ходу, свои прямые обязанности — страховать меня от Паши-Беспредела.

— Ничего не попишешь, молодость… Инстинкты довлеют над разумом, — понимающе усмехнулся, заметив мое недовольство, Григорий. — Мы с тобой, Евген, не такие ярые чревоугодники и можем параллельно решить возникшую проблемку.

— Внимательно слушаю тебя, Григорий.

— Нехорошие вести до меня доходят, — скорбно поджал губы Черняк, следя цепким взглядом желто-карих глаз за моей реакцией. — Будто бы ты недоволен, что цыпиных девок сюда снимать клиентов не пускают…

— Полная лажа, Григорий! Гадом буду! — я так удивился, что почти забыл про остывающую форель. — Казино и кабак твоя территория. Соваться сюда даже в мыслях не держал. Кто тот козел, что нас поссорить хочет?!

— Аноним телефонный. Доброжелатель якобы, — Григорий пригубил вино и снова остро взглянул мне в лицо. — Сегодня ты личную охрану удвоил. Если не со мною, то с кем разборку наметил?

— Чистая профилактика, так как засек за собой наружку.

— Очень надеюсь, что так оно и есть, Евген! Твои люди профи и, конечно, многого стоят, но я возьму вас количеством при необходимости. Людишек хватает. Ты, помнится, любитель афоризмов. Не забывай, жадность фраера погубит!

— Я не фраер! — оскорбляться я не стал, понимая обоснованность беспокойства Григория. — Хоть махновец, но права твои уважаю. Гадости от меня не жди.

— На том и порешим. Я тебе верю, Монах! Да и мыслю, устал ты, брат, от крови, никак не меньше других. Покончили с недоразумением! Давай отведаем рыбки и послушаем мой ансамбль. Солист новую песенку выучил — «Братва, не стреляйте друг друга…».

— Не слыхал. Но сразу могу сказать, песня дельная! — я наполнил свой фужер красным вином. — Выпьем за то, чтобы все непонятки так разрешались. Без лишнего хипиша.

Цыпа и Паша-Беспредел до сего момента угрюмо-подозрительно косившиеся друг на друга, также подняли фужеры, и над столиками радостно поплыл чистый хрустальный звон.

3


В полдень следующего дня я все еще нежился в постели, лениво размышляя, какой крепости допинг извлечь из холодильника, когда позвонил встревоженный Цыпа и сообщил, что нынче утром в подъезде собственного дома неизвестным киллером зарезан вор в законе Григорий Черняк.

Прибывшая «скорая» констатировала смерть, наступившую от множественных колото-резаных ранений в шею и грудь. Очевидцев происшедшего, как всегда, не оказалось.

Собрались в том же составе и месте, что и накануне. Чтобы как-то разрядить обстановку, я заказал бутылку с именем французского императора.

— Не след сейчас пить, Монах! — Цыпа был настроен явно нервозно. — Надо срочно обмозговать упреждающие шаги. Ведь псы Черняка уверены, что это мы их хозяина грохнули! Они не Максим Максимыч — размениваться на разведку не станут. Зашлют сюда боевиков и устроят нам ночь Вифлеемскую!

— Варфоломеевскую, — поправил я, даже не улыбнувшись. — Ты дело говоришь, но паниковать не стоит. Начерно план у меня готов. Ситуация, согласен, серьезная, но не тупиковая. Вляпались в непонятку, и отмазаться, что не при делах, шансов практически ноль. Поэтому сделаем следующее. Цыпа, слепи список группы Черняка, повесь наружное наблюдение за основными. Особенно за Пашей-Беспределом. Том, подбери из нашего контингента бригаду надежных ликвидаторов. Сидите в «Вспомни былое» и ждите своего часа.

— А как с Фигаро? — уточнил Том.

— Побоку! Обойдется денек-другой без присмотра. У тебя дело поважнее.

— Ты здесь остаешься? — Цыпа встал из-за стола. Было ясно, что моя речь вдохнула в него энергию и уверенность в том, что и на этот раз мы выплывем.

— Нет. Буду у себя. Действуйте!

Ребята ушли, а я остался сидеть наедине с откупоренной бутылкой «Наполеона». Секунду помедлив, все же намахнул стопку. Глупо лишать себя удовольствия на краю могилы. Себе-то врать смысла нет. Пасьянс сложился так, что сегодняшний день вполне может оказаться для меня последним.

Но все-таки надо бултыхаться до конца. Хотя бы для самоуважения. Мне всегда нравилась та мышка, что взбила из сметаны масло, упрямо не желая тонуть. Выпив за ее здоровье следующую стопку, направился на второй этаж. В первую голову необходимо обеспечить себя колесами, неизвестными кодле Черняка.

Восьмой номер не был заперт. Обстановка его смахивала на женский будуар. Обилие зеркал, даже на потолке, указывало на обычные сексуальные пристрастия клиентов Арнольда. Сам хозяин номера в розовой пижаме с черной шелковой оторочкой возлежал на белой софе и читал, а может, просто разглядывал, яркий глянцевый журнал.

При моем появлении он выронил журнал и противно заулыбался накрашенным ртом.

— Какая радость! Вижу, Евгений Михайлович, вам, наконец, наскучили девки, и вы соблаговолили почтить вниманием меня. Какая поза вам по душе?

— У меня другие заботы! — я отвел глаза от его мерзкой самодовольной рожи. — Ключи от твоей «волжанки» нужны. Напрокат. На днях верну и с приличным гонораром. Лады?

— Нет проблем, милый Евгеша, — замурлыкал Арнольд, открывая ночной столик. — Вот, пожалуйста! Моя розовая мечта вам услуживать и…услаждать!

— Скорее — голубая, — буркнул я, забирая ключи с золотым брелком в виде возбужденного фаллоса.

Когда выходил из гостиницы, на миг задержался у дверей на улицу, сообразив, что на чердаке противоположного дома вполне может уже сидеть снайпер. Но вышел спокойно, вовремя вспомнив любимую пословицу: «Кому суждено быть повешенным, тот не утонет».

Белая «Волга» гей-мальчика стояла на привычном месте под окнами банкетного зала. Вставляя ключ в зажигание, подумал, что покойный Черняк меня бы осудил. По воровскому закону, пользоваться вещами гомиков западло. Но не такси же мне, в натуре, вызывать! Надо быть выше глупых предрассудков. В конце концов, мы ведь свободные люди!

И все же, приехав домой, я сразу полез под душ. Комбинируя горячие и холодные струи, наконец, отделался от навязчивого впечатления, что весь пропитался помадой и духами.

Накинув длиннополый махровый халат, прошлепал в гостиную к телефону и набрал служебный номер майора Инина.

— Хотелось бы увидеться, — сказал я, услышав в трубке знакомое бурчание. — Узнал старого приятеля? Перезвони.

После недавнего, широко известного узкому кругу лиц, скандала с заместителем начальника управления внутренних дел, где в качестве доказательства коррупции фигурировали магнитозаписи его телефонных разговоров, осторожный опер о делах предпочитает говорить только по телефону-автомату.

Ждать пришлось недолго — майор, видать, не слишком мудрствуя, перезвонил мне из автомата, что висит на первом этаже их конторы.

— Монах? Это я. В чем проблемы?

— Мне нужна полная ориентировка по группе Черняка. С адресами и характеристиками боевиков.

— Зачем? Его же замочили по утряне. Отпрыгался, голубчик.

— В курсе. И все же просьбочку выполни. Когда подгребешь?

— Через час устроит?

— Ладушки! Тогда не прощаюсь!

Пока майор пачкал свой милицейский мундир должностным преступлением, похищая для меня оперативную разборку по Черняку, я занимался добрыми невинными делами — полил из лейки цветочные горшки на балконе с нежно-розовыми петуньями и флоксами, а также насыпал корм аквариумным рыбкам, носящим миленькое название «кардиналы».

Опер, как всегда, нарисовался в штатском. Неизменные замшевая куртка и черные джинсы делали его моложавым и чуточку спортивным, несмотря на грузную низкорослую фигуру. Правда, светлые молодежные кроссовки были уже явным перебором, свидетельствуя о плебейском отсутствии чувства меры.

Опер, по давно заведенной привычке, сразу прошел к камин-бару и погрузил тело в мягкие объятия кресла. Я, также придерживаясь традиции, устроился напротив и открыл засветившийся бар.

— Как обычно, «Наполеончик»?

— Разумеется. Вот, ознакомься, — майор с важным видом извлек из кармана тонкую пачку ксерокопированных листков. — Все, что имеется у нашей конторы по интересующему тебя вопросу. У ФСБ, понятно, информации побольше, но у меня туда доступа нет. Чем богаты, не обессудь.

Я углубился в чтение. Ничего нового для себя в записях не обнаружил. Заслуживала внимания лишь последняя страница с перечнем уголовников, активно контактирующих с Черняком. Под фамилией Паши-Беспредела значилось: «Начальник службы безопасности казино. По неподтвержденным данным принимал прямое участие в убийстве г-на Топоркова, банда которого пыталась внедриться в игорный бизнес Екатеринбурга».

Я хотел присвоить этот листок себе, но Инин меня остановил извиняющимся тоном:

— Нет, Монах. Выписки нужные сделай, а бумагу я заберу с собой. Береженого бог бережет. Лучше перестраховаться.

Когда закончил писанину, занеся в записную книжку соратников почившего законника, присоединился к майору, уже успевшему нанести существенный урон содержимому бутылки.

— Насколько понимаю, готовится очередная крупная разборка? — делая равнодушное лицо, обронил опер. — Учти, список этот, наверняка, не полный. Лишь верхушка айсберга. Я бы не советовал тебе связываться с игорной братией. Может боком выйти. Там сплошные мокрушники.

— Я тоже не учитель танцев! — выпив золотую пахучую жидкость, я пожевал дольку лимона и поморщился. — Да и не все от меня зависит. К сожалению, карты уже розданы. Надо играть!

— Тебе виднее, — с явным сомнением сказал оперуполномоченный, странно поглядывая на меня своими рыбьими глазами. — Знаешь что? Выдай мне валюту за этот месяц на недельку пораньше. Я, пожалуй, в отпуск слиняю от греха. Пусть коллеги о твои мокрые глухари карьеры ломают. А я пережду вашу бойню на югах.

— Хозяин — барин, — согласился я, доставая из серванта пачку зеленых. — Но мне почему-то кажется, что причина в другом. Сомневаешься, что я смогу благополучно дожить до дня твоей получки? Верно?

— Человек предполагает, а бог располагает, — туманно высказался Инин, проворно пряча баксы в свой пухлый бумажник.

Мы без всякого удовольствия прикончили бутылку и стали прощаться.

— Искренне желаю удачи, — пожимая мне руку, сказал опер. — С игровыми мальчонками она тебе непременно понадобится!

4


По идее, нужно быть паинькой и не высовывать носа из приватизированного четырехкомнатного «блиндажа», но, послонявшись по квартире, вызывавшей сегодня у меня мрачную ассоциацию с волчьей ямой, я не выдержал и набрал номер Цыпы.

— Хочу проветриться. Заезжай.

— Монах, это слишком рискованно! Давай выждем.

— Без обсуждений! Я сейчас на стенку полезу. Рви когти, если не хочешь застать шефа свихнувшимся!

— Буду через десять минут.

Повинуясь странному желанию, я оделся во все черное — рубашку, джинсы и кожаную куртку. Оживил ансамбль кроваво-красным галстуком. Пристроил под мышку верного Братишку и сунул в задний карман брюк две запасные обоймы.

Конечно, отлично понимал, что все эти приготовления яйца выеденного не стоят, так как противниками на этот раз выступают истинные профессионалы.

Чтоб сбить кладбищенский привкус подобной мысли, намахнул целый фужер «Матра» и запалил папиросу из серебряного портсигара.

Тут и Цыпа нарисовался в сопровождении двух горилл из «Кента».

— Надеюсь, Монах, ты осознаешь, что творишь, — сказал он, поджав губы.

— Заглохни, мальчик! Жить нужно в кайф! Давай к Мари!

Ночные улицы, обычно приводившие меня своими неоновыми выкрутасами в умиление, на этот раз фамильярно-раздражающе подмигивали вывесками и рекламой, вызывая с трудом подавляемое желание шмальнуть по ним для острастки автоматной очередью. Разрывными трассерами было бы в самый кайф.

Но уже в первой зале ночного клуба «У Мари» агрессивность мою как рукой сняло. Играющие в бильярд ребятишки чуть ли не во фрунт выстроились, отлично понимая, кто их истинный хозяин.

— Сегодня вход исключительно по членским билетам! — заявил Цыпа, вперив в вышибал замороженный взгляд синих глаз. — При проколе не премии, а жизни лишитесь!

Мы прошли за наш постоянный столик у эстрады. Намертво привинченная к нему медная табличка в память о Кисе, нынче смотрелась удручающе и даже, более того, символически-мрачно.

Так как чревоугодие этим вечером меня интересовало меньше, чем когда-либо, ужин на свой вкус заказывал Цыпа.

Равнодушно пожевав шашлык и запив его белым вином, я оживился только при выходе на эстраду Мари. Ее номер стриптиза под аккомпанемент «Армии любовников», как и прежде, возбуждающе волновал. Видимо, потрафляя желаниям публики, на этот раз стриптиз исполнялся при ярком свете софитов, а не в полутьме, как обычно. Поэтому все потаенно-интимные ложбинки и манящие округлости Мари стали особенно привлекательными.

— Ослепительно, милая девочка! — похвалил я, когда она, набросив на тело шелковый черный халат, присела за наш столик. — Вот только попочка у тебя децал потяжелела. Впрочем, смотрится потрясно. Но, все же, на пирожные поменьше налегай.

— Что ты, Женик! — возмутилась Мари. — Я на строжайшей диете. Тебе просто показалось, признайся!

— Ладно, вполне возможно, — милостиво согласился я. — Сегодня я с ночевой. Диван в твоем будуаре-костюмерной не развалился еще?

— Что за недостойные тебя намеки, Женечка? Кроме как с тобой, я его ни с кем не делю!

— И очень правильно делаешь. Я, правда, не ревнив, но это ложе разрешаю пятнать только со мной. Ладушки?

— Ну как не стыдно так выражаться при господине Цепелеве? — вполне натурально покраснела Мари. — Ты грубеешь день ото дня. Это все из-за вашей нервной работы. Через полчаса у меня последний выход, и я буду в полном твоем распоряжении. Ты сможешь, наконец, успокоиться и расслабиться. Понянчу тебя, как только я умею!

Обольстительно улыбнувшись и не менее обольстительно покачивая своими, все же заметно потолстевшими бедрами, стриптизерка упорхнула за кулисы.

— Расставь вооруженную охрану на главном и запасном выходе, — отдал я распоряжение Цыпе. — Лестницу на второй этаж совсем заблокируй. Лишку не пей. Лучше курни. — Я выложил на стол заветный кисин портсигар с двуглавым орлом на серебряной крышке. — Ну, до утра! Оно, говорят, мудренее!

Поднявшись на второй этаж в комнату Мари, первым делом защелкнул дверные замки и опустил на окна тяжелые бархатные портьеры.

— Ну, моя малышка, займемся-ка земными утехами, пока на небо не призвали!

Проснулся утром от нежно-осторожного путешествия женских пальчиков по моей шевелюре.

— В чем дело? — не открывая глаз, поинтересовался. Времени натикало много?

— Да нет, девять всего, — проворковала Мари, продолжая гладить мне волосы, как маленькому. — Я вот всегда удивляюсь тому, как странно, Женечка, ты седеешь. Вся голова черная, а затылок совершенно белый почти…

— Так и задумано. Кем-то. — Я окончательно проснулся и сел на постели. — Нарисуй-ка чашечку кофе, да я отчалю. Столько дел намечается, что, боюсь, затылок станет белым без «почти».

— Не поняла, — захлопала своими пушистыми ресницами зеленоглазая стриптизерка.

— Это сказка не для маленьких девочек, — туманно пояснил я, разыскивая куда-то запропастившиеся плавки. — Ненаглядная, кажется, я кофе заказывал!

Пока Мари колдовала над кофеваркой, я успел полностью одеться и прицепить кобуру с милым Братишкой. Подойдя к двери, прислушался. Коридорная тишина нарушалась чьим-то нахальным похрапыванием.

Стараясь не щелкать замками, приоткрыл дверь и увидел сидящего на стуле у стены Цыпу. Верный телохранитель беззаботно спал, свесив голову набок и даже улыбался во сне. Вот-вот слюни потекут.

— Маришка, иди сюда! — прошептал я в комнату. — Хочешь увидеть истинно профессионального боевика? Таким способом во всем мире реакцию тренируют.

Когда Мари встала у меня за спиной, я гаркнул:

— Шухер! Менты!

Рука Цыпы рефлекторно нырнула под куртку, он вскочил, направляя на голос свой крупнокалиберный пистолет-пулемет, и только тут открыл еще бессмысленные глаза.

— Расслабься! — усмехнулся я. — Проверка бдительности. Айда кофе пить.

Когда с традиционным утренним кофепитием было покончено, я, как бы между делом, поинтересовался:

— Надеюсь, Цыпленок, ты ночью не подслушивал у двери?

— Обижаешь, Евген! — искренне оскорбился телохранитель. — Я не извращенец какой-нибудь! И потом — в любом завалящем порнофильме эти стоны и охи куда натуральнее звучат!

— Ладно, неизвращенец! — я не сдержал понимающей улыбки. — Поехали, навестим Фигаро. Может, о таинственном ММ новости появились. Кстати, ты не задумывался, что этот Макс и ребятишки Черняка — ягоды с одной лужайки?

— Скорее всего, — подумав, согласился Цыпа. — Тогда все становиться в елочку. Но одно непонятно, кто же вора в законе на Луну спровадил?..

Наша белоснежная «волжанка» в сопровождении «девятки» мальчиков из «Кента» затормозила на маленьком пятачке у полуподвального бара с претенциозным названием «Полярная звезда».

Заведение было явно из разряда низкопробных, где суррогатное качество спиртных напитков возмещалось их дешевизной. И клиентура под стать — безработные с пустыми отрешенными лицами и алконавты с сизыми носами.

Чтобы не выглядеть чужеродно в этой специфической среде, мы с Цыпой взгромоздились на высокие табуреты у липкой стойки и заказали пару пива, похоже, единственный напиток, который можно здесь потреблять, не слишком рискуя здоровьем.

— Что-то не видать нашего дружка Олежку Сапешко, — благожелательно кивнул я упитанному бармену, презрительно-снисходительно взиравшему с высоты своего положения на утоляющую жажду публику. — А я его как раз угостить обещал!

— Дак, уже были утром из вашей конторы! — скривил толстые губы в наглой усмешке бармен. — Я им все, как есть, рассказал. Мне таить нечего.

— Из какой такой конторы? — я чуть не поперхнулся безбожно разбавленным пойлом.

— Из вашей, из уголовного розыска, откуда же еще? — продолжал ухмыляться толстяк. — Ушел вчера гражданин Сапешко отсюда в одиннадцать вечера. Один. Больше его не видал. Я, что рядом тут зарезали его, сам только по утряне узнал от клиентов. Они его, бедолагу, в «скорую» грузили.

— Понятно. По ходу, мы просто разминулись с коллегами, — бросил я на стойку купюру и спрыгнул с табурета.

— Как можно?! — воскликнул хозяин забегаловки, отшатнувшись от купюры, как от мины замедленного действия. — Сейчас же заберите обратно! Ребята из наших доблестных органов завсегда угощаются за счет заведения. Разве не знали?

— Захлопни пасть, падаль! — я звезданул по стойке так, что кружки припадочно запрыгали. — Иначе пойдешь париться ко мне в изолятор за свое разбавленное пойло!

Когда мы уселись в машину, Цыпа тоже солидарно высказался, верно поняв мое негодование:

— Нет, какой козел! Принять нас за ментов! Сучье вымя!

— Ладно, — я уже успел охолонуть. — Давай заскочим в травматологию. Раз Фигаро «скорая» увезла, может, жив еще.

В городской травматологической клинике на Большакова мне бывать уже приходилось. Сразу пройдя в приемный покой, я в две секунды выяснил у дежурной сестры, что господин Сапешко поступил ночью в тяжелом состоянии с проникающим колотым ранением в грудную клетку. Операция прошла успешно, и за его жизнь уже можно не опасаться.

— Мне бы хотелось самому убедиться, что дело пошло на поправку. В какой он палате?

— Это против инструкций! — категорически отрезала сестра. — Посещать больного можно будет не раньше, чем через неделю.

— Убедительно прошу разрешить краткое свидание. Он мой троюродный брат! — Я просунул в окошечко стодолларовую купюру и отвел взгляд — неприятно было наблюдать отразившуюся на увядающем лице медработника жестокую внутреннюю борьбу. Финал ее являлся предрешенным. Грязно-зеленая банкнота составляла месячную зарплату главврача.

— Только в виде исключения. Как близкому родственнику, — промямлила, густо покраснев, медсестра. — Девятая палата. Халат на вешалке возьмите.

Дав знак Цыпе, чтобы ждал в машине, я отправился на поиски.

Отыскал нужную палату на втором этаже в начале коридора, безвкусно выкрашенного в противненький грязно-желтый цвет. Своей перенаселенностью больничная палата сильно смахивала на камеру следственного изолятора. На двадцати квадратных метрах впритирку размещались восемь железных кроватей. Все больные здесь были явно из категории потерпевших — заплывшие синяками глаза всех оттенков радуги, перевязанные бинтами головы и загипсованные конечности вызвали у меня воспоминание о безобразном побоище из советской кинокомедии «Веселые ребята».

Олег Сапешко лежал у мутного окна и грустно наблюдал слезящимися глазами за клочковатыми дождевыми облаками, оперативно кучковавшимися в черные грозовые тучи.

Заметив меня, как-то виновато улыбнулся и попытался приподняться на своем ложе.

— Не трепыхайся, дорогой. Тебе это вредно, — я чуть нажал на его плечо, возвращая телр на исходную позицию. — Кто это тебя так неаккуратно?

— Тот же самый… Максим Максимович. На улице возле «Полярной звезды» поджидал. Только я успел ему передать маляву с графиком, как получил укол в грудь. В сердце, гад, метил! Наверно, из жадности на мокрое пошел. Пожалел обещанные поллимона!

— Может быть. Хотя, вряд ли. Скорее всего, решил подчистить свой хвост. Избавиться от единственного свидетеля, знавшего его в лицо… Одно непонятно, почему он тебя не добил? Глупо.

— Струхнул он, дешевка! Дело было прямо на тротуаре, а тут как раз выскочила из-за угла машина с мигалкой. Гад, перо выдернул и ноги в руки. Но это не менты оказались, а случайная «скорая». Она меня и подобрала с обочины.

— Кстати, о ментах. Ты им дал наколку на Макса?

— Чтоб я мусорам помогал?! Да ни в жизнь! За кого меня держишь? Показал, что подвергся нападению неизвестного грабителя.

— Ладушки! Не хипишуй! А то вон твои братья по несчастью начали на нас лишнее внимание обращать. Прислушиваться к базару. Лучше вспомни-ка что-то конкретное по Максиму Максимовичу. Детали какие-нибудь, манеру держаться, особые приметы. Сам просекать должен, надо его поскорее разыскать. Слишком много у меня вопросов к нему накопилось!

— Какие детали, боже мой? — осунувшееся лицо Сапешко приняло плаксивое страдальческое выражение. — У меня кумпол вот-вот расколется! Опохмелиться вы, случайно, не захватили?

— Нет, но не переживай. Я капусту принес, что обещал, — вынув из бумажника «лимон», который всегда был при мне на случай непредвиденных расходов, я сунул денежную пачку под подушку этому недобитому алкашу. — Оскал капитализма и рыночных отношений действует даже на больничной территории. Купи медицинского спирта или няню в ларек зашли. Когда я уйду. А сейчас напряги извилины. Уж постарайся! Вот, к примеру, в первый вечер, когда с Максимом Максимовичем познакомились в баре, он по пьяни ничего лишнего не сболтнул? Вспоминай!

— И нечего даже вспоминать! — Сапешко чуть не хныкал. Было ясно, что все его помыслы крутятся вокруг близко замаячившего долгожданного опохмела. — Да и не пил он вовсе. Коктейль «Кровавая Мэри» заказал, да так и не притронулся. Хотя сразу видать, что законченная пьянь.

— Из чего ты это заключил?

— Одеколон пьет. Я с лету учуял. Опустившийся человечишко, хоть и прилично одет — в кожаное пальто.

— Не обязательно, — я разочарованно вздохнул. — Может, язва желудка у него. Одеколон, говорят, помогает.

Сколько я ни бился, ничего путного Фигаро так и не выудил из своей болящей головушки. Пообещав скоро снова навестить, я, наконец, покинул сразу повеселевшего потерпевшего.

В салоне «волжанки» плотно плавали терпкие клубы анаши.

— Как успехи? — распахивая дверцу, встретил меня вопросом Цыпа.

— Никаких. А ты что, дорвался до халявы? Верни-ка портсигар. Всю машину провонял!

— Ты не так понял, Евген! — Цыпа отдал портсигар и запустил мотор. — Просто пытался перебить запах одеколона.

— Невежа! Это цветочные духи, а не одеколон! — я осекся, буквально потрясенный вдруг возникшим у меня подозрением. — Рвем когти в «Кент»! Нужно срочно кое-что прояснить!

«Волга» взяла с места рывком. Заметив, что Цыпа что-то очень часто стал поглядывать в зеркало заднего вида, я не выдержал и спросил:

— В чем дело? Хвост?

— Не знаю. Возможно, ошибаюсь, но мне показалось, что за нами пытался увязаться «опель-адмирал». У ребят из казино, между прочим, три таких машины. Но на перекрестке отстал. Может, их спугнул наш экскорт — «девятка» с мальчиками?

— У тебя просто нервишки гуляют, — отмахнулся я. — Вряд ли черняковская братва так скоро смогла проведать о смене машины.

Через десяток минут мы уже находились в «Кенте» и поднимались по ковровой дорожке лестницы на второй этаж.

Дверь в восьмой номер, как обычно, была не заперта. По ходу, таким незамысловатым образом хозяин демонстрировал свое гостеприимство.

Арнольд на этот раз зажигал не в розовом неглиже, а в темно-синих джутовых брюках и такой же рубашке навыпуск. На ногах красовались фасонистые туфли под крокодила. Гей-мальчик развлекался с игровой приставкой «Денди», подключенной к телевизору.

— Какой приятный сюрприз! — радостно всплеснул он руками. — Сразу два клиента! И каких! Хозяин со своим главным помощником! Желаете одновременно? Вертолетиком?

— Ты не ошибся. Мы наведались, чтобы доставить тебе целую гамму острых ощущений. Но совсем другим способом! — я прошел к окну, отрезав последнюю, хоть и весьма призрачную, возможность для Арнольда уйти от предстоящего разговора по душам. — Тебе не повезло. Сапешко жив. Сиди смирно, Максим Максимович! Умей проигрывать достойно!

С густо накрашенных губ Арнольда медленно сползла угодливая улыбка, и ее место тут же занял злобный оскал.

— Все-таки ты везунок, Монах! Даже перед смертью тебе фарт катит!

Сообразительный Цыпа, вмиг вкурив, что почем, защелкнул дверь и подошел вплотную к Арнольду.

— Не дергайся, дорогуша! — проворковал он, принимаясь за его тщательный шмон. — Если, конечно, хочешь и на мраморном столе смотреться привлекательно, без уродливых кровоподтеков. Авось, тебе еще и повезет — соблазнишь сторожей морга. Они же все маньяки-извращенцы! Хе-хе!

Очень довольный проявленным сомнительным остроумием, Цыпа быстро закончил обыск, выудив у своего клиента из заднего кармана брюк пружинный нож. Нажав на кнопку, выщелкнул длинное узкое лезвие, похожее на жало стилета.

— Евген, наверняка вот этим самым кнопарем Фигаро подколот! — Цыпа явно претендовал на мою похвалу за сообразительность.

— Не только Фигаро! — я не сдержал усмешки, наблюдая удивление на лице телохранителя. — На нем также кровь владельца казино Черняка! Верно, Арнольд?

Тот продолжал молча сидеть в кресле, пустым безжизненным взглядом уставившись на экран телевизора, где появилась английская надпись, означавшая конец игры.

— Сами решайте свои ребусы. Говорить я не буду. Смысла нет. Но и вы недолго меня переживете! — Арнольд весь напрягся, увидев занесенный для удара цыпин кулак.

— Будешь! Еще как будешь! Запоешь, как миленький! — Цыпа глянул на меня, ожидая разрешения приступить к привычной работе с заартачившимся клиентом.

Я отрицательно покачал головой.

— Погоди, Цыпленок! Мы же интеллигентные люди, а не мясники! Попробуем договориться. Слушай сюда, Арнольдик! Я сейчас расскажу, как вижу, эту историю. Если в чем-нибудь ошибусь, поправишь. Всего-то и делов. Зато, обещаю, умрешь быстро, без лишних мучений. Ладушки?.. Даю десять секунд. Время пошло!

Я отвернулся к окну. На улице опять моросил нудный дождь. Не люблю эту осеннюю слякоть. Нет, чтобы после лета сразу пришла зима! Печально, но, по ходу, даже в природе нет совершенства…

Так как время истекло, а Арнольд упрямо продолжал изображать героя, я уже хотел было дать знак Цыпе, но тут мое внимание привлекли два механика в комбинезонах, деятельно копавшихся в моторе белой «волжанки». Обвел взглядом всю автостоянку. Сомнений больше не осталось. Среди скопища машин другой «Волги» белого цвета не было.

Механики, уже закончив работу, аккуратно захлопнули капот и вышли на проезжую часть. Рядом тут же притормозил, забирая их, «опель-адмирал».

Я закурил и повернулся к Арнольду.

— Отдаю должное твоему мужеству. Поэтому предлагаю новые условия. Если будешь до конца откровенен, я тебя отпущу на все четыре. Живым.

Арнольд вскинул на меня изумленные глаза. Но слабая надежда тут же погасла и сменилась недоверчивостью.

— А-а, просек! — губы его судорожно скривила диковатая усмешка. — Ты меня отпустишь, а Цыпа сделает все остальное. И ты якобы не при делах!

— По себе меряешь, Арнольдик! Если что обещаю, то обещаю от имени всех своих людей. Повторяю для скудоумных: мы гарантируем, что уйдешь отсюда невредимым и никто из мальчиков за тобой не пойдет!

— Ладно! — в голосе Арнольда звучала решимость отчаянья. — Будем считать, что я поверил. Спрашивай!

— За что, любопытно, ты меня так ненавидишь? Гомиком делал тебя не я. Насильно работу в «Кенте» не навязывал, гонорары почти не обстригал, даже услугами твоими голубыми не пользовался! Давай, поясни.

— Я тебя не ненавижу, а презираю! — высокопарно заявил Арнольд, совсем сбив меня с толку. — За что, хочешь знать? Да за то, что наглый везунок! Сели мы по одинаковой сто второй статье пункт «г», но ты чистым лагерь прошел, а меня в первый же год опустили по беспределу, ни за что. Весь срок ты сыром в масле катался, хавку из столовой шестерки тебе в каптерку носили, а мне даже за общий стол с мужиками сесть запрещено было! Тебе анаша за положняк шла, а для меня простая пачка «Примы» праздником считалась!

— Неплохо информирован, хоть и в разных зонах чалились, — усмехнулся я. — Ну-ну, гони дальше. Интересно даже…

— Не нукай, не запрягал! — почему-то окрысился Арнольд. — И здесь, на воле, опять тот же расклад! Все у тебя в елочку катит, а мне, как в лагере, собой торговать приходится!

— Каждому — свое! — философски заметил я. — А разница между нами существенная. В интеллекте и силе характера. Я, к примеру, и дня бы голубым не прожил. Лучше уж вздернуться! Ты же за бабки каждому подмахивать рад стараться. А про интеллект уж и говорить не приходится…

— Ошибаешься, Монах! — гомик радостно оскалился, вот-вот захохочет!

Нет, в натуре, я совсем перестал его понимать. Либо утратил знание человеческой психологии, либо психология у голубых совсем не человеческая.

— Как раз про умственные способности и побазарим! — продолжал изливаться Арнольд. — У меня масла в чайнике не меньше, чем у тебя! Может, и поболе. По крайней мере, я такую мутку соорудил, что вечному фарту твоему, наконец-то, каюк пришел. От костоломов Черняка тебе не уйти. Ни сховаться, ни отмазаться от них не сможешь! Дураку, согласись, столкнуть вас лбами было бы не под силу…

— Начинаю понимать! — закуривая очередную «родопину», я с интересом взглянул на Арнольда, открывшегося с совершенно неизвестной стороны. — Выходит, ты не чуждаешься восточных забав? Китайская мудрость гласит: лучшее развлечение сидеть на высокой горе и любоваться, как в долине дерутся два тигра… Так что ли? Одно не вкурю. Сапешко-то зачем мне на хвост вешал?

— На этом строился весь расчет! — с наглым видом превосходства, снисходительно пояснил Арнольд. — Я искал какого-нибудь ржавого алкаша, который сразу прибежит к тебе с предупреждением о слежке, чтобы урвать двойную плату. Для этого наведывался в «Полярную звезду». Мне повезло, услыхал, как один пьяный ханыга хвастался знакомством с тобою. Его и вербанул. Дальше все вышло, как и рассчитывал. Ты сразу усилил личную охрану, тем дав основания для беспокойства Черняку, который уже получил цынк о якобы исходившей от тебя угрозе. Узнав, что вы встречались, я понял, время пришло, и утречком отправил хозяина казино туда, куда тебя вскорости спровадят его подручные. Лихо все задумано, согласись?! — Арнольдик явно ликовал, видно, совершенно забыв, что и сам-то находится далеко не в лучшем положении.

— Лихо, лихо, — давя окурок о край хрустальной пепельницы, я, как всегда, не смог удержаться от удачно подвернувшегося каламбура. — Боюсь только, что лихо это для тебя настоящим лихом обернется!

Арнольд подавился улыбкой и отвел забегавшие глаза.

— Я с самого начала знал, что на слово Монаха полагаться глупо! — глухо проговорил он. — Тогда, хоть кончай скорее!

— На кой ты мне нужен? — я смерил его презрительным взглядом. — Сам ведь в курсе, у голубых что-либо отбирать западло по закону. Даже жизнь! Так что убирайся! Не желаю тебя больше видеть в городе. Рви когти, пока я добрый!

— Монах, он же, пидор, нас подставил! — попытался опротестовать мое решение Цыпа.

— Захлопни пасть, Цыпленок! — безжалостно пресек я вредную игру в демократию. — Пусть сматывается. Кстати, отдай мутнорылому ключи от его «волжанки».

Арнольд с посеревшим лицом поднял брошенные ему под ноги ключи с экстравагантным брелком и неуверенно попятился к вешалке, где висел его кожаный плащ. Явно не верил, козел, в мою порядочность, так как ни на секунду не засветил нам свой затылок. Так и вышел из номера, по-рачьи пятясь и даже не поблагодарив. Все-таки неблагодарность людская — самый распространенный порок. Впрочем, какое понятие о вежливости может иметь гомик!

— Монах, неужто ты его так и отпустишь?! — Цыпа порывался броситься вслед за любителем китайских забав. — Я тебя не узнаю!

— Сядь и не рыпайся. Все путем. На вот, расслабься! — я подал ему серебряный портсигар. — И потом, как давний член нашего монашеского ордена, ты бы должен больше доверять Провидению!

На улице громыхнуло так, что на мгновение мне почудилось, будто я оглох.

— Вот и я говорю, — снисходительно повторил я распластавшемуся на ковре телохранителю, вообразившему, по ходу, что мы подверглись обстрелу из гранатомета. — Надо больше доверять Провидению!..

— Что это было? — Цыпа принял вертикальное положение, пряча от меня смущенные глаза.

— Судьба! Или, как сказал бы покойный Арнольд, опять мой вечный фарт!.. Кстати, не забудь стекольщика вызвать. Боюсь, на первом этаже гостиницы все стекла менять придется.

5


Ночные улицы Екатеринбурга смахивают на рождественскую елку. Разноцветное сияние витрин и реклам расцвечивало праздничными бликами три наших автомобиля, кативших на малой катафалковой скорости, чтобы не нервировать гаишников, к ночному клубу «Фаворит». Данное заведение являлось дочерней фирмой казино, этаким междусобойчиком, где собирались только свои.

Размещался «Фаворит» в дореволюционном двухэтажном особнячке на улице Котовского. Внешне ничем не выделялся. Такая же, как у соседей, отваливающаяся штукатурка стен, давно не крашенные деревянные наличники окон. Так как на доме отсутствовала даже банальная вывеска, непосвященный человек ни за что не мог предположить за ветхим на вид, покарябанным фасадом наличие обшитых дубом комнат, застеленных толстыми коврами полов и по-купечески дорогой престижной мебели.

За пару кварталов до «объекта» наша автокавалькада свернула на пустырь и остановилась. Место было выбрано удачно. Со всех сторон оно защищалось от любопытных глаз кучами земли. Должно быть, здесь рыли котлован под очередную новостройку.

— Жаль, Василий еще на югах гуляет, — вздохнул Цыпа, гася фары. — Его снайперские способности могли нынче пригодиться.

— Без сомнения, — согласился я. — Брательник твой — редкостный талант. Пишет хоть?

— Телеграммы присылает. Да и то редко. Пьет, наверно, да с бабами кувыркается. Вот и на письма времени нет.

— Ладно, не будь к нему слишком строг, — я повернулся к молчащему на заднем сиденье Виктору. — Ну, действуй, Том! Удачи!

Возглавляемый Томом ударный отряд из десяти наемников бесшумно растворился в ночи.

— Сейчас в «Фаворите» станет весело! — предвкушая, ухмыльнулся Цыпа, ставя «Стечкин» на боевой взвод. — Почему, Евген, мне не разрешил поучаствовать?

— Тебе работенки хватит, — успокоил я. — А Виктору пора привыкать к самостоятельности. Быстрей заматереет.

Сколько ни напрягал слух, никаких подозрительных звуков со стороны особняка не улавливал. Это обнадеживало. Значит, если волыны сейчас и работают, то, скорей всего, наши, снабженные глушителями.

Глянув на «Ролекс», отметил, что с начала акции прошло уже десять минут.

— Пора, Цыпа. Айда с ревизией!

Около самого заведения тоже было тихо. От стены у дверей отделилась тень человека.

— Все срослось, Монах. Путь свободен.

Мы с Цыпой вошли. В просторной прихожей «Фаворита» пахло недавно сгоревшим порохом. В углу раздевалки, наспех прикрытые каким-то тряпьем, аккуратно лежали два тела.

— Кожаные затылки, — пренебрежительно бросил появившийся Том. — Пытались, чайки, оказать сопротивление. Отправил их на Луну.

— Где Паша-Беспредел? Живой?

— Естественно. Как ты заказывал. Ждет в комнате наверху.

В сопровождении Тома и Цыпы я поднялся на второй этаж.

— Всего в доме оказалось девять человек. Двоих в раздевалке не считаю, — информировал по дороге Том. — Всех собрал в баре на первом этаже. Ведут себя пока смирно, но ребята все одно их надежно пасут.

— В баре, это правильно, — одобрил я. — Пусть повеселится братва, пока не решим, что с ними дальше делать.

— А чего тут решать? — подал капризный голос Цыпа. — Лучше перестраховаться… А домишко спалить. Пусть потом менты из пережаренных бифштексов пули выковыривают.

— Цыпа, ты пижонистый мизантроп, — заметил я, берясь за дверную ручку указанной Томом комнаты.

Она была небольшая и явно служила тем же интимным целям, что и номера в моем «Кенте».

Паша-Беспредел понуро сидел на незастеленной софе, охраняемый одним из наших ребят.

Мы устроились в низких креслах за журнальным столиком, а охранник, повинуясь моему знаку, вышел из комнаты, плотно прикрыв за собою дверь.

— Привет, Пашок! Чего невесел? Поминки по Монаху справляешь? — полюбопытствовал я, даря ему ослепительно-доброжелательную улыбку.

— Еще изгаляешься? — весьма невежливо ответил вопросом на вопрос Беспредел.

— Дурашка! — мягко, но все же осудил я его невоспитанность. — Я ведь с миром пришел. Побеседовать просто.

— После твоих, Монах, простых бесед очень непросто живым остаться! Возьмем Черняка, к примеру! — презрительно кривя губы, буркнул Паша, демонстрируя некоторую склонность к мрачным каламбурам. Это мне понравилось.

— Неверное представление, Пашок! Как видно, ты совершенно меня не знаешь. Могу признаться, как брату, я сентиментальный добряк, каких свет не знал!

— Ну, ясно. Исключительно по доброте душевной ты и кокнул наших ребят в вестибюле!

— А в чем дело? Они твои кенты?

— Да нет… Обычные наемники.

— Или Черняк, земля ему пухом, брат твой сродный? Сколько, кстати, он тебе отстегивал?

Паша долго молчал, обдумывая ответ. Видно, вкурил, наконец, что пока убивать его никто не собирается.

— Черняк был моим шефом. Всего лишь. В доле я не состоял, сидел на окладе в тысячу пятьсот гринов. За спецпоручения, понятно, отдельно…

— Не густо, — посочувствовал я головорезу. — Ты, безусловно, заслуживаешь значительно большего. Что скажешь о трех штуках?

Беспредел лишь смущенно-недоверчиво усмехнулся, как старая проститутка, которой неожиданно предложили за услуги вдвое больше ее обычной таксы.

— Я готов подписаться, но как, Монах, ты собираешься все обтяпать? Казино принадлежит вдове Черняка. Совет директоров постановил выкупить его у нее. Она согласилась уже…

— Пустяки. Я отстегну ей больше. Составь-ка, Пашок, для начала сотрудничества, списочек ваших директоров, то бишь бригадиров. И пометь крестиком тех, с кем полюбовно договориться нам не удастся…

Беспредел колебался всего лишь пару секунд, тем полностью оправдав свою кличку.

Взяв заполненный им блокнотный лист, я сравнил данные со своей записной книжкой. Информации Паши и оперуполномоченного Инина совпадали.

— Кто-нибудь из непримиримой оппозиции сейчас в заведении присутствует?

— Из тех, кто крестиком помечен? — уточнил начальник безопасности казино. — Да. Шарташский здесь.

— Знаю его. С ним не договориться, точно. И почему это у всех воров в законе начисто отсутствует гибкость дипломата? Ладно. С него и начнем. Везет тебе, Пашуля! Сразу халтурка подканала. Цыпа, дай ему арнольдово перышко.

Цыпа, ухмыляясь, вынул кнопарь и бросил на колени побледневшему Беспределу.

— Волыну мы тебе позже вернем, — сказал я, вставая с кресла. — Не переживай. Во всем находи что-то приятное. Вот поработаешь пером — молодость вспомнишь… А братве вашей пояснишь, что Шарташский, как выяснилось, и пришил Черняка, желая стать первым лицом в игорном бизнесе города. Ребят своих тебе оставляю — будут числиться в штабе охраны казино. Ну, бывай! Да, чуть не забыл, внизу надо прибраться, мы в раздевалке наследили децал. Том! Останься и проследи, чтобы все срослось, как надо. Чуть что не так, всех отправляй на Луну. Удачи!

Спускаясь по лестнице, я сунул Цыпе блокнотный лист:

— Сам домой доберусь. Тебе, как обещал, работенка еще предстоит. Возьми парочку ребятишек и навести крестообразных. Чтоб к утру все они уже деревянный крест поимели!

Мы вышли на улицу. Заметно похолодало. Деревья у тротуара, скрючив голые ветви, застыли, видно заранее готовясь к глубокому зимнему сну.

Фонари уже не горели. Муниципалитет, как всегда, экономил электроэнергию. Но окрестности ярко высвечивала полная луна, низко повиснув над землей.

— Замечал, Евген, что луна на человечье лицо похожа? — с чего-то потянуло Цыпу на лирику. — Она словно пасет за нами.

— Луна самая крупная поклонница китайских забав! — я покосился на космическую шпионку. — Но с ней затевать разборку, пожалуй, не станем…




ИГРА


0


Я, не спеша, шел по улице родного города. За четыре года, что отсуствовал, интерьер почти не изменился. Только на месте глухих пустырей, прибежища бродячих собак, развернулось строительство девятиэтажек, а вдоль тротуаров шумели, приветствуя, вытянувшиеся заматеревшие тополя.

Никто из прохожих не обращал на меня ни малейшего внимания. И это было приятно и странно одновременно. Привыкнув в зоне ежеминутно ощущать на себе настороженно-внимательные либо откровенно-ненавидящие чужие взгляды, я вдруг осознал прекрасную очевидность: я — дома… наконец-то, дома!

Над землей клочьями повисли дождевые облака, сквозь них с трудом протискивались солнечные лучи. Ранняя уральская осень уже отняла у лета бразды правления, но упорное светило не желало признавать поражение и с тихой настойчивостью согревало землю, кое-где уже покрытую мертвым желтым листом.

Слабый, но крепчавший день ото дня ветер злорадно раскачивался на ветвях деревьев, радостно предвкушая, как будет срывать беспомощные листья и таскать их по грязным улицам, превращая в прах.

Я свернул в городской парк, так как еще не был готов к встрече с матерью. Та может встретить меня равнодушным или настороженным взглядом, что было горше любых упреков, а может быть, радостной улыбкой…

Парк оказался безлюдным. Лишь на одной скамейке расположилась компания мальчишек-школьников. Тут же грудой лежали их портфели. Пацаны играли в карты. На отполированных временем досках скамейки тускло поблескивала кучка монет.

Я подошел ближе. Мальчишки почему-то сразу прекратили игру, разобрали свои портфели и двинулись к выходу из парка.

«Меня испугались! — невесело усмехнулся я. — Да и не мудрено: землистого цвета суровая морда с привычным суровым взглядом исподлобья, улыбка, больше смахивающая на зверино-кровожадный оскал, словно предупреждали окружающих: «вы, земляки, сначала хорошенько пораскиньте, стоит ли со мной связываться… Поберегите-ка личное здоровьишко!»

Ну да ладно! Через некоторое время отталкивающее выражение лица и хищная повадка должны измениться в лучшую сторону. Здесь не лагерь, где жизненная необходимость заставляет ежеминутно демонстрировать всем, что ты опасная зверюга и не потерпишь даже малейшего ущемления своих прав.

Присел на скамью и закурил «Родопи», купленные на железнодорожном вокзале. В зоновском лабазе в наличии только рабоче-крестьянские «Прима» и «Беломорканал», осточертевшие за четыре года, как лагерная баланда, в которой заположняк плавают куски даже неопаленной свиной кожи. Как заменитель мяса, надо полагать.

С наслаждением набрал в легкие душистый болгарский дым. Хотелось обдумать, как повести себя при встрече с матушкой, что сказать, но непослушные мысли невольно убегали на четыре года назад, когда мне было семнадцать…

1


Был ясный весенний день. Приближались каникулы. Желание зубрить скучные правила и формулы в такую пору испарялось начисто. Правда, оно и в другое время года не слишком мне докучало.

Промучившись пять уроков в душегубке класса, я больше вытерпеть не смог. Манили шумно-бездумные улицы, сверкающие на солнце витрины-зеркала, детский лепет молодых тополей, скинувших ледяные оковы зимнего сна.

Слиняв с шестого урока с идиотским названием «трудовое воспитание», решил идти домой не сразу, а побродить по парку, чтоб мамуля ничего не заподозрила. Она ведь знает расписание уроков даже получше меня.

Свернул на боковую аллейку, где всегда было прохладно из-за густо росших деревьев и кустов, не пропускавших жарких солнечных посланцев на землю.

В глубине аллей под шатром дикой акации находилась скамейка. Но давно облюбованный мною дикий уголок оказался нахально захвачен неизвестной компанией.

Четверо парней, моих сверстников, шпилили в карты, а пятый, рыже-пегий детина лет двадцати, равнодушно-скучающе следя за ходом игры, перебирал струны гитары, почти сплошь покрытой западными наклейками бесстыдно оголенных девиц в явно вызывающих позах.

— Подойди-ка сюда, пацан! — сказал один из играющих.

Я послушался.

— Ты чего, не в курсах, желторотик, что это место лично нам принадлежит и чужакам здесь находиться вредно для здоровья? — явно издеваясь, оскалился игрок.

— Во-первых, не в курсах, а во-вторых, это мое место! — я сбросил на землю свой школьный ранец, с какой-то даже веселостью чувствуя, как привычно напряглось тренированное тело. Я отлично понимал, что драки не избежать. Они сами нарывались. Но нисколько не боялся. Меня не напрасно считали в классе специалистом по мордобою. Я никогда не отказывался от схватки, воспринимая ее таким же видом спорта, как бокс или каратэ.

— Отвяжись от малыша, Серый! — явно подначивая, сказал гитарист. — А то он тебя размажет, а нам отскребать придется!..

Серый, мерзко усмехаясь, встал со скамейки:

— Это мы щас будем поглядеть, кого отскребать придется!..

Но он даже не успел сделать замах для удара, как я применил свой коронный прием: левой прямой в солнечное сплетение, а правой — снизу в челюсть. Мой самонадеянный противник отлетел прямо к скамейке и рухнул под ноги своим ошарашенным приятелям. Попытался подняться, надсадно выплевывая ругательства, но не смог и опять уткнулся разбитой мордой в траву.

На ближайшее время он стал уже не опасен.

Игроки несколько мгновений ошалело глазели то на своего поверженного товарища, то на меня, а затем, без слов, кинулись на победителя. Лишь парень с гитарой остался на скамейке, со странной улыбкой наблюдая происходящее.

Первому из нападавших крупно не повезло. Защищая живот, он по-глупому открыл шею, и я не преминул этим воспользоваться. Короткий скользящий удар ребром ладони, и атакующий, хватая ртом воздух, повалился кулем на землю.

Второй нападавший, не рискуя вступать в ближний бой, пнул меня в пах — подлейший прием, которым я никогда не пользовался. Невыносимая резкая боль скрючила меня пополам, и, получив новый удар ногой, теперь уже в голову, я упал.

— Все, — неожиданно-равнодушно подумалось мне. Сил сопротивляться и даже кричать уже не осталось.

— Ша! Кончай свару! — внезапно вмешался гитарист. — Помогите ему встать!

Явно неохотно ребята повиновались.

Меня, грубо залапав, усадили на скамью.

— Займитесь Дантистом!

Дантист, невысокого роста кряжистый парень с калмыцкими раскосыми глазами, сидел на земле и обеими руками старательно растирал себе шею. Ему помогли принять вертикальное положение.

— У-у! Падла! — прохрипел-просипел Дантист.

В руке он сжимал тяжелый медный кастет.

— Убери, идиот! — скользнул по нему пренебрежительным взглядом гитарист.

Дантист как-то весь сразу съежился, обмяк. Кастет скользнул в карман.

— Так-то лучше. Сбегай-ка в гастроном за водярой. Тяжкий грех не вспрыснуть такое славное знакомство с современным Гераклом!

Дантист, вмиг повеселев, ушел.

— Давай знакомиться. Жора, по прозвищу Артист! — протянул руку гитарист.

— Евгений, по прозвищу Женя! — я улыбнулся и искренне ответил ка рукопожатие, понимая, что, если бы не он, не миновать мне вынужденного отдыха в травматологической клинике. — Выношу благодарность Жоре за своевременное вмешательство от имени и по поручению моей школы и любящей семьи!

Артист захохотал, обнажив крупные лошадиные зубы… Видя это, засмеялись и остальные ребята. Больше всех старался в усердии Серый, чей хохот мощными раскатами разносился под деревьями, почти покрывая и подавляя все другие звуки.

— Сергей. Можно попросту — Серый, — представился он и, явно дурачась, поклонился.

— А это братья Бобровы, — небрежно кивнул Артист на двоих, очень похожих ребят, с широко распахнутыми, словно постоянно чему-то удивляющимися, карими глазами.

Появился Дантист. Из карманов брюк у него торчали два зеленых бутылочных горлышка. Встретили Дантиста, а точнее его алкогольную ношу, коротким троекратным «УРА!»

Откупоренные бутылки пошли путешествовать по кругу.

— Глотни, Джонни! — протянул мне водку Артист.

Чтобы не оказаться целью всеобщих насмешек, я не отказался.

Вскоре бутылки, уже пустые, валялись в кустах акации.

С непривычки в мозгах моих бродил тяжелый дурманный туман, навевая дрему.

Раскрасневшийся Дантист, по-приятельски положил руку на мое плечо, видно, полностью предав забвению недавний инцидент между нами.

В парке начинало заметно темнеть. Обессиленные за день косые лучи солнца освещали уже лишь верхушки тополей.

— Нам пора, — словно извиняясь, сказал старший из братьев Бобровых, — а то тетка хай поднимет.

— Топайте, топайте, детки малые! Вам уже давно пора в постельку бай-бай. И не забудьте шевельнуть извилинами над моим предложением! — улыбнулся-оскалился Жора Артист. — А мы пока еще не в силах оставить столь высокий кайф — вдыхать вечернюю прохладу.

— Я тоже пойду, — заявил я, взглянув на часы. — Все уроки уже давно закончились.

— Ну, бывай, Джонни! Вечерами мы всегда почти здесь, — панибратски хлопнув меня по плечу, сказал Артист. — Забегай!

— Ол’райт!

Я подхватил с земли ранец и направился к выходу из парка. Братья успели значительно меня опередить, и теперь их темные фигуры мелькали между деревьями далеко впереди.

Сзади доносились аккорды гитары и приятный баритон Жоры:
		Когда я жил в Одессе,



		Носил я брюки клеш,



		Соломенную шляпу,



		В кармане финский нож…








Я споро шагал по широкой гравиевой дорожке. Приятно похрустывало под ногами, вечерний ветер, молодчага, освежал разгоряченное лицо.

Кусты с угрожающим треском раздвинулись, и на дорожку вышли двое.

«Братья! Меня караулили!» — пронеслось в голове.

Я сделал шаг назад, ожидая нападения.

— Зря ты это, — наблюдая оборонные приготовления, хмуро буркнул старший Бобров. — Побазарить просто надо.

— Говори! — на всякий случай не сходя с места, разрешил я. От них вполне можно было ожидать какого-нибудь подлого приема, каким угостил меня старший Бобров во время драки.

— Как тебе Артист показался? — совсем неожиданно спросил Бобер.

— Нормальный пацан, — я не скрывал удивления.

— Даю бесплатный совет, — продолжал старший, — не связывайся с их кодлой. Особенно с Артистом! Свяжешься — после не развяжешься. Ржавые они…

— А чего ж вы, мальчики, с ними? — я проницательно усмехнулся, но понять, что задумали братья, так и не смог.

Старший брат вопросительно посмотрел на младшего. Тот молча кивнул.

— Законный вопрос! Но мы больше сюда ни ногой. Коли встретишь Артиста, так ему и передай! — сказал старший. — Ну, нам и на самом деле пора. По-моему, ты неплохой пацан. Сам решай.

Кусты акации сомкнулись за братьями. Когда их торопливые шаги стихли совсем, я пошел дальше, стараясь держаться середины дорожки, чтоб не подвергнуться неожиданному нападению. По пути пытался уяснить потайной смысл подозрительно-странного предупреждения недавних врагов.

«По ходу, темные лошадки, эта компания Жоры, — пришел к выводу. — Но с такими куда интереснее, чем с пай-мальчиками и трусливыми рохлями, вроде Бобров!»

Я жил рядом с городским парком, всего в трех кварталах. Поднявшись на второй этаж, позвонил в электроколокольчик.

Открыла мама. Мы жили вдвоем. Папашу я помнил смутно, в основном по фотографиям в старом семейном альбоме. Он давно был женат на другой женщине.

Я удивлялся, отчего мама не вышла замуж вторично. Но однажды, еще в детстве, когда прямо спросил ее об этом, мама усадила меня к себе на колени и грустно спросила:

— Женик, нам разве плохо вдвоем?

— Нет. Но…

— Что и требовалось доказать, — она облегченно вздохнула. — Нам обоим хорошо. И никто нам больше не нужен! Согласен, мой маленький? — Мама улыбнулась сквозь слезы и нежными теплыми руками привлекла меня к своей мягкой груди…

— Все пятерки в ранце поместились? — спросила мама по давно заведенной традиции.

— В основном. Оставшиеся рассовал по карманам, — я привычно поддержал игру, чтобы сделать маме приятно.

— Быстро марш в ванную комнату руки мыть. Ужин почти совсем уже остыл!

Наскоро проглотив омлет с докторской колбасой и запив стаканом кефира, я уединился в своей комнате. Врубил магнитофон и плюхнулся в кресло.

Полуприкрыв глаза, наслаждался любимой подпольной кассетой под названием «Хулиганы». Эти песни были не из повседневной скучно-плебейской жизни-прозябания, а из другой — мало известной, запретной и потому притягательной.

Они чуть-чуть приоткрывали щелку в романтично-рискованную жизнь и из-за этого так мне нравились.

Заунывно-бодрячески звучала семиструнная гитара, и юный, но сипловато-хриплый голос пел, срываясь на нервно-надрывную тональность:
		Здравствуй, мама, разве не узнала



		Своего любимого сынка?



		Юношей меня ты провожала,



		А теперь встречаешь старика…








В комнату, постучавшись, заглянула мама:

— Тебе все еще не надоели эти пропитые голоса?

— К крику моды надо прислушиваться. Даже если он с хрипотцой… И потом, это народный фольклор, — ответил я, не открывая глаз, чтоб мамуля не засекла, что я натурально «поплыл» от недавнего возлияния.

— Будь по-твоему. Но все-таки убавь громкость этого фольклора! — попросила мама и плотно прикрыла за собой дверь.
		…Так наливай, мамаша, больше водки!



		Боль в груди я водкою залью!



		Позабуду лагерные муки,



		И для сердца что-нибудь спою…







2


Таранным ударом ноги я распахнул высокую тяжелую дверь, которая крокодильски-злобно клацнула у меня за спиной, и оказался на улице.

Оглянувшись, отвесил шутливо-издевательский прощальный поклон общеобразовательной школе, над входом которой какой-то циник огромными красными буквами вывел нитрокраской: «Оставь надежду, всяк сюда входящий!»

Насвистывая «Миллион алых роз», направился домой, В голове на разные лады победно звучало долгожданное слово: каникулы? каникулы… каникулы!!!

Ранец, казавшийся во время школьной учебы пудовым, сейчас вдруг невероятно полегчал.

Красные полированные бока трамваев отсвечивали на солнце, радостно ожидая свою летнюю недогрузку в связи с тем, что большинство горожан отправятся в отпуска. И практически исчезнет «час пик», когда бедным трамваям приходилось вмещать в себя вдвое больше пассажиров, чем предусмотрено нормой.

Придя домой, я первым делом закинул ранец подальше на шкаф, переоделся в джинсовый костюм и выскочил во двор.

«Здесь мне делать нечего!» — сделал я вывод, увидя, что кроме малышни в песочнице, сопящей от усердия над сооружением чего-то понятного только им, во дворе никого нет.

У кинотеатра «Октябрь» терпеливо томилась очередь. Показывали новый американский боевик. Мне нравились подобные фильмы. В них главным бессменным героем обычно был крутой парень с вечным кольтом у бедра, всегда готовый постоять за себя, находчивый и неунывающий даже тогда, когда жестокая судьба гладит его против шерсти.

Вдруг кто-то тронул меня за плечо.

— Есть лишний билетик. Рубль — и он твой! — услышал я знакомый голос.

Оглянувшись, увидел Дантиста. Тот удивленно сморгнул и неестественно захихикал.

— Здорово, Джонни! Что поделываешь?

— Я-то ничего. Дневной моцион. А ты что, в фарцовщики заделался? Или у тебя хобби такое? — поинтересовался я, насмешливо прищурившись.

— Да нет, браток, что ты! Это я так… — почему-то понизив голос почти до шепота, ответил Дантист. — Погоди чуток, я мигом!

Он юркнул в очередь. Уже через несколько минут вернулся. На его бордовой, потной физиономии с раскосыми глазами было написано явное замешательство.

— Ты не бери в голову, Джонни! Это я так… — повторил он. — Понимаешь, кореш, у младшей сестренки день рождения завтра. Край, подарок надо. — Он словно оправдывался.

— Лады! Все олл райт. Каждый зарабатывает, как умеет. Диалектика.

— Только не говори, будь человеком, Артисту… Вот, возьми, — Дантист сунул мне в руку тяжеловесный медный кастет. — Дарю на память!

Я, не очень понимая эту неожиданную щедрость, взвесил подарок в руке.

— Не беспокойся. У меня еще есть. Высший класс! С шипами! — прибавил Дантист, явно опасаясь, что я откажусь.

— Ладушки! Если тебе не жаль…

— Все путем! — облегченно вздохнул Дантист. — Куда двинем? В парк?

— Айда.

У скамейки, где произошло наше боевое знакомство, подстелив под себя пиджак, сидел Артист. Перед ним в правильном порядке были разложены игральные карты. Он раскладывал пасьянс со скуки. Слева лежала гитара, справа бутылка вина «Бычья кровь».

— Привет честной компании! — гаркнул он, приподнявшись навстречу.

Заметив мой удивленный взгляд, ухмыляясь, пояснил:

— Скамейка — атрибут гнилой цивилизации! Сидя на живой травке, сильнее чувствуешь интимное общение с дикой природой. Зов предков, так сказать!

Дантист, помешкав, тоже устроился на земле. Я последовал его примеру, стараясь не думать о том, что, безусловно, зазеленю штаны.

— Скучновато жить на свете, скажу я вам! Маленькие удовольствия хоть как-то разнообразят наше прозябание на этом куске навоза, который умники почему-то назвали земным шаром! Предлагаю перекинуться в стиры. Нет возражений? — поинтересовался Артист и начал профессионально ловко тасовать колоду.

— В карты, что ли? Можно, — я согласился, так как карточная игра — мое любимое развлечение.

— Я в отказе. Капусты — ноль, — отвечая на взгляд Артиста, буркнул Дантист.

— Бура? Очко? Хлюст? — уточнил Жора.

— Бура интереснее, — я высыпал перед собой на траву монеты, оставшиеся от школьного обеда.

Эта игра была моей любимой. Я в ней изрядно поднаторел, упражняясь с приятелем Вовчиком, по кличке Шулер. Он научил меня «ломать» колоду и вмиг различать крапленые карты.

— Из копеек складываются рубли, как нас учит политэкономия! — съязвил Артист и нарочно небрежным жестом швырнул перед собой несколько смятых красненьких червонцев.

Игра началась. Первые партии протекали с переменным успехом.

Но вот, наконец-то, мне, как говорится, широко заулыбалась фортуна. Подряд повалили козыри и одномастье. Ставки поднялись с копеек до рублей, а затем и до червонцев. За какие-то полчаса вся наличность Артиста перекочевала в мой карман.

— Жадность фраера сгубила! — кисло констатировал Жора. — Пустяки! Деньги, что навоз — сегодня нет, а завтра целый воз!

Дантист, с живым интересом следивший за игрой, равнодушно сплюнул и развалился на траве.

— Ну что ж! Помянем мой провал и достойно отметим удачливость Джонни! Он, видать, профессионал… Ха-ха!

— Возражения отсутствуют, — машинально бросил я, еще не вполне освоившись с мыслью о неожиданном куше. Сорок рублей я еще никогда сразу не имел, и эти четыре червонца казались не совсем реальными.

В руке Артиста щелкнул боевой кнопарь. Длинным узким лезвием ножа он явно тренированным движением ловко выковырнул натуральную пробку из «Бычьей крови».

— Откуда такая роскошь? — невольно позавидовал я, с восхищением рассматривая эбонитово-черную, с удобными ложбинками для пальцев, рукоятку с медной перекладиной для упора при ударе.

— Где взял, там уж нет! — осклабился Артист и протянул мне бутылку. — Истинные друзья пьют прямо из горлышка, без глупых дешевых церемоний! Давай, Джонни, как победитель!

Остатки красного вина достались Дантисту. Опрокинув пустую бутылку кверху донышком, он с сожалением заглянул в горлышко, но, ничего не обнаружив, зашвырнул ее под скамейку.

Приятно было вольготно раскинуться на травке, глядеть на ленивое перемещение туманных облаков, на едва покачивающиеся верхушки тополей и не думать ни о чем.

О чем-то перешептывалась молодая листва, потревоженная заигрываниями ласкового ветерка. Сюда, в глубину парка, никакие посторонние звуки «гнилой цивилизации» не долетали, и можно было легко представить в своем воображении, что ты крутой авнтюрист-ковбой из американского боевика, прилегший в девственном дремучем лесу Эльдорадо отдохнуть после удачного налета на золотоносный прииск…

И, словно гипнотизер, прочитав мои мысли, Жора Артист настроил свою семиструнную и запел «Ковбои».

Только когда уже в парке стало темнеть, мы разошлись, условившись о завтрашней встрече.

3


— Все еще нежишься в постели? — спросила мама, раздвинув плотные портьерные шторы.

Я открыл глаза и сразу зажмурился от яркого света, залившего потоком комнату.

— Вставайте, граф, вас ждут великие дела. Завтрак стынет!

Я улыбнулся: с утра было отличное настроение. И не из-за привычной маминой шутки. Просто солнечные лучи, бившие веером из высокого окна, напомнили, что пришло, наконец, беззаботно-веселое лето, настали долгожданные каникулы. С сегодняшнего дня я свободен от нудно-скучных школьных занятий и противных заданий на дом.

В окно, любопытствуя, заглядывал кусок голубого безоблачного неба.

— И почему люди не летают?! — засмеявшись, задал я риторический вопрос Катерины из «Грозы» Островского.

— Потому, что тогда никто не остался-бы на нашей грешной многострадальной земле! — ответила мама, не то в шутку, не то всерьез.

После сытного завтрака я устроился на балконе в шезлонге дочитывать детектив Агаты Кристи.

…Раздался глухой бой старинных настенных часов.

«Пора в парк», — встрепенувшись, вспомнил я.

Захлопнув за собой дверь, все еще слышал за спиной монотонно-торжественные удары часов: ПОРА! ПОРА! ПОРА!

В этот день непостоянная Удача явно демонстрировала мне свою задницу. Колесо карточной фортуны как-то незаметно быстро повернулось на сто восемьдесят градусов, и я остался ни с чем.

Серого и Дантиста на этот раз в парке не было. Не появились они и к вечеру. На мой вопрос Артист многозначительно осклабился и ответил, ткнув указательным пальцем куда-то в небо:

— Они заняты весьма важным делом, достойным внимания всех деловых людей!

Я хотел было уточнить, что это за дело такое, но передумал, увидев мрачно-хмурое лицо Артиста, который только за последний час уже несколько раз нетерпеливо поглядывал на ручные часы, не объясняя своего странного беспокойства.

— Завтра можешь не приходить. Нас здесь не будет, — пожимая мне руку на прощанье, обронил Артист.

— Почему? — не сумел я скрыть разочарования, так как твердо расчитывал на завтрашний карточный реванш.

— Решили устроить маленький пикничок на лоне природы. Прошвырнемся на мото за город.

— А я? Разве не могу с вами?

— Чудак-человек! Мотоцикл расчитан только на троих, — снисходительно объяснил Жора. — Для тебя, Джонни, просто нет места.

— Проблема лишь в этом? Пустяк! — Я воспрянул духом, вновь обретя надежду отыграться. — У меня свой мотоцикл имеется. «Ява».

— Красиво жить не запретишь! Любопытно, откуда бабки? — Жора изучающе уставился мне в глаза. — Или я тебя недооценивал, или ты трахаешь дочурку миллионера?..

— Промахнулся, Жора! Просто мама подарила «Яву» на шестнадцатилетие.

— A-а! Ясненько. Ну тогда, добро. Завтра по утряне в семь часов будь здесь на колесах, как из рогатки! Бензобак залей под завязку.

— Лады!

4


Неописуемым кайфом было мчаться на второй скорости по ровно гладкой, блестящей от недавнего дождика, асфальтированной дороге.

Мощно ревел мотор. В его басистом голосе слышалась могучая уверенность машины в своих силах. И в то же время к этой солидности примешивалось что-то ребяческое, нахально-бесшабашное. В самоуверенном рокоте мотора, казалось, угадывалось: «Прочь с дороги! Всех сомну! Всех снесу!»

Если бы не реальное опасение нарваться на пункт ГАИ — я все еще не обзавелся водительскими правами — было бы совсем замечательно.

Победно разбивая грудью воздушный поток, я первым несся по трассе. За мной, азартно пригнувшись к рулю, мчался Жора Артист.

Капитулировавший ветер льстиво свистел мне в уши: «с-сам чо-орт тебе не бра-ат-с!»

Наконец, выжав из взвывшего «Урала» все, что он был в состоянии выдать, Артист вырвался вперед, несмотря на то что его мотоцикл тащил на себе тройную тяжесть.

— Улю-лю! Ха-ха! — насмешничали Дантист и Серый, демонстрируя мне «дулю».

Я хотел, пусть даже рискуя слететь в кювет, дать по газам, но в это время мы свернули с тракта на узкую ухабистую проселочную дорогу. Из-за предательских кочек и рытвин оба вынуждены были сбавить безрассудно-бешеную скорость. Роль камикадзе ни меня, ни Жору не привлекала.

Мигом проскочив перелесок, мотоциклы выкатили на берег речки. Если бы берег спускался к воде не полого-ровно, мы наверняка перевернулись бы — столь неожиданно резким оказался переход из лесочка к самой воде.

Как дикие чудо-кони, остановленные на всем скаку, мотоциклы издали сдавленный хрип и мертво замерли.

— Прибыли! — весело гаркнул Жора.

Я снял мотоциклетный шлем и с любопытством оглядел окрестности.

Речка была неширокая. Прикинул, что при надобности, могу переплыть ее в два счета. На высоком противоположном берегу высились стройные ряды корабельных сосен. Их строгую величественную сдержанность немного смягчал беспорядочно разбросанный между ними березовый молодняк.

Темно-зеленая вода, нефритово искрящаяся на солнце, нежно-голубое небо, сосны, казавшиеся издали сиреневыми, — все вносило в мою душу чудно-легкое настроение.

Поймал себя на мысли, что мне, как маленькому мальчугану, хочется, беззаботно смеясь, пробежаться босиком по самой кромке воды, чтобы разлетались подо мной многоцветные фонтанчики радужно-радостных брызг…

— Умаялся с дороги? — дружелюбно хлопнул меня по плечу Артист. — Сейчас развеемся, будь спок!

В это время ребята расстелили на мелком песочке какое-то подобие покрывала-скатерти, странно сочетавшее в себе малиновый, желто-коричневый и фиолетовый цвета.

По-турецки поджав под себя ноги, вся братва полукругом разместилась за этим импровизированным столом.

Из коляски «Урала» была извлечена литровая переплетенная бутыль и множество съестной всячины.

— За вчерашнюю удачу! — поднял наполовину наполненный стакан Артист.

— За тебя и Генриха! — вставил Серый, в два глотка заглотив свою дозу.

— А кто такой Генрих? — полузадохнувшись от мутного самогона, поинтересовался я.

— Великая голова с умопомрачительным множеством умственных извилин! — сострил Жора, с удовольствием захрустев малосольным болгарским огурчиком.

— Его старшой брательник, — пояснил Дантист.

Пригладив пятерней непослушно-растрепанную рыжую шевелюру, Жора взял гитару.

Над спокойной гладью воды томно полилась песня. Все-таки Артист пел профессионально, что называется, искренне-чувственно. В его голосе слышались то бесшабашно-удалой кураж, то безысходно смертельная тоска:
		…Пейте, пойте, друзья, веселитесь,



		Вспоминайте кента своего!



		Жил когда-то в Свердловске Кучеренко,



		А теперь расстреляли его…








— Ну что ж, помянем бедолагу Кучеренко! — криво усмехнулся Серый и плеснул всем из бутылки.

Солнце поднялось уже довольно высоко. Мы разделись. Вода была теплая, освежающая и такая чисто-прозрачная, что свободно просматривалось золотое песчаное дно. Кое-где сквозь песок настырно пробивались кустики водорослей. Их мохнато-косматистые лапки, причудливо закручиваясь, хватаясь друг за дружку, жадно тянулись вверх к безнадежно далекому солнцу.

— Хочешь жить — умей вертеться! — сделал я вывод, взглянув на них, и поплыл саженками к берегу.

Когда вышел из воды, ребята уже разлеглись на песочке, подставив горячим лучам свои когда-то успевшие загореть тела.

— Небось, сыграть желаешь? — взглянув на меня, спросил Жора и, не дожидаясь ответа, вынул из валявшейся рядом куртки колоду засаленных карт.

Повторилась, вплоть до мелочей, вчерашняя история. Вся моя наличность — двадцать семь рублей, выуженные из домашней копилки, в мгновение ока перекочевали к Артисту. Жора почему-то остался совершенно равнодушным к своему везению, сунул смятые бумажки в боковой карман куртки и закурил.

— Завтра обязательно отыграешься, браток! — успокоил он, виртуозно выпуская серию колечек табачного дыма.

Настроение совсем упало в минус. Я так твердо рассчитывал на выигрыш, что совсем не учел последствия проигрыша. А они были далеко не из лучших. Мама, без сомнения, вскорости узнает о внезапно опустошенной копилке, и будет крупная неприятность.

Не спрашивая разрешения, наполнил до краев граненый стакан из оплетенной бутылки и залпом выпил обжигающую, ставшую тепло-противной на жаре жидкость, чем-то напоминавшую морилку для тараканов.

Жора скосил на меня насмешливо-издевательский взгляд.

— Не гони, Джонни, по пустякам, — дело житейское. Суета сует!

— Душно что-то. Искупнусь.

Тяжело ступая, безусловно, стараясь держаться прямо, я вошел в реку по грудь. Вода обладала живительно-волшебной силой. Недаром, видать, я родился под знаком Рыб. Хмель почти испарился, осталась только какая-то мрачная подавленность.

Случайно блуждающий взгляд остановился на кустике водорослей.

— Жить хочешь?! — я вдруг озлобился и нырнул.

Когда вышел на берег, в руке у меня были намертво зажатые кустики подводных растений. Отшвырнул их подальше от воды.

— За жемчугом охотишься? — захохотал Серый, наблюдавший за моими манипуляциями.

— Угадал! — я растянулся на песке.

«Где достать капусту для реванша?» — не давала покоя нудная мысль.

Из лесочка медленно выехало такси.

Но это не была пьяная фантазия, не мираж, как я поначалу подумал.

Дверца машины хлопнула, и появился водитель с шапкой кудрявых рыжих волос — точно таких, как у Жоры. За ним из автомобиля вышла молодая девица в ярком платье.

Артист с трудом поднял отяжелевшую голову; он успел уже изрядно приложиться к самогонке:

— A-а! Наша ненаглядная принцесска Тамарка прикатила! — хохотнул он.

— Отстань, козел. Надоел, — скривив напомаженные губки, отмахнулась Тамара.

— А меня, пьяная твоя харя, ты уже и в упор не видишь? — спросил рыжий таксист.

Артист осоловело воззрился на него.

— Генрих?! Ты как здесь очутился?

— Закусывать надо, милый братик, и поменьше хлебать водки. Она, как нам доказывает история, и так массу замечательных людей сбила с панталыку. А нашел я вас просто, ты же сам сказал, на старом месте будете.

— Между прочим, эт-то не водка, а самогон! — заплетающимся языком попробовал оправдаться Артист.

— Тем более! — засмеялся Генрих. — Ладно. Покемарь децал. Позже побазарим.

Жора не заставил себя уговаривать, обессиленно уронил голову и больше не подавал никаких признаков жизни.

Серый с Дантистом встали, как солдаты перед командиром, ожидая от таксиста приказаний.

— Садитесь! — махнул тот рукой. — Как водичка? Ништяк?

— Первый сорт!

— Как парное молоко!

— Отлично. Отдохну немного от служения родине и отечеству! — Генрих скинул одежду, удобно прилег на песочек.

— Забавная, скажу я вам, эта штучка — жизнь, братишки! — сладко зевнул он, интеллигентно прикрыв рот ладонью.

Тамара присела рядом с ним. Ее карие глаза задумчиво смотрели на воду.

Я даже позабыл про карточное поражение, глядя на Тамару. Это была стройная девчонка, лет двадцати, с длинными вьющимися черными волосами, с приятным, по-детски чуть капризным выражением лица. Ее изящная, аппетитная фигурка притягивала жадные плотоядные взгляды всех ребят.

Генрих, явно по-хозяйски, положил голову на колени Тамары. Та снисходительно усмехнулась и нежно-ласково провела ладонью по его курчавой шевелюре.

— Скучно что-то, — томно вздохнул таксист.

Серый с готовностью взял гитару и начал старательно настраивать струны.

— Нет уж, уволь! — притворно испугался Генрих. — Только не это! С гитарой Жорик мне уже все мозги перетрахал! Дантист, глянь-ка в машине на заднем сиденье!

Дантист, покачнувшись, встал и приволок кассетный магнитофон.

В скором времени все птахи в лесу сильно перепугались: из мощного динамика понеслись лихие вопли ансамбля «Ху». Пташки волновались не напрасно — голоса певцов смахивали то на лай, то на мяуканье, то на плачь изголодавшегося волка, жалующегося на луну.

Стая птиц поднялась в небесную синь и скрылась подальше от опасного соседства.

Лишь сороке, казалось, шизоидные выкрики ансамбля пришлись по душе. Она устроилась недалеко на ветке и, восхищение вертя маленькой головкой и треща без умолку, как будто солидарно подпевала.

А может, она, наоборот, сердилась и выражала тем свое бурное птичье недовольство.

— Вот это я понимаю, современная цивилизация! — мечтательно произнес Генрих. — Не то, что наша балалаечная Русь! Знаете, ребятишки, сколько «Ху» зашибает за одно турне по Штатам? Два миллиона долларов! — он завистливо вздохнул. — Вот настоящая красивая жизнь!

Генрих вдруг вспомнил обо мне.

— Новенький, что-ли? Серый, почему я не в курсе?

— Да нет, это так… Жора с ним в карты шпилит.

— A-а! Цыпленок! Неравнодушен, значит, к дензнакам? Логично! Но поосторожнее, дружок. Жорик дока в этом деле. Талант! Враз ощиплет. «И жалобно не вой, — как в песне поется, — ты бежишь домой раздетый и босой!». Информация к размышлению — сопли и слезы позднего раскаянья Жорика не разжалобят! Давай задний ход, мальчонка, пока времечко позволяет!

— Я не цыпленок! И не лезь в мои личные дела! Тебя они нисколько не касаются! — процедил я, еще больше распаляясь, заметив заинтересованно-удивленный взгляд Тамары.

— Брось, Джонни, не связывайся ты с ним! — шепотом посоветовал Дантист.

— Нет, ты — цыпленок! — не меняя удобной позы, словно выдавливая из себя слова, смакуя, сказал Генрих, хищно прищурясь. — А сейчас ты к тому же станешь жареным!

Он скользнул взглядом по Серому и Дантисту. Те послушно поднялись и направились ко мне.

Дантист сочувственно вздохнул, а Серый оскалился в злобной ухмылке.

Как говорил вождь мирового пролетариата, промедление смерти подобно!

Поэтому я тигрино-быстро прыгнул к своей одежде и мигом выхватил из кармана медный презент Дантиста.

«Попробуйте-ка меня сейчас взять, чайки общипанные!»

Серый растерянно огляделся — ни камней, ни палок поблизости не наблюдалось.

— Крутой пацан! — улыбнулся Генрих. — Уважаю! Признаю, ты не цыпленок, а матерый волчара! Не хотел бы я повстречаться с тобой в темном переулке… Мне бы с десяток таких хватов! Весь мир перевернули бы запросто, без всяких там идиотских рычагов Архимеда! Ха-ха!

Серый и Дантист, будто ничего не произошло, снова устроились на бережку.

Солнце стояло в зените. Прошитый его агрессивными лучами, далее слабенький бриз с реки рассеялся и сховался, спасаясь в густой тени листвы, лишь легким пошевеливанием в ветвях напоминая, что еще жив.

Тамара, кокетливо изгибаясь, стянула через голову цветастое полупрозрачное платье мини и осталась в голубеньком купальнике.

Когда она шла к воде, соблазнительно покачивая главной своей достопримечательностью, мы восхищенно уставились ей вслед. Тонкий импортный купальник совсем не скрывал, а, наоборот, подчеркивал замечательные прелести ее гибкого тела.

— Не насилуйте девочку глазами, братва! — усмехнулся Генрих. — Она пока не про вас!

Дантист бросил на Тамару последний алчный взгляд и потянулся к плетеной бутыли. Серый зло сплюнул и перевернулся на живот. А я зарыл ноги в прокаленный песок. На душе было легко и как-то грустно.

«Вот ради таких, мужики, не раздумывая идут и на подвиги, и на преступления… И прыгают с отчаянья в пролеты лестниц», подумалось вдруг мне.

По грудь зарывшись в теплый песок, я почувствовал себя как-то по-особенному. Будто, как дерево, расту из земли.

«Все мы оттуда, — улыбнулся, засыпая. — Все в землю ляжем, все прахом будем…»

Весьма довольный своими не хилыми познаниями Горького, я забылся в тяжелом сне.

Мне снилась очаровательная Тамара. Она задорно смеялась и нежно ласкала пальчиками мои волосы. Рядом кружился в мистическом танце шамана Артист. С каждым взмахом рук у него из рукавов пиджака почему-то вылетали игральные карты с голыми девками на «рубашках». Они тут же превращались в крупных черных ворон и, противно каркая, кружились надо мною. Особенно выделялись три вороны: пиковый туз, шестерка треф и бубновая голая дама.

Я возмутился, сам не понимая почему.

— Отчего дама бубновая, а не пиковая?! Это неправильно! — кричал я до полной хрипоты, до изнеможения, хотя никак не мог понять, что меня так раздражает.

Артист продолжал свой фантастично-страшноватый танец, крутя над головой гитару в наклейках хохочущих девиц, которые все вдруг приняли облик Тамары. Они, заигрывая, подмигивали и лукаво шептали:

— Приклейся к нам, и тогда мы навсегда будем вместе!..

Вдруг появился Генрих, в руках у него болталась хозяйственная сетка, битком набитая пачками денег. Смешно подпрыгивая, он бежал по картофельному полю. А за ним, вопя, мчались длинноволосые парни и орали:

— Отдай наши два миллиона долларов!

Опять появилась Тамара. Ее насмешливые карие глаза оценивающе смотрели из-под длинных ресниц. Внезапно черты лица стали мгновенно расплываться и голова превратилась в яркий золотой диск. Он так невыносимо сверкал, что я зажмурился от острой боли в глазах.

— Мальчик, проснись! — услышал я голос откуда-то издалека.

С трудом разлепил веки. Надо мной склонилась Тамара. Она случайно заслонила от меня солнце, и ее голова оказалась как бы золотым ореолом.

— Богиня! — хрипло прошептал я.

Тамара звонко рассмеялась, довольная комплиментом.

— Дурашка! Хватит нежиться на солнышке! И так, по-моему, лицо сжег! Пойдем обедать, мой облезлый дурачок!

Я выбрался из плотных песочных объятий и перебрался к ребятам.

Импровизированный «стол» уже был уставлен иначе. Опустошенная литровая бутыль куда-то исчезла, ее место заняли принесенные из автомобиля две бутылки виски «Белая лошадь», несколько банок шпрот и термос с пивом.

— Командовать парадом буду я! — явно подражая Остапу Бендеру, заявил таксист, сворачивая бутылочные пробки и наполняя граненые стаканы.

— Без тостов! Каждый пьет за свое! — предложил, успевший отоспаться, Артист.

«За то, чтобы Тамара стала моей!» — загадал я и залпом осушил свои полстакана. Виски, хоть и было теплым, оказалось приятным и мягким на вкус.

В скором времени Генрих с Тамарой укатили. Жора Артист почему-то заметно сник. Серый протянул ему гитару, но тот лишь отрицательно покачал головой, продолжая потухшими глазами смотреть на покрывающуюся к вечеру мелкой рябью поверхность реки.

— Паршиво жить на свете! — тяжело выдохнул он. — Размаха настоящего нет! Счастья хочется! Хотя, как сказал русский классик-араб: «На свете счастья нет, но есть покой и воля…».

— Твой араб — конченный дурак! Есть капуста — имеешь все, что пожелаешь. В этом и есть счастье! — завистливо разглядывая заграничную этикетку виски, высказался Серый.

— Не в деньгах, братцы, счастье! — кисло улыбнулся Жора Артист. — Покой и воля…

Его глаза наполнились слезами. Непослушной тяжелой рукой он взял гитару. Сначала его баритон звучал тихо и тоскующе, но затем, все более распаляясь, Жора запел с настоящим надрывом.

«Под Высоцкого подделывается» — решил я.
		…Сижу на нарах, как король на именинах,



		И пайку черного мечтаю получить,



		Гляжу, гляжу в окно, теперь мне все равно —



		Решил я факел своей жизни потушить!..








— Кончай гнать, Жора! Вчера мы сработали чисто! — прервал пение Дантист. — Или, может, хвостов просто нахватал в институте?

— Всего-то один. Лажа! — устало отложил семиструнный инструмент Артист. — И к чему, спрашивается, я вообще туда поступил? Все одно хирург из меня не выйдет, а быть заштатным терапевтом — не цель моих мечтаний!

— Так отчислись, и все дела! Генрих же бросил юридический. И ничего, — посоветовал Серый.

— Не выгорит. Характера не хватит, — вяло махнул рукой Жора. — Привык плыть по течению. Видно, придется волочь свой крест. Ну, да и черт с ним!

Назад ехали в обратном порядке. Артист с Серым, а я с Дантистом — нам оказалось по пути.

— Гуд бай! — крикнул Жора, перекрывая рев мотора, на развилке дорог и свернул, налево.

«Налево пойдешь — богатство найдешь; направо пойдешь — любовь найдешь; прямо пойдешь — смерть найдешь», почему-то вспомнилась мне надпись на валуне древней русской сказки.

Мне стало весело: «Не знаю, как насчет права-лева, а прямо — верная смерть — девятиэтажка стоит. На скорости вмиг расшибешься!» — подумал я, катя по правой дороге.

Вспомнилась Тамара:

— Хорошо бы предсказание о правой сбылось!

— Что ты сказал? — не понял Дантист.

— Ничего! Проехали! — засмеялся я и дал полный газ.

— Тормозни здесь, — попросил попутчик через некоторое время.

— Ну, бывай, Джонни! Завтра по-новой играть придешь?

— Непременно!

— Не советую… Повадился кувшин по воду ходить… Ну, как знаешь. Хозяин — барин.

— Да, а почему у брательника Артиста заграничное имя?

— В натуре-то, он Геннадий. Просто ему в кайф, когда его Генрихом зовут. Ничего парняга. Но не пофартило ему в жизни. Если б не турнули с третьего курса, сейчас юристом бы зажигал, а не баранку крутил!

— А что так?

— Точно не знаю. Какая-то история с однокурсницей… Кажется, даже уголовное дело завели. Но родичи-профессора отмазали. Ну, бывай! И лучше больше не играй, Джонни!

— Ладушки! Бай-бай!

5


Какое-то странно-неприятное ощущение, будто скользкий холодный зверек забрался в мою душу, шевелится там, перебирает лапками мысли, желания, а ты с тоскливой безнадежностью ждешь, что он сейчас отыщет что-нибудь интересное для себя и вонзит в «это» остренькие зубки.

Я с надеждой взглянул на книжку Агаты Кристи, но она была уже прочитана и не могла отвлечь от глупого шизоидного состояния.

«Предчувствие шевелится, — вяло подумалось мне. — Опять продуюсь, наверно. Азарт!..»

Мне пришел на память любимый книжный герой — профессиональный игрок Джек Гемлин Брет Гарта.

«Основное, — говорил тот, — быть равнодушно-спокойным во время партии. Ни в коем случае не повышать ставки, уметь вовремя остановиться…»

Я резко поднялся с кресла — жребий брошен — и подошел к маминому письменному столу. Выдвинул верхний ящик, никогда не запиравшийся. Бумажник лежал на виду, даже искать не понадобилось. В нем обнаружил пять десяток, сберкнижку и собственную фотографию в детском возрасте. Из-за этого фото чуть было не отказался от затеи и не засунул все обратно на место.

Но, подумав, деньги я все же забрал, выскочил на улицу. Настроение заметно поднялось.

Холодный зверек в душе почти затих, чего-то выжидая, мерзкая бестия!

— Ничего! Все будет ладушки! Пять червонцев — это сильный актив! — шепнул я сам себе, убыстряя шаги к парку.

Артист уже сидел в своей излюбленной позе — нога на ногу. Под его опухшими глазами образовались болезненные черные круги — не слишком большая дань за вчерашнее усиленное веселье.

Доброжелательно кивнув мне, он лениво выплюнул сигарету и вынул колоду карт:

— Ставка?

— Червонец.

Артист удовлетворенно хмыкнул и, дав мне сдвинуть колоду, раздал карты.

— Бура! — облизнув невольно пересохшие губы, заявил я и выложил перед Жорой тройню старших козырей.

— Повысим? Удачу надо хватать за попочку! Ей, как женщине, это очень по вкусу! — ухмыльнулся Артист.

Ставка удвоилась, затем утроилась.

— Как плебеи по мелочам размениваемся! — пренебрежительно скривил тонкие губы Жора. — Давай, как серьезные деловые — ва-банк! Кто не рискует, тот шампанского не пьет!

И на отполированные временем доски скамейки веером легли четыре банкноты по полсотни рублей.

Я с досадой почувствовал, что на лбу выступила испарина, по всему телу пробежала горячая, а следом ледяная волна.

— Лады! — проглотив застрявший комок, предательски дрогнув голосом, согласился я. — Давай на все. Пан, или пропал!

Я очень медленно, чтоб не спугнуть удачу, раздвинул розданные Жорой карты. И облегченно перевел дух.

— Моя партия! — сдерживая ликование, я выложил перед Артистом самую мощную «молодку» из туза, десятки и короля треф.

— Молоток, Джонни! Но есть у тебя маленький недостаток — говорить гоп, пока не перепрыгнул! — широко осклабился Артист и смачно шлепнул передо мной свои карты. Три туза в паре с козырным. — Московская бура, небьющаяся даже козырями.

Со смешанным чувством нереальности происходящего, опустошенности и боли наблюдал я, как Жора нарочито-небрежно складывает купюры и кладет к себе в карман.

— Что это, Джонни, у тебя морда вытянулась? — захохотал Артист, насмешливым взглядом изучая мою физиономию.

— Ну, ладно! — выдохнул я, стараясь, чтоб голос звучал бодро. — Пора мне. Прощай, Жора!

Я поднялся на ватных ногах со скамьи и сделал несколько шагов по аллее.

— Постой-ка, Джонни! А завтра придешь?

— Нет, пожалуй… Нет.

Артист прищурил серые глаза, губы его скривила снисходительная усмешка:

— Погодь, Джонни. Сядь. Побазарим давай.

Я послушно вернулся на скамейку. Домой идти совсем не хотелось. Предстояло нелегкое объяснение с матерью по поводу опустевших копилки и бумажника.

— Где капусту взял? У мамаши учительницы надыбал?

Я нахмурился, ощущая, как привычно-крепко сжимаются кулаки и напрягается тело. Жора был один и выхлестнуть его труда не представляло.

— Не нервничай, Джонни! И можешь не отвечать. Все и так ясно, — Артист, страхуясь, отодвинулся от меня и, будто ненароком, сунул руку в карман, где у него лежал пружинный нож.

— Не крал я, а только на время взял, — буркнул я.

— Ага. Ясно. Каким же манером собираешься возвращать?

— Жорик, не суй нос не в свое дело! Это моя проблема!

— Хочу тебе помочь, чудак-человек! И не гляди на меня волком!

— Я не нуждаюсь в акте благотворительности, Жора-филантроп!

— Речь вовсе не о благотворительности! И я не филантроп. И никогда им не стану — слишком не верю в людскую благодарность. Ведь человек по сути своей — неблагодарное животное. Не согласен? — Артист, криво ухмыляясь, глядел на меня, как на одного из представителей животного мира.

— Нет. А благодарность детей к родителям?

— Пальцем в небо попал! Это же не благодарность, а банальный животный инстинкт, зов крови! Не будь таким наивным!

— Не знаю…

Глаза Жоры насмешливо сузились. Они словно говорили:

— Младенец! Как смеешь сомневаться в общепризнанных истинах?!

— И что за помощь хочешь предложить? — деланно-равнодушно поинтересовался я.

— Материальную помощь не жди. Дураки давно вымерли. Могу лишь дать дельный совет, как раздобыть столь необходимые тебе дензнаки.

Я, почему-то наивно ожидавший, что Жора предложит мне по-братски взаймы, разочарованно отвернулся.

— Ну и как, любопытно?

— Очень даже просто! Надеюсь, тебе знакомо понятие — экспроприация экспроприаторов?.. Грубо выражаясь, выхожу один я на дорогу… Все на бочку и живей!

— Грабеж? — я не очень удивился. — Ты шутишь, Жора?

— Да? — лицо Артиста стало серьезным. — Ничуть! Так что решайся, будь мужиком! Или тебя смущает такое детско-наивное понятие, как мораль?! Не смеши, браток! Кто придумал это словечко? Слабые и никчемные людишки. Ничтожества, для которых предел мечтаний — домашние шлепанцы, телевизор и теплая баба под боком! И эти животинки изобрели мораль, чтобы превратить сильных личностей в таких же тупо послушных скотин, как они. В стадо! А что мешает нам, сильным личностям, создать собственную Мораль? Мертвый лист отпадает, чтобы не мешать живому, слабый обязан уступать место сильному, трусливый — смелому! Разве это не истинная Мораль? И ее придумала сама Природа, а не человечишки! Что молчишь, Джонни?

— Сказать правду, я над этим никогда не задумывался. Но как так — хватать человека без причины и… экспроприировать?

— Тебя тормозит подобная чушь? Не будь дешевым чистоплюем! И запомни: нет на свете человека без греха! Каждый принес горе кому-то! А за все надо платить! И мы — те Черные Ангелы, взимающие долги! Добрые, кстати, так как будем наказывать быдло лишь материально, оставляя им их никчемную жизнь!..Да и нет у тебя, браток, другого выхода из финансовой ямы! Ну, по рукам?

Я вяло ответил на рукопожатие.

— Джонни! Я с самого качала понял, что на тебя положиться можно! От судьбы не уйдешь — ты хищник, а не овца! Я это с первой встречи просек!

…Я торопливо шел по направлению к своему дому. Четко печатали по мостовой каучуковые подошвы. Прохожих не было. Людишки-плебеи давно устроились перед телевизорами или с газетами в руках в своих квартирах-норах.

Стоял теплый вечер. Солнце уже загасилось за крышами домов, но небо было еще светлое, наэлектризованное за день прожектором-светилом. Кое-где на небе угадывались холодные точки далеких равнодушных звезд.

Я чувствовал себя Гулливером в стране лилипутов — большим и сильным.

«Глупые, маленькие, смешные людишки! — думал я, глядя на мирно светящиеся окна близлежащих домов. — Вы и не подозреваете своими куриными мозгами, что сейчас идет под вашими окнами гангстер-мститель. Черный Ангел, от которого вам не спрятаться под дюжиной замков-засовов!»

Сунул руку в карман — там приятно хрустнули ассигнации.

«Даже ангел задаром работать не станет! Наказал козлов — и сам не в накладе! Ха-ха!

Все еще смеясь, поднялся по старым, выщербленным ступеням подъезда.

— Нынче ты поздно что-то, — встретила меня мама, стараясь скрыть в голосе обеспокоенность. — И не скучно одному гулять? Ведь все твои друзья разъехались на лето.

«Ладушки! — радостно подумал я. Она пока не засекла пропажу денег!»

— Я не один. Друзья не копченая колбаса. Их везде найти можно!

— Познакомился с кем-то?

— Да. В парке. Клевые ребята. Двое учатся в строительном училище, а третий — в мединституте на третьем курсе мается.

— Как так — мается?

— Его истинное призвание — музыка. Артист, одним словом!.. — мне стадо смешно от этой случайной двусмысленности.

— Вот и замечательно, а то я все голову ломала, куда бы тебя на каникулы пристроить, чтоб совсем не закис.

— Пустяки! Мне вовсе не скучно! Даже, наоборот!

— Да? Ты какой-то странный последнее время был. Я думала, что от одиночества и безделья измаялся.

— Нет. Все ладушки!

Я открыл глаза, уставясь в потолок. Сон, видать, совершенно про меня забыв, не приходил.

«Вот почему всегда так получается? — подумалось. — Когда хочешь заснуть — ну ни в какую! А желаешь просто поваляться, помечтать о чем-нибудь — враз засыпаешь! Лады! По этой теории бог сна сейчас ко мне не примчится, как ошпаренный!»

Я до мельчайших подробностей стал восстанавливать в памяти события прошедшего вечера.

Почти сразу после откровенного разговора с Артистом, на аллее появились Серый и Дантист.

Последовало, ставшее уже традиционным, алкогольное возлияние, вмиг рассеявшее все мои сомнения в правильности принятого решения.

Затем мы всей компанией направили свои, уже немного нетвердые, шаги на облюбованную Артистом еще днем улочку, где висели только два фонаря, да и то слепые, с выбитыми лампами.

Ждать клиента пришлось недолго. Из-за поворота вынырнул какой-то прохожий с портфелем и, беспечно насвистывая модный мотивчик, направился в сторону нашей засады.

— Ну?! — ухмыльнулся Артист. — Давай, Джонни, покажи-ка братве, на что способен!

Я неуверенно взглянул на быстро приближавшуюся фигуру, враз вспотевшей ладонью до боли в пальцах сжав медный кастет.

— Ладно, Джонни! Впервой всегда трудно. Смотри, как это делается! Учись, пока я на свободе!

Артист вынырнул из мрака густых акаций и разболтанной походкой подвыпившего гуляки побрел по тротуару. Прохожий на какое-то время остановился, но, увидев, что встречный всего-навсего один и в стельку пьян, уверенно продолжил путь и даже возобновил свои глупые музыкальные упражнения.

Артист внезапно резко прекратил ходьбу так, что прохожий чуть не налетел на него.

— Ты чего, малый?! Сдурел?

— Дай-ка закурить, землячок! — сквозь зубы процедил Артист, загораживая ему дорогу.

Тип с портфелем, видно, не любил осложнений и сунул ему сигарету.

— А ты, оказывается, законченный жлоб! Всю пачку, фраер! — оскалился Артист.

— Тебе что, парень, мозги давно не вправляли? Иди-ка проспись, а то уложу тебя спать прямо здесь на тротуаре!

— Шутник ты, фраер! Но я-то человек серьезный и чувство юмора у меня начисто отсутствует!

В руке Артиста металлически щелкнул пружинный нож, тускло блеснула сталь длинного лезвия. Держал нож он профессионально — одними пальцами, чтобы свободно можно было менять направление острия.

— Ах ты гаденыш! — прохожий отскочил в сторону, хотел, было, замахнуться портфелем, но его локти надежно-крепко уже были зажаты Серым и Дантистом, неслышно подошедшим сзади.

— Без истерики, козел безрогий! Нам нужны твои монеты, а вовсе не ты! — процедил Артист и сунул руку в карман клиента.

Тот сделал отчаянную попытку вырваться, но ребята вывернули ему руки. От нестерпимой боли клиент упал на колени. Портфель отлетел в кусты.

Из-за угла, крутя мигалкой, выехал газик ПМГ.

— Милиция! Помо…

— Не рыпайся, тварь! — Артист с оттяжкой пнул кричащего поддых.

Тот захлебнулся и больше не выступал. Подхватив под руки, его оттащили с тротуара в кусты акаций.

Артист профессионально быстро ошмонав карманы клиента, расстегнул портфель. Выудил оттуда лишь смену белья, бритвенные принадлежности и комок слипнувшихся леденцов в целлофановом пакетике.

— Эй, командированный! Очухался? Мы люди деловые и не раздеваем граждан, как какие-нибудь мелкотравчатые сявки! Так и сообщи ментам в отделении!

Артист презрительно отшвырнул не представлявший никакой ценности портфель в кусты.

— Рвем когти, братва!

На одном дыхании проскочив несколько темных проходных дворов, мы достаточно удалились от ставшей опасной улицы.

— Навар не хилый! Пожалуй, разбежимся, чтоб зря не рисковать, — заявил Артист, исследовав содержимое бумажника командированного. Там оказалось больше трех сотен рублей мелкими купюрами.

— Что у вас?

Серый и Дантист вынули золотой перстень-печатку и часы «Полет». Перстень и часы Артист сунул в карман, а пустой бумажник с паспортом зашвырнул в заросли акации.

Серому и Дантисту отсчитал по стольнику.

— На, держи, Джонни, свою долю! — протянул мне деньги Жора. — Здесь восемьдесят рваных. Хватит?

— Да… Но я же ничего не делал…

— Пустяки. У тебя еще все впереди! — усмехнулся Артист. — Отработаешь. Кстати, сволочной шатией-братией присутствие рассматривается как прямое соучастие!.. Учти!

…По моему телу прошла теплая расслабляющая волна, накрывая с головой. Обычная перовая подушка вдруг показалась пухово-мягкой.

— Я же точно знал, что сон сейчас прибе… — полуулыбнулся я и тут же провалился в бездонно-глубокий свинцовый сон.

6


— О, Джонни! Ты пунктуален, как часы «Полет», что мы вчерась экспроприировали у приезжего лоха. Точность — вежливость королей! Ты, случаем, не загримированный принц? — как всегда встретил меня плосковатой шуткой Артист.

— От тебя ничего не скроешь! — улыбнулся я и плюхнулся рядом с ним на скамейку.

— Как почивали, Ваше Высочество? Кошмары не беспокоили? — Жора щелчком сбил с меня несуществующую соринку и, сняв воображаемую шляпу, приложил ее к сердцу, всем своим верноподданническим видом демонстрируя почтение, смирение и еще целую кучу разных чувств, присущих слуге по отношению к своему господину.

— Благодарю, неплохо. Вот тебе на водку, то бишь на чай! — я щедро-небрежно опустил гривенник в руку Артисту. Тот благодарно поклонился и загоготал, весьма довольный игрой.

— По ходу, я крупно промахнулся! Следовало не в медицинский, а в театральный подаваться!

Из-за поворота аллеи показались Серый с Дантистом. Жора встретил их жестким взглядом исподлобья.

— Вы почему постоянно опаздываете?! Главное — это у вас уже вошло в привычку! Генрих ждать не станет, он не сявка какая-нибудь!

— Мы же не нарочно. Наверно, часы у Серого отстают, — извиняющимся тоном попробовал оправдаться Дантист.

— Хрен с вами, — смилостивился Артист. — Потопали.

— Генрих решил устроить маленький междусобойчик, — объяснил мне по дороге Жора.

Через десять минут ходьбы мы вошли во двор пятиэтажного дома, выстроенного буквой «П».

— В натуре, похоже на тюрягу? — оскалился Жора, обводя взглядом обшарпанные, во многих местах с обвалившейся штукатуркой, унылые стены дома. К тому же на первом этаже размещалось какое-то учреждение — все окна были зарешечены.

— Да, — согласился я. — Копия.

— Здесь и проживает мой брательник.

«Тут ему самое место!» — хотел добавить я, но благоразумно промолчал.

Поднялись на второй этаж. Жора триады коротко надавил на кнопку звонка.

Открыл Генрих:

— Пламенный салют Черным Ангелам, отбросившим никчемные условности. Входите!

За солидным столом под малахит я чувствовал себя несколько скованно, разглядывая дорогую импортную мебель, расставленную в комнате.

— Жить надо уметь красиво! — высказал банальность Генрих, извлекая из бара на колесиках разнокалиберные бутылки.

Серый восхищенно-одобряюще кивнул. В его маленьких глазках читалось: «Вот это — личность! Когда-нибудь и я таким буду!».

— Прозит, господа! — поднял наполненный пузатый бокал хозяин квартиры.

Жора, не глядя, нажал на клавишу магнитофона. Полилась тревожная, как-то странно щекочущая нервы, песня АББЫ «Деньги-деньги».

Артист блаженно закрыл глаза и откинулся на спинку кожаного кресла.

— Ну как, Джонни? Перековка в супермены состоялась? Идиотские иллюзии о долге, совести, морали и подобную бодягу ты, наконец, выбросил в унитаз и слил за ними воду? — с улыбкой поинтересовался Генрих.

— Да. Очень похоже на то!

— Весьма похвально! Глотнем за это славное знаменательное перерождение!

Прозрачные разноцветные бокалы из богемского хрусталя сошлись с чистым звоном, напомнив мне маленькие церковные колокола, слышанные в Нижнем Новгороде, куда ездил с мамой прошлым летом.

У входной двери раздался настойчивый звонок.

Серый нервно встрепенулся:

— Кто это?

— Пока не в курсе. Но не дергайся, дурашка! Накрайняк, уйдем через балкон. Внизу цветочный газон. Можно смело прыгать.

Генрих выдвинул верхний ящик секретера. В его руке оказался тяжелый вороненый ТТ.

Заметив мой взгляд, Генрих усмехнулся:

— И мы не лыком шиты!..

В комнату вошла-влетела полная, раскрасневшаяся женщина в домашнем сарафане.

— Гена, ну разве так можно?!

— А в чем, собственно, дело, сударыня?

— Твоя сумасшедшая музыка не дает моему маленькому спать. Он искричался до слез! Нельзя же только о себе думать!

— Вы всерьез так считаете? — прищурился Генрих, придерживая карман стеганого халата, где лежал пистолет, чтобы тот не оттопыривался. — Постановление вам, думаю, известно. Или неграмотная? До двадцати трех часов я имею полное право у себя в квартире хоть волком выть. Советская власть разрешает.

— Вот, значит, каким ты стал!.. И с таким-то отцом! Избаловал он тебя, даром, что генерал!

Генрих смахнул с лица снисходительно-презрительную мину и готов был уже сказать что-то резко-грубое, но соседка, видно догадавшись, вовремя перебила:

— Сделай хотя бы потише, — попросила она. Дай Сашику поспать. Или я буду вынуждена обратиться в домоуправление!

— Ладно, сударыня! Обойдемся без эксцессов! — Генрих убавил громкость и оскалил зубы в широкой улыбке. — О’кей?

— Спасибо! — поджала тонкие губы соседка и ушла, громко хлопнув дверью.

Артист хохотнул:

— Чертова бабенка!

— Ничего. Она заслуживает пощады хотя бы за то, что шкета ее Александром кличут, как и великого Солженицина — моего кумира, — подмигнул, ухмыляясь, Генрих и снова наполнил бокалы.

Часов в восемь пришла Тамара, оживившая уже довольно крепко набравшихся и вследствие этого поскучневших ребят. Сегодня она была в желтом декольтированном коротком платье.

Теперь я смотрел только на нее, и мой восхищенно-пристальный взгляд вызвал у Тамары лукаво-снисходительную гримаску.

Наша теплая компания засиделась до позднего вечера. Когда расходились, Генрих задержал меня, покровительственно хлопнув по плечу:

— Загляни, братишка, завтра ко мне в пять. Есть для тебя приятный презент. Заслужил! Пацан ты стоящий, не то что Серый и дебильный Дантист. Нервы у тебя, что надо! Засек, как Серый в штаны наложил, когда в дверь позвонили? Дешевка! А ты не струсил, даже когда я пушку вынул. Кстати, стрелять не стал бы при любом раскладе. Я не кретин. Ну, бывай! До завтра!

При прощании Тамара, шутя, позволила мне поцеловать ей руку, и я почти перестал ревновать ее к Генриху, у которого Тамаре зачем-то нужно было еще задержаться.

Этот дом уже не казался мне таким мрачно-унылым, так как там находилась очаровательная милая Тамара.

Спускаясь по крутому лестничному маршу подъезда, старался не обращать внимания на острые кошачьи запахи и исписанные матом стены.

Вспомнив многообещающую улыбку Тамары, ее соблазнительные губки бантиком, я не сдержал счастливой улыбки, заметив которую Серый захохотал-залаял, судорожно вцепившись побелевшими пальцами в перила лестницы.

— Ты чего?! — с трудом согнав с лица улыбку, я остановился.

Увидев бордовые пятна на моих щеках и сжатые кулаки, Серый вмиг заткнулся и, отводя глаза, весь напрягся.

— Просто веселое винцо у Генриха. Особенно мадера. Так и хочется со смеху лопнуть!

— А… Лады. Лопайся себе на здоровье, — щедро разрешил я.

— До встречи, Джонни!

Не ответив, я развернулся на каблуках и скорым шагом направился домой. Может, мне показалось, что вслед раздался ненавидяще-свистящий шепот Серого:

— Влюбленный сосунок! Когда-нибудь я рассчитаюсь с тобой за все!

Но оборачиваться счел не обязательным. По пути я думал о Тамаре и усердно жевал сухой мускатный орех, который мне подогнал Артист, пояснив, что тот полностью гарантирует уничтожение запаха спиртного.

7


В окна через тюлевые занавески сочились бойкие улыбчивые лучи. Я проснулся, но вылезать из уютной постели желания не было. Приятно валяться в полудреме, никуда не спешить, ни о чем не думать и наслаждаться покойной ленью.

Вспомнился один из героев Стивенсона, утверждающий, что ничегонеделанье — лучшее из развлечений.

«Он прав», — вяло подумал я, переворачиваясь на другой бок.

Мама уже ушла в школу прививать молодым оболтусам любовь к русской классике. На прощание пожелав мне не слишком перетруждать магнитофоном уши и нервы и разочароваться, наконец, в хрипло-пропитом крике моды, подразумевая вокальную группу «Одесские хулиганы».

Я лежал, смежив веки и боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть ненароком эту блаженную расслабленность.

С улицы доносились фырканье автомашин и деловитое погромыхивание трамваев на стрелках.

«Лениться, все-таки, не самое приятное занятие на свете, — решил я. — Куда лучше развлекаться с ребятами, изымая излишки у прохожих, то бишь проходимцев. Продразверстка своего рода! А совесть — давно устаревшая антикварная химера, как говорят Артист с Ницше. Первый из них дока во всем. Если б не его мускатный орех, влип бы вчера, как пить дать! Мамуля и так странно поглядела, а с запахом — вообще крышка! Тамара… Обратит вот на меня внимание, а там уж я покажу, на что способен! По крайней мере, я лучше Серого, с его вечной ухмылкой на лисьей физиономии, и Дантиста, глуповатого коротышки со слюнявыми толстыми губами».

Настенные часы пробили половину двенадцатого. В полдень была назначена встреча в парке. «Слет молодых, да ранних», — как пошутил Артист.

Я мухой позавтракал, оделся и легкой пружинистой походкой направился на место сбора. Все ребята уже были там. Возле скамейки притулился мотоцикл Жоры. Последний приветственно помахал рукой и усадил меня рядом с собой:

— Слушай сюда, Джонни! Не пора ли нам заняться серьезными делами?

— В каком смысле?

— Генрих предложил экспроприировать выручку пары магазинчиков. Ты как?

— Даже не знаю… Я как все…

— Молоток! Хватит нам кусочничать, а то мелочевка затягивает не хуже болота! Значит, сделаем так. Мы с тобой сейчас рвем к тебе. Ты садишься на «Яву», и катим сюда. Цепляем Серого с Дантистом — и на улицу Блюхера. Там, в тупичке, два магазина есть — «Мясо» и «Молоко». Тормозим у перекрестка и дальше топаем на своих двоих. Спокойненько входим. Мы с тобой в «Мясо», а Серый с Дантистом в «Молоко». Изымаем дензнаки и рвем когти на мото к центральной улице. Оставляем колеса на стоянке и исчезаем в толпе. Да, чуть не забыл. Номера заляпать до неузнаваемости и шлемы не снимать! Все ясно?

Дантист хмуро кивнул. Серый, глубоко затянувшись сигаретой, выдохнул:

— Опасное мероприятие… Жареным попахивает. Ну, да кто не рискует — тот шампанского не пьет! Согласен!

— Я как все, — невольно изменившимся голосом повторил я.

Артист, поправляя упавшую на глаза челку, провел ладонью по осунувшемуся лицу:

— Все о’кей! Приступаем к реализации!

— Я один могу смотаться за мото. Дом-то рядом.

— Не хочешь, чтоб я знал адрес, Джонни? — Глаза Жоры остро прищурились. — Не доверяешь, выходит?

— Да нет… Пошли!

Дальнейшие события промелькнули для меня, как ускоренно прокрученная пленка в сломавшемся видеомагнитофоне.

Уже через полчаса мы были на Блюхера. Оставив мотоциклы недалеко от перекрестка, прошли полквартала до торговых точек. Сначала для страховки оценили обстановку через витрины.

— Всего несколько бабенок с авоськами. Приступаем! — приказал Артист.

Покупателей в магазине «Мясо» почти не было, так как в ассортименте вместо мяса почему-то присутствовала мороженая рыба.

Молоденькая толстушка продавщица, ойкнув, замерла, увидев направленный на нее черный зрачок ТТ.

— Коли вякнешь — хана тебе, крошка! — ласково сообщил Артист. — Джонни, за прилавок!

Немногочисленные покупатели ошарашенно-испуганно замолкли.

Я перемахнул через прилавок и, выдвинув ящик, стал лихорадочно рассовывать по карманам смятые банкноты, Мешали мотоциклетные перчатки — были великоваты.

— Заканчивай! Рвем когти!

Мы с Жорой выскочили из магазина и побежали к припаркованным у тротуара мотоциклам. Скорость я развил натурально спринтерскую — во мне явно пропадал бегун-рекордсмен. Из соседнего «Молоко» донесся сдавленный женский крик, и оттуда вырвались Серый с Дантистом.

Артист, чуть не упав, резко остановился. На тротуаре у мотоциклов стоял сержант милиции.

— Здесь стоянка транспорта запрещена. Придется уплатить штраф. Предъявите водительские права! — казенным тоном сказал тот, раскрывая свой засаленный блокнот.

Из магазинов выскакивали люди.

— Держите! Держите бандитов! — вопили они.

Милиционер кинулся на стоявшего к нему ближе всех Артиста.

— A-а! Лягавая падла! — прохрипел тот и дважды выстрелил: — Получай, сука!

Потом-то я узнал, что целил он в ноги, но от отдачи ствол увело вверх, и одна пуля угодила менту в живот.

Сержант продолжал по инерции двигаться, но вот ноги его подкосило, лицо исказила судорога боли, и он рухнул перед Жорой. Тот, видно, в шоке застыл перед телом с опущенным пистолетом.

Серый дернул его за плечо, круто разворачивая:

— Сматываемся, короче! Заметут же!

Жора, очнувшись, встрепенулся и бросился к мотоциклу. Моторы завелись с полоборота. Мотоциклы взревели и сразу взяли предельную скорость.

Проскочив несколько улиц, мы оказались на центральном проспекте. Здесь, из-за плотного встречного движения, сбавили обороты. На стоянке пристроили мотоциклы в разных концах и поодиночке просочились в парк.

Встретились на старом облюбованном месте. Отсутствовал только Артист. Минут через десять появился и он. Карманы его пиджака заметно топорщились. По контурам было ясно, что это винные «бомбы».

— Для профилактики необходимо срочно промыть мозги, — мрачно сказал он и выставил на доски скамейки две бутылки «Волжского». — Черт бы побрал поганого мента! Надо же, так не вовремя нарисовался!

Жора необычно долго возился с полиэтиленовой пробкой, но вот, наконец справившись, стал жадно, не отрываясь, пить.

Серый, завладев второй бутылкой, последовал его примеру.

— Не стоило палить, Жора! Мент был без оружия, к тому же совсем зеленый. И без пушки бы его уделали! — передавая вино Дантисту, заметил он.

— Да?! Много времени у меня оставалось прикидывать, болван! — Артист, утолив жажду, передал наполовину опустошенную бутылку мне.

Серый, закуривая, усмехнулся:

— Не кипятись, Жора! Нас не найдут. Номера на мотоциклах были замазаны грязью, и зацепок у ментов просто-напросто нету.

— По теории — конечно. Но, кто их знает… А у вас там что за крики были, Серый?

— Да, ерунда! — пренебрежительно отмахнулся тот. — Продавщица на руке повисла, я и врезал ей в ухо, чтоб не больно усердствовала.

— А я думал — ты перышком ее.

— Вот еще! Зачем к грабежу мокруху еще вешать? Это ж верная вышка! Прости, Жора, я не про тебя говорил.

Дантист, в полминуты разделавшись с бутылкой, зашвырнул ее в кусты:

— Отлегло чуток! Ну, натерпелся я… — Он тяжело плюхнулся на скамейку и закурил.

Я, даже не заметив, прикончил «Волжское», но опьянения или тошноты не почувствовал. Только почему-то обострились зрение и слух.

— Ну, братва, пора поделить навар, ради которого все шкурами своими рисковали! — заявил Артист, не увидя поблизости посторонних.

Серый и я выложили на скамейку мятый ворох разноцветных дензнаков. Жора, старательно мусоля большой палец, сосчитал добычу. Всего оказалось тысяча пятьсот семьдесят шесть рублей.

— Я думал, будет куда больше! — подозрительно покосился он на Серого.

Тот, ухмыляясь, вывернул карманы.

— За дурака держишь?! — взвизгнул Артист. — Если ты догадался прикарманить часть навара, то, наверняка, додумался и припрятать по дороге! Ну, черт с тобой! Здесь каждому по триста пятьдесят рваных, так как в долю входит и Генрих. Разбирайте!

Когда деньги исчезли в карманах у ребят, Артист поднялся:

— Сейчас расходимся. Встречаемся здесь в шесть. Забуримся в какое-нибудь приличное заведение отметить выгоревшее дельце по-культурному. Не забудь, Джонни, отогнать свои колеса в гараж. Ну, бывайте до вечера!

8


Я медленно шел по парковой аллее. В голове был какой-то сумбур. В памяти всплывал то Артист с поднятым пистолетом и перекошенным лицом, то ухмыляющийся Серый: «Я врезал ей в ухо, чтоб не усердствовала…».

«А я смог бы ударить женщину? — совсем некстати возникла откуда-то наглая мыслишка. — Да никогда!»

«Не ври хотя бы сам себе! — говорил какой-то внутренний голос тоном, с каким похлопывают по плечу. — Ударил бы, а может, и убил, если от этого зависела бы твоя свобода! Но не расстраивайся! Все такие…»

— А вот и нет! — сквозь зубы процедил я.

«Все едино! Ты ничем не лучше Серого и остальных. Такой же супермен! Черный Ангел, так сказать…»

«Заткнись! Надоел!» — устало подумал я, хотел прибавить еще какие-нибудь умные слова Артиста для собственного ободрения, но все они куда-то подевались.

Навстречу попался странный прохожий, физиономия которого словно лучилась от радости и счастья.

— И чего, козел, цветет?! — со злостью, невольно позавидовал я.

— А почему ему не улыбаться? — сразу откликнулся настырный внутренний голос. — Его-то не ждет арест и тюремная баланда за соучастие в убийстве!

Все тело ныло от усталости. Как от яркого света, стало резать глаза. Я прибавил ходу, чтобы хоть немного приободриться и освободиться, наконец, от навязчивой мыслишки о скором аресте.

Когда загнал «Яву» в гараж, домой идти сил уже не было. Да и не хотелось. Я прилег в углу прямо на доски и моментально улетел в бездонную черную яму.

Сон продолжался недолго — по наручным часам всего два часа. С трудом поднялся, меня знобило. Закружилась голова, но слабость быстро прошла. Заперев гараж на висячий замок, без всякой цели пошел по шумно-суетливой улице. Все казалось нереально-чужим. Бегали по двору малыши, визжа от непонятного восторга. Деловито урчали на шоссе автомобили, люди на тротуарах спешили куда-то. В сквере голодные худые воробьи ссорились из-за хлебных крошек, щедро разбрасываемых древней допотопной старушенцией с клюкой.

Все было старо и одновременно ново.

Я удивился, что раньше не обращал на подобные житейские мелочи внимания, равнодушно проходил мимо. А сейчас они вызывали в душе непонятное щемящее чувство грусти, даже умиления, как по безвозвратно утерянному.

«А ты ведь просто боишься тюрьмы. Вот и запаниковал!» — шепнул противно-насмешливый внутренний голос, будто я без него этого не знал.

9


Выпив подряд три стакана пива у автомата, взглянул на часы и тут только вспомнил, что в пять часов меня приглашал к себе Генрих. Было уже без четверти.

«Пойти или нет? Можно и не ходить, раз собираюсь расстаться с компанией Артиста. Но там я могу встретить Тамару… Пойду! Да и надо предупредить ее. Она, конечно, не догадывается, с кем связалась. Нужно вытягивать девчонку, пока никуда не вляпалась по наивности.»

В это время я проходил мимо городского ювелирного салона «Бриллиант». «Дельная мысль, — оживился я. — Подарю-ка Тамаре какую-нибудь безделушку. Да и бабки надо скорее истратить — улики все же. А если не примет? Ну, там видно будет!»

Когда вышел из «Бриллианта», в кармане у меня покоилась семидесятипятирублевая коробочка с миниатюрным изящным кулоном из золота, под весьма символичным названием «фортуна».

Вот и место назначения. Поднявшись на второй этаж, неуверенно позвонил. Открыла Тамара:

— О, ты верен слову, молодчага! — томно улыбнулась своими чудными губками бантиком. — Верность — вежливость царей…

— А Генрих где? — я немного смешался от такой фамильярной встречи.

— Да… Не знаю. Он не скоро появится. Времени у нас вагон. Ты мне не рад разве? Ой-ой, какое хмурое лицо! Сейчас же улыбнись! Вот так! Люблю послушных мальчиков!

Тамара открыла бар на колесиках.

— Пригубишь что-нибудь для смелости?

— Нет… Но чуть-чуть можно.

— Ах ты, пай-мальчик! — Тамара разлила в мелкие рюмки зеленый ликер «Шартрез».

Я заглотил крепко-сладкий напиток залпом, очень надеясь, что алкоголь вернет обычную уверенность и поможет мне как-то освоиться с неожиданной ситуацией.

Не найдя нужных слов, просто вынул из кармана коробочку и положил перед девушкой.

— Это, правда, мне? — захлопала в ладошки Тамара, раскрыв ее. — А ты опасный сердцеед… Где уж тут бедной студентке устоять?.. А деньги откуда? Ах, да! Совсем из головы вон — вы же сегодня с дела. Признаюсь, совсем не ожидала от тебя этакой супергалантности! — Она, любуясь, приложила кулончик к платью. — Блеск! Золото на голубом смотрится шикарно! В каком виде желаешь получить благодарность, милый котеночек?

Я поднялся с кресла. Настроение было такое, как если бы вместо коньяка я по ошибке выпил кислого самогона.

— Раз Генриха нет, то я, пожалуй, пойду, — я сделал шаг к двери.

— Погоди, негодник! Куда это ты улепетнуть от меня намылился? — притворно-обиженно надула губки Тамара. — Генрих, видишь ли, ему срочно понадобился! Если хочешь знать, он нарочно пригласил тебя в гости, а сам ушел. В этом и заключается его презент. Разве не рад? — Тамара откровенно-вызывающе посмотрела на меня и нарочито медленным движением расстегнула молнию на платье. Оно сползло на ковер, выставив на обозрение молодое гибкое тело, прикрытое лишь белыми кружевными трусиками. Бюстгальтер отсутствовал. Да он был и совершенно излишним приспособлением при ее высоком и упругом бюсте.

— Сам разденешься, или помочь? — нахальная девчонка подошла вплотную и, нисколько не стесняясь, расстегнула молнию на моих джинсах, запустив руку в плавки. — Ого! Даже не ожидала такой мощи от мальчонки! Небось, лет с тринадцати девочек портишь? Признавайся, негодник!

Рассказывать этой развратной девке, что сексуальный опыт у меня не богат, если не считать краткий бурный роман с одноклассницей Иринкой, закончившийся крупным скандалом с ее матерью, совсем некстати вернувшейся с работы, желания не было.

— Как тебе больше нравится: по-азиатски, по-европейски, а может, по-уголовному развращенно — «тигриный глаз»? Или французский минет?

— Не знаю, — враз охрипшим голосом выдавил я, не имея даже представления, о чем она говорит.

— Тогда остановимся на французско-азиатском варианте! — Тамара уже успела стянуть с себя шелковый кружевной треугольник. — Это самые острые ощущения! Иди ко мне, мой ласковый и нежный зверь!

Когда через час мы закончили изучение сексуальных премудростей и оделись, Тамара, порывшись в своей краской дамской сумочке, сказала:

— Ты мне понравился. Вот, держи визитную карточку. Я живу одна… Вечерком жду! Надеюсь, любимый, ты не поскупишься на кордовую цепочку в пару к кулону?

Дверь за мной захлопнулась.

Оказывается, Тамара плотно с ними повязана! Даже в курсе дел, хоть и обычная продажная девка! — это открытие меня поразило.

Если честно, я был уязвлен в лучших своих чувствах. Как тот язычник, что рабски поклонялся золотому идолу и вдруг обнаружил в нем не высшее божество, а простой товарный кусок драгметалла, который можно свободно купить и продать…

Я в мелкие кусочки изорвал визитную карточку Тамары и бросил в пролет лестницы. Обрывки, кружась белыми воронами, словно насмехаясь надо мной, лениво падали вниз. Они, будто, шелестели:

— Ну и что ты этим доказал?

10


Я шел в парк, твердо решив порвать, пока не поздно, с компанией Артиста. Данное решение придало мне уверенность и ощущение какой-то легкости и свободы, которых так не хватало в последние часы.

Хоть и опоздал, в парк я пришел раньше всех. Вторым появился Дантист. Хотел сказать ему о своем уходе из банды, чтобы тот поставил в известность Артиста, но передумал, справедливо рассудив, что Жора тогда примет мое отсутствие за банальную трусость. Да и неприлично вот так уходить, без объяснений, все-таки Жора относится ко мне дружески.

— Чего молчишь? — спросил я у Дантиста, чтобы хоть что-то сказать.

— Тяжело на сердце, — вздохнул Дантист. — Обрыдло все! Предчувствую палево. В натуре.

— Бросай эту кодлу — враз полегчает!

Дантист непонимающе уставился на меня своими телячьими глазами.

— Ты о чем, Джонни?

— Сам должен понимать, не маленький! Одно дело — грабеж, другое — налет с убийством. Лично я выхожу из игры. И тебе советую, если мозги вконец не пропил, уходи со мной. Группа на грани провала! Пистолет Генриха, наверняка, именной — его папаши генерала. Серьезный след для легавых. Группа, ясно, обречена. Надо линять, пока есть время! Или тебе под вышку приспичило?

Коротышка перекинул ногу на ногу и натянуто засмеялся, как залаял.

— И зачем, спрашивается, мечу бисер перед свиньей?! — всерьез разозлился я. — Сам о себе беспокойся, а я не нанимался!

Из-за поворота аллеи показались Артист, Генрих и Серый. Жора помахал рукой, знаками подзывая нас к себе.

— Что это у вас такие постные монашеские морды? — загоготал он при нашем приближении. — Перепили, да? А я вот, как с вами расстался, пошел домой, отоспался, как белый человек. Потом к брательнику заглянул. Глотнули по капельке из источника Иппокрены и, как видите, я по-новой бодр и полон сил. Как говорится, готов к труду и обороне! Сейчас двинем в «Большой Урал». Там нынче мюзик-холл зажигает.

— А где Тамара? Занята? — спросил Серый у Генриха, кося на меня насмешливый взгляд.

— Ерунда какая! Для меня у нее всегда найдется время. Просто она уже приелась. В «Большом Урале» подыщу достойную замену, — самодовольно ухмыльнулся Генрих. — Да и вы, мальчики, не теряйтесь. Там самая дорогая девчонка пять червонцев всего стоит. Секс — главный двигатель прогресса! И запомни, Серый, женщина, как книга. Прочтешь, она теряет всякую привлекательность.

— Но ведь есть любимые книги! — подыгрывая, вмешался Артист.

— Естественно! К ним возвращаются под настроение, но читаешь-то новые!..

Мы вышли из парка.

— Артист, я ухожу… — начал я, на всякий случай сунув руку в карман за кастетом. Но Жора меня перебил, радостно оскалившись:

— Ба! Кого имеем счастье лицезреть! Его высочество Бобер-старший, собственной персоной! Наверно, нарисовался, чтоб выразить нам свое почтительное смирение?

Бобров, видно случайно встретившийся нам, остановился и, молча, выжидающе уставился исподлобья на Артиста.

— Это один из братьев, которые нагло отказались с нами работать? — спросил Генрих с интересом, будто какую редкую инфузорию, рассматривая старшего Боброва.

— Он самый! Ну как, милейший, ты, надеюсь, искренне раскаялся в содеянном и готов по-новой вернуться в лоно нашей церкви? Не вижу что-то смирения на роже!

— Пропустите, ребята, я спешу! — сделал безуспешную попытку ретироваться Бобров.

— Ах-ах-ах, какие мы стали занятые!.. — Артист сделал едва заметное движение, и Бобров со стоном упал на колени.

«Солнечное сплетение», — догадался я.

Серый с Дантистом привычно подхватили его за руки и за ноги, поволокли жертву за парковую ограду.

— Здесь нам никто не помешает! — удовлетворенно хмыкнул Серый, вдевая пальцы в свинцовый кастет.

— Не трогайте пацана! Пусть уходит. Его право! — вмешался я в происходящее.

Серый, не слушая, с размаха ударил Боброва кастетом в челюсть. Ломая ветви акации, тот отлетел к ограде и, разлепив окровавленные губы, выдохнул:

— Падла дешевая!

Серый замахнулся снова, но я перехватил его руку.

— A-а! Сосунок! С тобой-то я не рассчитался за первую встречу! — Серый вырвал руку и ударил, метя мне в висок, но я вовремя пригнулся и с силой, в которую вложил всю ненависть, полоснул ребром ладони Серого по кадыку, а когда стал падать, пнул его в печень.

Серый тонко ойкнул и бесчувственным кулем рухнул на землю.

Бобров, воспользовавшись моментом, вырвался на улицу, сбив по пути Артиста с ног. Тот, рассвирепев, выхватил нож и хотел броситься за ним вдогонку, но Генрих остановил его, влепив отрезвляющую пощечину.

— Не будь ослом, Жорик! Мы с ним еще встретимся, и навряд ли тогда он отделается больничной койкой! Будь уверен!

— А как это понимать?! — еще не вполне охолонув, повернулся ко мне Артист. — Что ты сотворил с Серым, Джонни?

— Пустяки! — напряженно улыбнулся. — Минут через пять будет, как новенький! Кстати, Жора, я покидаю вашу теплую компанию, прощай! — резко повернулся на каблуках и пошел к выходу из парка. Заслышав за собой торопливые шаги, вынул кастет и обернулся. Меня догнал Дантист.

— Джонни, я с тобой. Будь что будет!

— Лады! Ты не так глуп, как кажешься.

— Постойте! — к нам шел Артист, его морду аж перекосило от ярости. — Вы что, донести на меня собрались?

— Нет, Жорик. Ты и без наколки спалишься, нервишки тебя опять подведут. Скорее всего, к стенке!

— A-а, понял! Схватил кусок и решил больше не рисковать? — Артист чуть не срывался на крик.

— Ты, ко всему, еще и дурак! — Я швырнул на землю смятые ассигнации. — Держи на чай, то бишь — на водку!

Жора, как я и был уверен, не побрезговав, стал собирать деньги.

11


— Куда двинем? — нарушил молчание Дантист, когда парк остался далеко позади.

— Не знаю… А впрочем, пойдем-ка посидим в один уютный скверик.

По дороге я купил в булочной длинный батон хлеба за двенадцать копеек.

— Ты чего? Голоден? — спросил Дантист. — Тут кафе недорогое поблизости. На углу.

— Нет, — усмехнулся я. — Просто очень вдруг захотелось совершить что-нибудь этакое…

Мы вошли в сквер. Я был сильно разочарован. Непоседы воробьи отсутствовали! Вечный закон подлости!

— Ну, да ладно! Будет воробьишкам приятная неожиданность. Сытный завтрак! — я присел на скамейку и раскрошил хлеб на тротуар.

— Знаешь, — попыхивая сигаретой, сказал Дантист. — Я уже давно хотел завязать с Артистом, да духу не хватало. А когда ты заговорил об этом, я подумал — берешь на пушку. Провоцируешь… — Дантист провел ладонью по своему свекольному лицу. — Даже не верится, что, все-таки, развязался! А здорово ты вздул Серого! Так ему и надо, шакалу!

Мне бы остаться одному, отдохнуть от впечатлений, но не мог я вот так просто прогнать коротышку, которого, как видно, никто нигде не ждал.

— Слушай, я все хотел спросить, зачем ты тогда билетами в кино торговал? Ведь бабки, как понимаю, у тебя водились. Верно?

Дантист, казалось, был сильно смущен, даже отвел глаза в сторону.

— Да. Бабки имелись. Точно. Но… не мог я на них сестренке подарок купить… Короче, не хотел, чтоб она возилась с игрушкой, купленной на эти деньги… Ворованные!

Я даже немного растерялся от такой неожиданной щепетильности и тонкости души. Мне, признаться, подобная мысль и в голову не пришла бы.

— Ну, ладно! А спекуляция билетами — чистый благородный труд?

— А что? Тут никакого обмана. Желают — берут, не желают — не берут. И, главное, никакого насилия…

Вечерело. Суетливый шум улиц начал понемногу утихать. Солнце еще не скрылось, но на темной голубизне небосвода уже угадывалась ущербная луна.

Отоспавшийся за день, свежий ветерок без дела бродил по городу, из шалости забираясь иногда в водосточные трубы и весело посвистывая оттуда, вызывая своих братьев-ветродуев на игру.

— Ну, пожалуй, простимся, Дантист! — протянул я руку.

— Меня зовут Альберт, — как-то смущенно улыбнулся тот, отвечая на рукопожатие.

— Прощай, Альберт!

— Счастливо, Евгений! Зря все же бабки отдал, они бы тебе еще пригодились.

— Пустяки. Все ол’райт.

Не спеша, я направился домой. Какое-то чувство неясного беспокойства заставляло невольно замедлять шаги. Вот и не верь после этого предчувствиям!

Дома меня поджидал наряд милиции и мама с посеревшим лицом, твердившая, как заклинание, что все это недоразумение…

После обыска, на котором в качестве понятых присутствовали соседи, меня, втолкнув в милицейский газик, доставили в камеру предварительного заключения.

Дело в том, что покойный сержант, еще когда мы были в магазинах, записал, бюрократ, номера мотоциклов, не поленившись стереть грязь.

Как я позже узнал, Генрих, Артист и Серый были задержаны уже в парке. Какой-то сознательный гражданин звякнул в дежурную часть, что там дерутся хулиганы.

Следствие и суд прошли для меня кошмарным сном. На суде, уже наголо обритый, я вел себя вызывающе-нагло. Только это помогло мне не унизиться до слез.

Мама, мгновенно постаревшая, сидела в зале заседаний, опустив голову, будто судили ее.

Через день после оглашения приговора мне передали от нее записку: «Первый раз в жизни я рада, что твой отец с нами не живет. Ему не пришлось пережить позора, который принес ты».

12


Самые тяжкие в неволе, — шутят зэки, — это первые пятнадцать лет. Потом привыкаешь…

Когда нашу группу в три десятка осужденных, наконец, отправили на этап в зону, я воспринял это как счастливый лотерейный билет. Тюрьма за полгода обрыдла до предела. Бывало, в камеру на тридцать человек набивали до сотни. Понятно, что за климат, в прямом и переносном смысле, там царил. Дышать было нечем, и братва, озверев от этого ментовского беспредела, готова была по любому пустяку глотку порвать. Даже своему брату заключенному. Плюс ко всему — неудобоваримая тухло-прокисшая баланда и постоянная напряженка с куревом и чаем.

Нервы у всех были на крайней точке кипения. Хотели мы уж бунт поднять, но в камере оказался стукач, и самых активно-агрессивных опера быстро выдворили в тюремную больничку. Естественно, для профилактики, сначала сломав им несколько ребер и отбив почки коваными сапогами и резиновыми палками, которые какой-то мрачный шутник окрестил «демократизаторами». Впрочем, кажется, это название появилось попозже — при горбачевской перестройке. Сейчас уже не припомню точно.

Что меня всегда удивляет, неужели своей жестокостью менты рассчитывают перевоспитать уголовников? Тогда они просто дебилы. Ладно бы, наш брат сидел за колючкой всю оставшуюся жизнь. Тогда еще можно было бы отыскать в пыточных методах зачатки логики и смысла. Но ведь все мы когда-то выйдем из-за забора. И девяносто девять процентов освободившихся станут законченными зверюгами, которые отыграются за личные мучения на простых обывателях. Потому, как все люди по другую сторону забора зэками воспринимаются как заклятые враги. Такой вот парадоксальный расклад. И виноваты в этом извращенном восприятии действительности люди в погонах и с дубинками в руках. Между прочим, складывается стойкое впечатление, что работают в тюрьмах и лагерях исключительно садисты и алкоголики, которые не только чужую, но и свою жизнь в грош не ставят. Да и из кого формируется контролерский контингент лагерей? Проштрафившихся, заворовавшихся и спившихся ментов, уволенных из райотделов милиции. Факт общеизвестный.

И какой выход? А нет его. Тупик. В эту систему нормальные люди никогда работать не пойдут. Подобное просто ниже их человеческого достоинства. Надо перестать лицемерить, считаю, и назвать исправительно-трудовые колонии настоящим именем — фабрики преступников. Честнее будет.

Ко мне сокамерники не вязались. Дело тут в уголовной статье, по которой я проходил. Семьдесят седьмая — вооруженный бандитизм — внушала братве если не опаску, то почтение. Хоть и срок-то был у меня «детский» — четыре года, так как на момент преступления я еще относился к малолеткам несовершеннолетним.

Даже месячные продуктовые передачи мои не половинили, как у других мужиков. Правда, здесь, возможно, сыграла свою роль моя спортивно-натренированная фигура и мрачноватый взгляд исподлобья, ясно говорившие, что со мной так просто не совладать.

Ехали в зону мы в переполненном автозаке. Что любопытно, перестройка еще не началась, а бензина уже на все машины не хватало, впрочем, как и всего остального. Думаю, за счет всех этих наглых хищений госимущества и выросли грибы-мухоморы — «новые русские», миллиардеры. Негде им было просто-напросто взять денег, кроме как из дырявого кармана государства. Конечно, мысль эта явно не нова и всем гражданам очевидна.

Иногда даже приходит в голову мысль, что для разболтанно-расхристанной проворовавшейся России свой Пиночет необходим на годик-другой. Ясно, при непременном условии, что он добровольно, по чилийскому примеру, отдаст власть обратно парламенту. Но такое маловероятно. Власть, как известно, затягивает посильнее, чем алкоголь некоторых наших нынешних лидеров. Между прочим, генерал Лебедь принципиально в рот не берет спиртного, что является уже огромным плюсом для российского политика.

Впрочем, я, как всегда, отвлекся на второстепенные темы.

Лагерь, куда нас доставили, считался образцово-показательным, то бишь верховодила здесь администрация учреждения, опираясь на «козлов» — зэков, продавшихся ей за мелкие привилегии, вроде добавочных продуктовых передач и свиданий с родственниками. В основном это физически развитые кретины, не сознающие единственной извилиной, что на долгожданной воле их ожидает перо в живот или пуля в затылок. Существуют, конечно, и более жестокие способы возмездия. «Колумбийский галстук», например, почему-то нечистоплотными журналистами прозванный в России «чеченским». Это, когда надрезают горло и высовывают язык наружу. В натуре, похоже на галстук.

Первое в своей жизни убийство я совершил в этой зоне. Так уж вышло. Вины за собой не чувствую ни на децал. Просто другого выхода не видел. Да и не было его. Поэтому и приговорил падлу. Даже личного вафельного полотенца не пожалел для этого дела.

Следственный изолятор Екатеринбурга удобно располагается впритык к исправительно-трудовой колонии. Так что ощущали мы себя сельдями в бочке всего каких-то пять минут. Хотя оформление бюрократических бумажек на нашу передачу в учреждение заняло в несколько раз больше времени.

Но, наконец, железные двери автозака распахнулись и весь этап оказался в «предбаннике» — каменном мешке под бдительной охраной десятка прапорщиков с овчарками на коротких поводках. Псы, к слову, вели себя смирно, раздвинув клыкастые пасти, не лаяли и не рвались из жестких ошейников, глядя на нас умными человечьими глазами. Правда, из каждой собачьей пасти текла почему-то обильная слюна. Но мысль, что они собираются нами пообедать, я сразу отбросил, как неосуществимую. Скорее мы порвем глотки псам. Человечья стая поопаснее волчьей. Псы, наверно, это чувствовали.

Пройдя дотошную регистрацию, мы, построившись в маленькую колонну по двое, посетили вещевую каптерку, где нас переодели в одинаковые рабочие робы и кирзовые сапоги, выдали матрасы, постельное белье и полотенца. Затем, также под конвоем, отвели в «карантин» — двухкомнатное помещение на первом этаже штаба — главного административного здания зоны. Дешево и сердито, как говорится. Штаб был всегда полон ментами, которые, при возникновении возможных эксцессов в карантине, легко могли их локализовать и ликвидировать.

Всех этапников рассадили в ряд на стулья перед длинным столом и положили перед каждым лист бумаги.

— Чтоб через пять минут были написаны заявления на вступление в секцию профилактики правонарушений! — заявил мордоворот-завхоз из зэков. — Иначе буду беседовать с каждым в отдельности. — Для убедительности он продемонстрировал свой кувалдообразный кулак. — Усекли, чайки?

Почти все послушно начали заполнять листочки, когда я встал и заявил:

— Это беспредел! По закону, вступление в общественность дело сугубо добровольное!

— Ого! — искренне удивился завхоз. — Законник нашелся! Запомни, все законы остались по ту сторону забора. А тут действуют только законы Хозяина — начальника колонии. Он и есть для нас всех закон! Не вкурил? Тогда айда ко мне в каптерку. Популярно объясню!

Вторая, меньшая, комната карантина и была каптеркой завхоза. Неплохо он устроился. Здесь стояли телевизор, холодильник и диван. На стенах висели цветные плакаты голых девиц в вызывающих позах.

Не успел я оглядеться, как получил мощный удар в солнечное сплетение, сразу потеряв возможность сопротивляться.

— Мы люди грамотные! — криво улыбнулся хозяин каптерки. — Щас от тебя живого места не останется, а синяков не будет!

Он подошел к умывальнику и, намотав на руку полотенце, подставил под струю холодной воды умывальника. — Учись, салага!

К этому времени я уже успел немного оклематься. Просто повезло, что получил удар при выдохе, а то бы не меньше десяти минут приходил в норму. Завхоз явно о тонкостях каратэ не имел понятия. Ну что ж, ему же, козлу, хуже!

Когда завхоз, без малейшей опаски, приблизился ко мне, я с силой пнул его в голень, а когда он растянулся на полу, тараща на меня изумленные глаза, добавил носком кирзового сапога в печень и уже без всякой надобности, а лишь для собственно удовольствия, по почкам. Мордоворот от болевого шока потерял сознание.

Старясь держаться спокойно, я вышел из каптерки и, не обращая внимания на испуганно-удивленную реакцию собратьев по этапу, порвал свой чистый листок и стал ждать дальнейшего хода событий.

Прошло не меньше четверти часа, прежде чем из каптерки, держась за стены, выбрался завхоз карантина и, кося на меня трусовато-злобным взглядом, исчез за дверью, ведущей в коридор.

Через несколько минут майор, дежурный помощник начальника колонии, зацокав для надежности в стальные браслеты, уже вел меня под охраной двух контролеров в штрафной изолятор — миниатюрную тюрьму при лагере.

— Устрой-ка этого дикого баклана в восьмую камеру! — велел майор прапорщику ШИЗО, злорадно ухмыляясь. — Пусть переспит с опущенными. Полагаю, к утру голубые его живо в свой цвет перекрасят! Дырявые черную воровскую масть на дух не переносят!..

Наручники с меня все же сняли, посчитав, что сокамерники не дадут разгуляться, имея значительный численный перевес.

Лязгнула замками открываемая дверь, и я буквально был катапультирован в камеру хромовым сапогом ДПНК, заржавшего мне вслед.

«Это он не по злобе, — понял я. — Просто таким нехитрым манером ясно показал камерникам, что церемониться с новеньким не следует…»

Квадратное помещение было рассчитано на четыре шконки. Трое голубых стучали костяшками домино на привинченном к полу столе, а двое, явно не по-братски обнявшись, лежали на крайней шконке и занимались делом, которое выглядит нормальным лишь в случае, если партнеры разнополы.

Доминошники, азартно увлеченные игрой, не обращали на безобразно-мерзкую сцену ни малейшего внимания. Да и понятно, они ведь тоже были из голубой армии опущенных.

Парочка, кое-как прикрывшись, поманила меня к себе.

— Отрицаловка, что ли? — поинтересовался жирный бугай, только что с явным удовольствием исполнявший роль пассивного гомика.

— В каком смысле? — не понял я.

— Дурочку из себя не строй! Против администрации буром попер, верно? Ну и бычара! Станешь нынче из кобелька сучкой! Се ля ви! Молоденький, большим спросом будешь в зоне пользоваться. Меньше чем полкило чая с клиента не бери. Договорились? Не сбивай, сосунок, цену! Усек? Кстати, познакомимся. Я Миша, а этот мой милый дружок — Гришуня. Доминошников в расчет можно не брать — банальные терпилы от тюремного беспредела. В зоне отказываются трахаться, хоть и были весьма выгодные предложения. Дешевое быдло, которому наивысший интимный кайф не понять! Колхозники, одним словом!

— Я Евгений. Но сразу предупреждаю, педерастом не буду, хоть убейте!

— Раз к нам кинули, будешь, никуда не денешься! — осклабился Миша. — И успокойся. Убивать тебя никто не собирается. После вечерней проверки-загнем ласточкой — все дела! Метода многократно отработана. Смирись, дорогуша! Если разобраться, ничего страшного — один раз не пидорас, как говорится.

Миша вдруг захохотал-закудахтал:

— Кстати, и имечко у тебя здорово подходящее — Женя! Двуполое! Как нарочно! Выходит — судьба!..

План вчерне у меня уже был составлен. Вплоть до мелочей и с учетом возможных неожиданностей.

По заведенному порядку в девять вечера ввалились два полупьяных опера ДПИК.

— Смотри-ка, жив еще! — наигранно удивился майор. — Погляжу поутряне, что от тебя останется!

Защелкали замки и засовы, отрезая мне последний путь к спасению.

— Ну и как? — заухмылялся Миша. — Как предпочитаешь?..

— Стыдно признаться, — состроил я смущенную физиономию. — Но мне нравится с элементом садизма.

— Как так? — удивился Миша. — А сам говорил, что чистый.

— У каждого свои маленькие секреты и слабости, — промямлил я. — Со связанными руками как-то сильнее кайф. И, признаться, кончаю только в таком положении…

— Каких извращенцев ни встретишь! — загоготал Миша. — Ну, давай! Полотенце сойдет?

— Вполне! Я уже приготовил.

— Гляди-ка, предусмотрительный дырявый попался! Чего только не бывает в жизни! Умора!

Это были последние его слова. Подойдя вплотную, я захлестнул полотенце вокруг его бычьей шеи и во всю мочь мускулов потянул в разные стороны. Тот даже и захрипеть не успел. С выпученными глазами на свекольном лице шлепнулся на цементный пол и застыл в неестественной позе.

Я мигом скинул тяжелый кирзовый сапог и, зажав голенище в руке, приготовился обороняться от остальных дырявых.

Но никто из них не сдвинулся с места.

— Зря хипишуешь, Евгений! — в глазах Гришуни застыл страх. — Мишке давно пора было крякнуть. Плакать по нему некому. А мы, к твоему сведению, все это время спали и ничего не слыхали и не видали… Кстати, надо бы его подвесить, авось, за самоубийство проканает.

— Действуй, — распорядился я, но сапог из руки все же на всякий случай не выпустил.

Гришуня, стараясь не смотреть в лицо трупу, затянул полотенце петлей и зацепил конец, с помощью подавленно молчавших дружков, за оконную решетку.

— Кажись, выглядит натурально, — заметил Гришуня, явно рассчитывая на мою похвалу.

— Сойдет, — я кивнул. — А теперь всем спать!

Подъем и утренняя проверка в штрафном изоляторе в пять утра. Менты, ошалело уставившись на повешенного, некоторое время стояли, разинув рты, а потом побежали за врачом, хотя сразу было ясно, что тело уже окоченело. Все-таки в лагерях работают одни дураки и дебилы.

Всех сокамерников, естественно, оперативники тут же раскидали по одиночкам, чтобы поймать на несоответствиях в показаниях.

Я твердо держался версии, что спал и ничего не знаю, несмотря на неинтеллигентное ведение допроса, выразившееся в нескольких ударах по почкам и по голове.

Через два часа меня вызвали в кабинет начальника колонии.

— Ну что, дорогой? — пятидесятилетний полковник закурил «Кэмел» и оценивающе уставился в мои глаза. — Не успел прибыть в учреждение и сразу пришил осужденного, не говоря уж о дерзком избиении завхоза карантина. Ты хоть осознаешь, что идешь на раскрутку минимум лет на десять строго режима? А может, ты у нас просто маньяк-садист?

— Ладно, начальник! — обозлившись, я решил не запираться. — Избил завхоза и повесил вашу голубую шестерку я! Сами они напросились. Издеваться над собой никому не позволю. Не так воспитан!

— А ты мне нравишься, — неожиданно заявил полковник. — Терпила твой законченная сволочь была. За мокруху не переживай, спишем на случай суицида. За что он срок тянул, знаешь? Мамашу родную придушил, когда та на опохмелку не дала. Так что туда ему и дорога. А завхоза я списал на прямые работы. Не справляется. Не пойдешь на его место?

— Нет.

— Я так и думал. Дам тебе теплое местечко — кладовщиком. Только сильно не зарывайся и держи себя в рамках. Тогда взаимоотношения у нас с тобой будут правильные. Лады?

— Не знаю даже! — я был растерян, уверенный, что из кабинета меня уведут в наручниках и с червонцем в перспективе.

— Между прочим, Евгений! Ты станешь сейчас крупным уголовным авторитетом в зоне. Но, отношения, надеюсь, у нас останутся дружески-доверительными… Кличку тебе надо подобрать. Лагерный контингент очень клюет на эту глупую воровскую атрибутику… Придумал, если ты у нас равнодушен к гомосексуализму, пусть будет Монах. Оригинально и запоминается враз. Не возражаешь?

— Все едино.

— Тогда чуток обмоем, по традиции, твое уголовное прозвище! — полковник вынул из письменного стола плоскую бутылочку коньяка и плеснул на донышко двух миниатюрных стопок. — Давай, Монах, чтоб все у нас с тобой было путем!..




«Ладно! Лучше бы все это из памяти стереть раз и навсегда! Еще образуется жизнь! Водительские права у меня в наличии. Устроюсь куда-нибудь инструктором по автоделу. И заживу, как все…»

Я поднялся со скамейки, отбросил давно потухшую «родопину» и направился к выходу из парка.

Было прохладно. Небо недовольно хмурилось кустистыми бровями туч. По краям аллеи тревожно шумели тополя, предчувствуя суровую зиму.

Вдруг вся природа на мгновение замерла и хлынул крупный дождь. Тяжелые водяные капли хлёстко били по листьям, по гравиевой дорожке, рождая несмолкаемый гул.

Неожиданно из-за мрачных туч выглянул краешек солнца, словно напоминая, что осень не вечна — придет зима-спокойствие, весна-любовь и лето-счастье…

13


Не догадывался я тогда, что неразлучная парочка — Судьба и Случай — уже не позволит мне сойти с узкой волчьей тропы…




КРАТКИЙ СЛОВАРЬ ВОРОВСКОГО СЛЭНГА


Б


Базар — разговор

Баклан — хулиган

Бодяга — ерунда

Борзый — нахальный

Борода — неудача

Бродяга — свой парень, с понятиями

Булки — ягодицы

Буркалы — глаза

Буром — нагло

В


Валет — никчемный человек

В елочку — правильно

Вестись — опасаться

Вертухай — конвоир в зоне

Включить счетчик — возрастающий процент на просроченный долг

Вкурил — понял

В натуре — на самом деле

Возбухать — нервничать, скандалить

Воздух — деньги

Вольта — пистолет

Вор в законе — коронованный в это звание на сходняке авторитетными ворами, обычно на особом либо тюремном режиме

Выпас — выследил

Г


Гадом буду — честное слово

Голимое — наверняка

Головняк — неприятность

Гревак — передача в зону

Губы раскатал — невыполнимое желание

Гуси улетели — потерял разум

Д


Дельфин — незаконно пострадавший

Децал — чуточку

Догнался — понял

Драп — марихуана

Дурь — марихуана

Дырявый — голубой

Дятел — внештатный сотрудник оперчасти

3


Забить стрелку — назначить встречу

Загасил — спрятал

Закоцать — надеть наручники

Зарядил — дал информацию

Засветился — попал в поле зрения органов

Зелень — доллары

И


Иван — главарь

К


Капуста — деньги

Карась — состоятельный человек

Качок — атлет

Кент — друг

Киллер — убийца по найму

Кинул — обманул

Кнопарь — пружинный нож

Когти рвать — быстро уходить

Кодла — обычно криминальная группа, со своим вожаком

Кожаный затылок — телохранитель, охранник

Козел — зек, продавшийся администрации

Козырь — оружие

Колись — рассказывай

Колоться — принимать наркотики внутривенно

Космос — наркотики

Косорезить — грубо ошибаться

Косяк — забитая марихуаной папироса

Косяк носить — повязка общественника в зоне

Косяк пороть — нарушать воровской закон

Красный — активист в зоне

Кругосветка — анально-оральный секс

Крутой — опасный

Крученый — хитрый

Крытка — тюремный режим

Крыша дымится — психует

Крякнул — умер

Ксива — документ

Кукла — муляж денежной пачки

Курок — тайник

Кусок — тысяча

Л


Лавэ — деньги

Лажа — ерунда

Лепить горбатого — врать

Лечить — задабривать

Лоб зеленкой намазали — приговорили к расстрелу

Луна — обман

Лупара — обрез охотничьего ружья

М


Малява — записка

Масло — сообразительность

Мокруха — убийство

Мужик — зэк-работяга, не принадлежащий к касте воров

Музыка — чай

Мутный — интриган

Н


Наглушняк — насмерть

Нарисовался — появился

Наружка — визуальная слежка

О


Обиженный — педераст

Облом — неудача

Обмороженный — наглец

Общак — касса воровского сообщества

Оборваться — уйти от погони

Окно — задний карман брюк

Опрокинуть — наврать

Опущенный — насильно сделанный гомиком

Орех — пуля

Особняк — колония особого режима, рецидивист

Откинулся — освободился из лагеря

Отмазать — прикрыть, защитить

Отпад — последняя точка

Отправить в Сочи — ликвидировать

Отстегнуть — дать денег

Оттянуться — расслабиться

Очко — задница

П


Палево — провал

Пасти — следить

Перо — нож

Петух — пассивный гомосексуал

Пластилин — гашиш

Погоняло — кличка

Подбанчил — дал

Подогреть — помочь материально

Подснежник — оттаявший по весне труп

Покатит — согласен

Понт — 1. смысл; 2. блеф

Порожняк — никчемный разговор

По ходу — наверно

Прикол — шутка

Приколоться — поговорить

Продернул — ушел

Пыхнуть — покурить марихуану

Р


Разборка — борьба между бандами за влияние

Разгон — налет

Разлагаться — кайфовать

Разменять — убить

Ржавый — подлый

Рыжье — золото

С


Секи — смотри

Семечки — патроны

Семьянин — самый близкий друг в зоне

Сечешь поляну — смотришь в корень

Синие — криминальная группа, состоящая из ранее судимых

Скок — ограбление

Смотрящий — назначенный авторитетами главным в зоне

Сходняк — воровская встреча

Сявка — ничтожество

Т


Таски — кайф

Темный — подозрительный

Тигриный глаз — анальное отверстие

Травка — анаша

У


Унесенный ветром — сброшенный с балкона, из окна

Ф


Фатера — квартира

Фигура — пистолет

Фрайер — потерпевший

X


Халява — бесплатно

Ханка — опийный сырец

Хата — камера в тюрьме

Хипиш — скандал

Хозяин — начальник колонии

Храповик — нос

Хрюк — серьезный разговор

Ч


Чайка — никчемный человек

Чайник — череп

Чалиться — отбывать срок

Черный — зэк, признающий воровской закон

Ш


Шерстяной — зэк, работающий на администрацию

Шило — напасть

Ширяться — колоться наркотиками

Шифер съехал — сошел с ума

Шмальнуть — застрелить

Шмон — обыск

Шпалер — пистолет

Штабной — стукач

Шугаться — бояться

Шухер — опасность

Ц


Центровые — бандгруппа, контролирующая центр Екатеринбурга

Центряк — лучший

Цынкануть — дать знак

Я


Яма — воровской притон